Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Читайте отзывы. Так же рекомендуем завод Горницу.

Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)


Иосиф Бродский

Компьютерная графика - А.Н.Кривомазов, декабрь 2011 г.
</<br />


Из письма луны 4A:
Члены Совета приглашены на испытания строительных роботов - совместные разработки
лабораторий Лю, ХХХ и ЛФ (40 мин передача для всех лун по ТВ). Роботы на колесах,
на крыльях и многоножки. Плавят, режут, формуют. Читают наброски-планы и быстро хором
создают оптимизированные подробнейшие чертежи, которые сами способны реализовать
в любом доступном материале. При этом не только не загрязняют воздух пылью и газами,
но, наоборот, очищают на десятки километров вокруг, делая его кристально чистым. Лю
набросала планы мостов между вершинами гор, три дороги, две большие, хорошо
укрепленные производственные пещеры внутри гор... Приказ исполнять - и роботы понеслись!
Умопомрачительное социалистическое соревнование... Только жилы рвут уже не люди...
Пока перекусили, поговорили, посмотрели несколько сопутствующих фильмов, роботы все
сделали и мы разбрелись по участкам принимать сделанное... Поразительно, конечно,
всем поставили высшие оценки. Вечером все посетили фантастическую постановку
"Щелкунчика". Пианистка со луны сотворили сказочную феерию красок-полетов-превращений
на сцене; Петр Ильич прибыл угрюмым, бледным, болезненным и хмурым, а в конце
постановки разрозовелся, кричал "Браво!", с наслаждением пил легкое шампанское и
отлично закусывал блюдами итальянских и французских поварих, подпрыгивал и дирижировал...
Ты был потрясен увиденным за день и погрузился в размышления... Мы не мешали... Ц. 4А 
Библиотека афоризмов

Уистен Хью Оден


Афоризмы


Не бывает умных опер, ведь люди не поют вслух, громким голосом, когда находятся в здравом уме.

Профессор — это тот, кто вещает в чужом сне.

Никто не воспринимает собственные замечания как прозу.

Счастлив заяц по утру, ибо не дано ему знать, с какими мыслями проснулся охотник.

Мы грешны в той мере, в какой несчастны.

Нельзя пользоваться свободой без права нарушать ее.

Впечатление от себя самого никогда не совпадает с мнением о тебе других.

Человек — творящее историю существо, которое не может ни повторить свое прошлое, ни избавиться от него.

Почти все наши отношения начинаются и существуют в той или иной форме взаимной эксплуатации, умственного или физического товарообмена и заканчиваются, когда одна или обе стороны израсходовали весь свой товар.

Единственный греческий бог, который хоть что то делает, — это Гефест, да и тот — хромой рогоносец.

В наш век создание произведения искусства — акт политический.

Есть игра под названием «Полицейские и разбойники», но нет игры «Святые и грешники».

Отец стихотворения — поэт; мать — язык.

Христианское искусство — такой же вздор, как христианская наука или христианская диета. Картина с изображением распятия по духу не более (а может, и менее) христианская, чем любой натюрморт.

В людях, которые мне нравятся, которыми я восхищаюсь, найти что то общее трудно; те же, кого я люблю, совпадают в одном — все они вызывают у меня смех.

На сегодняшний день главная политическая задача не в том, чтобы дать человеку свободу, а в том, чтобы удовлетворить его потребности.

Человек одновременно хочет иметь и свободу, и вес, что невозможно, ибо чем больше он освобождается, тем сильнее «теряет в весе».

Среди нескольких вещей, ради которых всякий честный человек должен быть готов, если понадобится, умереть, право на развлечение, на легкомыслие — одно из самых главных.

Дьявол не интересуется Злом, ибо Зло — это то, что ему давно и хорошо известно. Для него Освенцим — такое же общее место, как дата битвы при Гастингсе. Дьявола интересует не Зло, а Добро, ибо Добро никак в его картину мира не укладывается.

