Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

Из письма луны 18:
Милый, любимый, это была сказка сказок! Божественная ночь (я так хохотала, так хохотала:
ты принес из ресторана две бутылки шампанского и вареную курицу - руки заняты или вся
твоя фантазия на этом кончилась? - слава Богу, я подсуетилась: у нас была настоящая
скатерть-самобранка со всякой вкуснятиной - это был мой-мой-мой пир на весь мир!!! 19!!! 19!!!
и лишь мы вдвоем - о чем еще мечтать?!!), сумасшедшая ночь любви!!! Я так счастлива, так
счастлива!!! Ты целовал мои ноги и говорил, что видишь на них маленькие крылышки...
Я хохотала от щекотки, но ты на полном серьезе пытался обвести их пальцем, чтобы показать
мне, слепой, их размер и очертания!.. Что это означает, я поняла лишь утром, когда ты
к своему подарку - дискам с любимыми песнями - присовокупил: отныне я буду твоим
личным курьером по связям с Музеем Будущего на четвертом этаже. Новый Меркурий.
Вестник. Позолоченный юный божок с крылышками на ногах... Ты устало спал, а я всего
тебя обцеловывала и облизывала: так бесконечно соскучилась!!! Маленький преданный щенок!
Твой пот и мои слезы - одинаково соленые и горькие! И меня всю сотрясало счастье!!! Ц. 18

    Иосиф Бродский
	
  
	 
x x x

     Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
     любовницу - из чистой показухи.
     Он произнес: "Теперь она в Раю".
     Тогда о нем курсировали слухи,
     что сам он находился на краю
     безумия. Вранье! Я восстаю.
     Он был позер и даже для старухи -
     мамаши - я был вхож в его семью -
     не делал исключения.
         Она
     скитается теперь по адвокатам,
     в худом пальто, в платке из полотна.
     А те за дверью проклинают матом
     ее акцент и что она бедна.
     Несчастная, она его одна
     на свете не считает виноватым.
     Она бредет к троллейбусу. Со дна
     сознания всплывает мальчик, ласки
     стыдившийся, любивший молоко,
     болевший, перечитывавший сказки...
     И все, помимо этого, мелко!
     Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
     Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
     Грузин кричит над ухом "Сулико".
     И только смерть одна ее спасет
     от горя, нищеты и остального.
     Настанет май, май тыща девятьсот
     сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
     Фигура в белом "рак" произнесет.
     Она ее за ангела, с высот
     сошедшего, сочтет или земного.
     И отлетит от пересохших сот
     пчела, ее столь жалившая.
         Дни
     пойдут, как бы не ведая о раке.
     Взирая на больничные огни,
     мы как-то и не думаем о мраке.
     Естественная смерть ее сродни
     окажется насильственной: они -
     дни - движутся. И сын ее в бараке
     считает их, Господь его храни.

             1969