Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

Из письма луны С.:
Привет от Санты! У твоего сына карие глаза и желто-коричневая кожа. Мулат. Сучит ножками.
Взяла академический отпуск на год. Раз платишь, никто не возражает... Вечером вручу подарок. Ц. С.

Санкт-Петербург, 15 декабря. Музей Иосифа Бродского появится в Петербурге к 2012 году. Сегодня журналистам показали знаменитые «полторы комнаты» в Доме Мурузи, сообщает «100 ТВ».

В коммунальную квартиру на Литейном проспекте Иосиф Бродский с родителями переехал в 1955 году. И отсюда же он уезжал в эмиграцию – тогда его друг Михаил Мильчик сфотографировал все в квартире – так что теперь можно полностью восстановить обстановку вплоть до мелочей.

«Вот вы посмотрите – уехал, снял рубашку – вот она лежит. Связки книг, которые он просил переслать, пепельница с окурками. Ключи, которые он вынул перед отъездом – ничего не изменилось. Все было снято 4 июня 1972 года», - говорит Михаил Мильчик, искусствовед, друг Иосифа Бродского.

Основная проблема – до сих пор не удалось полностью расселить коммунальную квартиру. С последним жильцом – Ниной Васильевной Федоровой – сейчас договариваются. Как только договорятся, можно восстанавливать комнату. Мебель в 1972 году увез друг поэта Яков Гордин. Сейчас она хранится в музее Анны Ахматовой. Гордин точно помнит, что где стояло.

Многое в квартире осталось практически неизменным: например, сомнений в подлинности коммунальной кухни не возникает. Хотя все восстановить не удастся. Массивную мебель из комнаты родителей никто забрать не смог. Так что теперь она – только в воспоминаниях друзей.

Скоро в квартире Бродского можно будет снова услышать стихи. Его друзья надеются – музей станет новым культурным центром Петербурга. Правда, когда это произойдет – непонятно. Квартиру не только надо окончательно расселить, но и отреставрировать. Так что 2012-й год – это оптимистичный срок открытия музея Иосифа Бродского.

    Иосиф Бродский
	
	
	     x x x


          Пора забыть верблюжий этот гам
          и белый дом на улице Жуковской.
           Анна Ахматова

     Помнишь свалку вещей на железном стуле,
     то, как ты подпевала бездумному "во саду ли,
     в огороде", бренчавшему вечером за стеною;
     окно, завешанное выстиранной простынею?
     Непроходимость двора из-за сугробов, щели,
     куда задувало не хуже, чем в той пещере,
     преграждали доступ царям, пастухам, животным,
     оставляя нас греться теплом животным
     да армейской шинелью. Что напевала вьюга
     переходящим за полночь в сны друг друга,
     ни пружиной не скрипнув, ни половицей,
     неповторимо ни голосом наяву, ни птицей,
     прилетевшей из Ялты. Настоящее пламя
     пожирало внутренности игрушечного аэроплана
     и центральный о'рган державы плоской,
     где китайская грамота смешана с речью польской.
     Не отдернуть руки, не избежать ожога,
     измеряя градус угла чужого
     в геометрии бедных, чей треугольник кратный
     увенчан пыльной слезой стоваттной.
     Знаешь, когда зима тревожит бор Красноносом,
     когда торжество крестьянина под вопросом,
     сказуемое, ведомое подлежащим,
     уходит в прошедшее время, жертвуя настоящим,
     от грамматики новой на сердце пряча
     окончание шепота, крика, плача.

             <1978>