Мы серьезно заблуждаемся, полагая, что дьявол лично заинтересован в том, чтобы погубить нашу бессмертную душу. Моя душа интересует дьявола ничуть не больше, чем тело Эльвиры — Дон Жуана.

Интересы писателя и интересы читателя никогда не совпадают — разве что по удачному стечению обстоятельств.

Читатели могут изменять писателю сколько угодно, писатель же должен быть верен читателю всегда.

Нет ничего хуже плохого стихотворения, которое задумывалось как великое.
Читать — значить переводить, ибо не бывает на свете двух людей, у которых бы совпадал жизненный опыт. Плохой читатель сродни плохому переводчику: он воспринимает буквально то, что следовало понимать фигурально, и наоборот.

Некоторые книги незаслуженно забываются, но нет ни одной, которую бы незаслуженно помнили.

В каждом «самобытном» гении, будь то художник или ученый, есть какая то тайна — как у азартного игрока или у медиума.

Когда рецензент называет книгу «искренней», сразу же ясно, что книга: а) неискренняя, б) плохо написана.

В качестве читателей мы иногда напоминаем тех мальчишек, что подрисовывают усы девицам на рекламных изображениях.

Книга обладает безусловной литературной ценностью, если каждый раз ее можно прочесть по разному.

В новом писателе мы замечаем либо только одни достоинства, либо только одни недостатки, и, даже если видим и то и другое, увязать их между собой не в состоянии.

Когда перед нами маститый автор, наслаждаться его достоинствами можно, лишь терпимо относясь к его недостаткам.

Известный писатель — это не только поэт или прозаик, но и действующее лицо в нашей биографии.

Поэт не может читать другого поэта, прозаик — другого прозаика, не сравнивая себя с ним.

Когда читаешь заумную критику, цитаты оказываются более нужными, чем рассуждения.
В литературе пошлость предпочтительнее ничтожности, ведь даже самый дешевый портвейн лучше воды из под крана.

Хороший вкус — это скорее вопрос выбора, чем запрета; даже когда хороший вкус вынужден запрещать, он делает это с сожалением, а не с удовольствием.

Удовольствие никак нельзя считать непогрешимым критическим принципом, и в то же время принцип этот наименее уязвим.

К взглядам писателя на литературу следует прислушиваться с большой осмотрительностью.

Когда кто то (в возрасте от двадцати до сорока) заявляет: «Я знаю, что мне нравится», в действительности он хочет сказать: «Своего мнения у меня нет, я придерживаюсь мнения своей культурной среды».

Если вы не уверены в своем вкусе, знайте: он у вас есть.

Причину того, что хороших критиков обычно меньше, чем хороших поэтов или прозаиков, следует искать в нашей эгоистической природе.

«Не будь побежден злом, но побеждай зло добром…» Для жизни это химера, для искусства — аксиома.

Нет необходимости нападать на плохое искусство — оно погибнет и так.

Плохую книгу невозможно рецензировать, не рисуясь.

Строго говоря, автор хорошей книги должен оставаться анонимом, ибо мы восхищаемся не им, а его искусством.

Подобно тому, как хороший человек, совершив хороший поступок, немедленно о нем забывает, хороший писатель забывает о книге, которую только что написал.

Если писатель и вспоминает о своей книге, то в голову ему приходят скорее ее минусы, чем плюсы. Слава часто делает писателя тщеславным, но редко — гордецом.

Когда преуспевающий автор анализирует причину своего успеха, он обычно недооценивает свой талант и переоценивает мастерство.

Когда какой нибудь болван говорит мне, что ему понравилось мое стихотворение, я чувствую себя так, словно залез к нему в карман.

У каждого писателя есть несколько тем, которых он, в силу своего характера и особенностей своего дарования, касаться не должен.

Чтобы свести все поэтические ошибки до минимума, наш внутренний цензор должен состоять из сентиментального подростка — единственного ребенка в семье, домашней хозяйки, логика, монаха, непочтительного фигляра и, может, даже из всеми ненавистного и всех ненавидящего солдафона, который считает поэзию «дребеденью».

Большинство писателей… страдают «расстройством» искренности подобно тому, как все люди на свете страдают расстройством желудка. Средство в обоих случаях очень простое: во втором необходимо изменить питание, в первом — общество.

Цельность писателя страдает гораздо больше, когда его упрекают в отсутствии гражданской совести и религиозного чувства, чем в корыстолюбии. Ведь легче снести упреки коммивояжера, чем епископа.

Некоторые писатели путают подлинность, к которой все они должны стремиться, с оригинальностью, которая нисколько не должна их заботить.

Если перед нами по настоящему крупный писатель, то после его смерти все его книги будут представлять единое целое.

Даже самый великий писатель не способен смотреть сквозь кирпичную стену, но, в отличие от всех нас, он эту стену не возводит.

Только второстепенный писатель может быть идеальным джентльменом: крупный талант — всегда в некотором роде хам… Таким образом, умение хорошо держаться — неопровержимый признак бездарности.

Поэт должен обхаживать не только собственную Музу, но и леди филологию, причем начинающему поэту важно завоевать сердце второй дамы, а не первой.

Если начинающий литератор одарен, он охотнее играет словами, чем высказывает оригинальные суждения. В этом смысле его можно сравнить с одной пожилой дамой, которая, по словам Э. М. Форстера, говорила: «Откуда мне знать, что у меня на уме, прежде чем выяснится, что у меня на языке?!»

Рифмы, стихотворные размеры, строфику и т. д. можно сравнить с прислугой. Если хозяин достаточно добр, чтобы завоевать расположение прислуги, и достаточно строг, чтобы заставить себя уважать, в доме будет порядок. Если хозяин — тиран, слуги уволятся; если же он мягкотел, они распустятся, начнут грубить, пить, воровать…

Поэта, который пишет белым стихом, можно сравнить с Робинзоном Крузо на необитаемом острове: он должен сам себе готовить, стирать, штопать.

Грустно сознавать, что в наше время поэт может заработать гораздо больше, рассуждая о своем искусстве, чем им занимаясь.
Слава и одновременно позор поэзии в том, что ее средство — язык — ей не принадлежит, не является ее, так сказать, частной собственностью. Поэт не может придумать своих слов; слова, которыми он пользуется, принадлежат не природе, а обществу.

Творчество молодого писателя (классический пример — «Вертер») носит иногда терапевтический характер: поэт инстинктивно чувствует, что должен избавиться от преследующих его мыслей и чувств, выплеснуть их на бумагу. Единственный способ от них избавиться — это отдаться им целиком.

Нет смысла искать разницу между поэтическим и прозаическим языком. Чисто поэтический язык нельзя прочесть, чисто прозаическому — не стоит учиться.

Поэзия — это не чары, не волшебство. Наоборот. Если считать, что у поэзии, у искусства вообще, есть некая цель, то цель эта — говоря правду, освобождать от чар, отрезвлять…

Единственный язык, который приближается к поэтическому идеалу символистов, — это язык светской беседы, когда смысл банальностей почти полностью зависит от голосовых модуляций.

Гении — счастливейшие из смертных: их обязанности совпадают с наклонностями.

В чтении лучший принцип — доверять собственному вкусу, пусть наивному и неразвитому.

Все поэты обожают взрывы, раскаты грома, смерчи, ураганы, пожары, руины, сцены вселенской бойни.

Нет, поэтическое воображение — не лучшее качество для государственного деятеля.

Толпа не любит ни себя, ни всего того, что находится вне ее.

Главная цель поэта, художника вообще, — создать нечто цельное, незыблемое. В поэтическом городе всегда будет одно и то же число жителей, живущих и работающих в одних и тех же местах.

Положение человечества всегда было и остается столь безотрадным, что если бы кто то сказал поэту: «Господи, да перестань ты петь! Сделай что нибудь полезное: поставь чайник или принеси бинт», он бы не смог отказаться. Но никто пока этого не говорит.

Публика любит только себя; наша с вами любовь к себе подчинена любви к себе публики.

Чтобы влиться в толпу, вовсе не обязательно выходить на улицу — достаточно, сидя дома, развернуть газету или включить телевизор.

Все мы существуем здесь, на земле, чтобы помочь другим; для чего на земле другие — я не знаю.

У каждого человека есть свой отличительный запах, по которому его узнают жена, дети, собаки. У толпы — общий, всегда одинаково дурной запах. Публика же запаха лишена вовсе.

Толпа активна: она крушит, ломает, убивает — либо жертвует собой. Публика, наоборот, пассивна; она не убивает, не приносит себя в жертву. Публика либо молча наблюдает, либо отводит глаза, когда разъяренная толпа избивает негра или полиция загоняет евреев в газовые камеры.

Если два человека встречаются и беседуют, то цель этой беседы — не обменяться информацией или вызвать эмоции, а скрыть за словами ту пустоту, то молчание и одиночество, в которых человек существует.

Всякий герой смертен, пока не умрет.

Добро может вообразить себе Зло, но Зло не может вообразить себе Добро.
Вы читали «Майн кампф»? Право, это единственная честная книга, когда либо написанная политиком.

Гении — счастливейшие из смертных, поскольку то, что они должны делать, полностью совпадает с тем, что им больше всего хочется делать.

Есть книги, незаслуженно забытые; нет ни одной, которую незаслуженно помнили бы.

Задать трудный вопрос легко.

Когда речь идет о чужом стихотворении, лучший способ проверить его качество — это переписать от руки. Физический процесс письма автоматически указывает на огрехи, ибо рука постоянно ищет повод остановиться.

Музыка — лучший способ переваривать время из всех, что у нас имеются.

Когда я оказываюсь в обществе ученых естественников, я чувствую себя как бедный церковный служка, который по ошибке забрел в гостиную, полную герцогов.

Любое супружество, счастливое или несчастливое, бесконечно интереснее и значительнее любого романа, даже самого страстного.

Не нужно много таланта, чтобы увидеть то, что перед самым носом; гораздо сложнее узнать, в какую сторону свой нос повернуть.

Пропаганда — это монолог, который ищет не ответа, но эха.

Университетский преподаватель — это человек, разговаривающий в чужих снах.

Частные лица в публичных местах умней и приятнее, чем публичные лица в частных местах.
Читать — значит переводить, поскольку опыт двух разных людей никогда не совпадает.


 Источник: http://www.aphorism-portal.info/20_century/britain4/


 


    Иосиф Бродский
        
               
          Гвоздика


                          М.Б.

     В один из дней, в один из этих дней,
     тем более заметных, что сильней
     дождь барабанит в стекла и почти
     звонит в звонок (чтоб в комнату войти,
     где стол признает своего в чужом,
     а чайные стаканы - старшим);
     то ниже он, то выше этажом
     по лестничным топочет маршам
     и снова растекается в стекле;
     и Альпы громоздятся на столе,
     и, как орел, парит в ущельях муха; -
     то в холоде, а то в тепле
     ты все шатаешься, как тень, и глухо
     под нос мурлычешь песни. Как всегда,
     и чай остыл. Холодная вода
     под вечер выгонит тебя из комнат
     на кухню, где скрипящий стул
     и газовой горелки гул
     твой слух заполнят,
     заглушат все чужие голоса,
     а сам огонь, светясь голубовато,
     поглотит, ослепив твои глаза,
     не оставляя пепла - чудеса! -
     сучки календаря и циферблата.

     Но, чайник сняв, ты смотришь в потолок,
     любуясь трещинок системой,
     не выключая черный стебелек
     с гудящей и горящей хризантемой.

             октябрь 1964




</<br />

Потрясение стройкой.

Компьютерная графика - А.Н.Кривомазов, декабрь 2011 г.
</<br /> </<br />



Биография Бродского, часть 1                 Биография Бродского, часть 2       
Биография Бродского, часть 3

Деград

Карта сайта: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15.