Специальные ежемесячные бизнес-журналы для руководителей крупных предприятий России и СНГ О фирме Журналы Подписка и реклама Интервью Содержание сайта Обратная связь

Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

Виктор КРАВЕЦ

В свое время стихотворение Иосифа Бродского «На независимость Украины», написанное в 1991 году и впервые прочитанное публично в 1994-м, вызвало бурную реакцию в среде украинских интеллектуалов. И реакция эта в большинстве своем сводилась к оскорблению чести украинского народа, обвинению поэта в имперских амбициях. Однако пришло время, отбросив предубежденность и обиду, попробовать понять горькие слова нобелевского лауреата, увидеть нечто большее, нежели элементарное оскорбление. Ведь, как известно, большие поэты не бросают слов на ветер, а пишут лишь о том, что их по-настоящему тревожит. Полагаем, эти размышления — начало разговора о важном и установление атмосферы нормального культурного диалога.

Литературный жанр антипанегирика, используемый Иосифом Бродским в своем неоднозначном стихотворении «На независимость Украины», имеет свою интересную генезу. Направленный обычно на обвинение адресата, антипанегирик не был свойственен классической дифирамбической поэзии. И лишь тиранические режимы ХХ века порождают традицию насмешки над тиранами и «тираническими вождями», являясь своеобразной реакцией на смену эпох и развал империй.

Выдающимся предтечей антипанегирика в украинской культуре был Тарас Шевченко, названный «рыцарем чести» еще Николаем Некрасовым. Харизматический образ Кобзаря сильно повлиял на формирование русского авангардовского мышления. Прежде всего это касается творчества будетлян и «гилейцев» и, в частности, Велимира Хлебникова. Шевченковский миф вошел в идеологию гилейцев, проявившись в мистическом выходе из кургана умершего сына как апофеозе будетлянского жизнедействия.

Следовательно, шевченковский миф Курганного Воина, мистически живущего в Большом Подземелье, помог российским футуристам обосновать главный тезис архаично-футуристической мысли — овладение забытыми добродетелями и ценностями истории родины. Шевченковская мифическая мысль о возрождении и воскрешении Славы Украины связывается у футуристов с образом былинного Святогора, превращенного ими в героя сегодняшнего дня. В.Хлебников присоединяется к этой концепции, признавая именно Т.Шевченко предшественником будетлян. Следовательно, мистический выход из кургана умершего сына предвидит окончательный триумф Кобзаря, сакральная игра которого определяется как побасенки, как Священная Ложь. Именно этот пункт — «брехня Тараса» — многим кажется чуть ли не самым оскорбительным местом в стихотворении Бродского. Однако на самом деле все намного сложнее.

Эти футуристические интенции проявляются в акмеизме и, в частности, в творчестве едва ли не самого главного поэтического учителя И.Бродского Осипа Мандельштама. Именно сквозь будетлянское восприятие шевченковского мифа о выходе из кургана смотрит Мандельштам на проблему бессмертия и воскрешения. Именно из этих источников исходит новейшая мифопоэтика Бродского, которую следует воспринимать как фарсовое преобразование главных авангардистских основ.

Напомню, что статус Бродского — изгнанника и парии — резко меняется именно в 1991 году во время распада СССР. Мировая общественность признала в нем не только выдающегося поэта современности, а и общественного деятеля, способного объяснить Западу все тайны и движущие силы политической действительности, определить судьбу Советского Союза, сообщества, разрушающегося на глазах. Судя по многочисленным интервью поэта, подобный статус гражданина и пророка был ему глубоко чуждым. Бродский считал себя, как известно, лишь убогим потомком титанов Высокого Авангарда. Однако поэт — лауреат Конгресса США, кавалер ордена Почетного легиона Франции — не мог оставаться частным лицом и поэтому должен был объяснить миру судьбу государства, внезапно превратившегося в фантом.

Можно также утверждать, что распад СССР поэт связывал со многими катастрофическими событиями предыдущих времен, с нарушением Мировой Гармонии. Здесь, бесспорно, главным фактором является Чернобыль, вызвавший цепную реакцию в социальной и политической сфере. Таким образом, антипанегирик «На независимость Украины» становится как бы окончательным и исчерпывающим обращением Бродского ко всему упадочническому миру.

Свою антиоду поэт начинает обращением к шведскому королю Карлу ХІІ, иронически одобряя поражение Швеции, которая таким образом избавилась от ответственности не только за Полтаву, но и за все беды скорбной судьбы «победителей». Обращаясь таким образом к шведскому монарху, поэт словно имитирует статус «кобзаря-дармограя», говорящего правду в глаза королям. Использование этого шевченковского образа, перевоплощенного российским авангардом, более чем очевидно. С другой стороны, сам Бродский чувствует себя не только герольдом, вестником пока, а выразительно отождествляет себя с Гамлетом, уже заранее знавшим приговор судьбы. Следовательно, шведская тема приобретает шекспировский смысл, тогда как в самом себе автор видит короля Лира («лирника-дармограя» и, вместе с тем, поэта-пророка), с тем различием, что Украина-Корделия отошла навсегда.

Наследуя Хлебникова и Мандельштама, поэт приходит к выводу, что Украина снова закрывает свой Земельный Мир, возвращаясь к Большому Подземелью. И дело здесь отнюдь не в «перечне бед и обид» (В.Маяковский), а в том, что поэт «знает силу слов», подрывающую все могилы прошлого. Она же является атомным взрывом. Бродский уже не поражен шевченковским мифом так, как его великие предшественники, уже не ждет Ладомиру, наблюдая явление, предсказанное Шевченко и Хлебниковым. Он является современником Большого Взрыва, собеседником поколения, казненного тотальным бедствием. Бродский уже не видит, как, например, Мандельштам, своего будущего собеседника, а общается и прославляет героев прошлого. Для поэта все будущее попало в нуклидный плен, превратившись в жизнь вне жизни.

И ему не остается ничего, кроме отождествления Большого Подземелья с чернобыльским саркофагом и прославления погибших героев.

Вместо этого поэту-пророку приходится осудить сущий мир и подписать приговор современности. Окончательное осуждение, к которому прибегает Бродский, преисполнено болью и отголосками мифов об Украине-Кургане. Он уже не видит «мощного запорожца» (В.Хлебников), не верит в мистическое бессмертие, а созерцает «гопак» на холме, точнее, танец Смерти на верхушке чернобыльского саркофага.

Наиболее интересной особенностью этого текста является анаграмма СТ-СТР-ТР, генетически связанная с хлебниковским «божеством зла» — тройкой. Но Бродский переименовывает Мировое Зло в стронций. Поэт постоянно вращается вокруг образа Чернобыля. Именно в этом смысле следует воспринимать словосочетания «уничтоженное изотопом» относительно украинской природы. Флаг украинской природы, таким образом, испытает разрушительную силу радиационного излучения, превратившись в «желто-голубизну» национального символа. Интересная рифма «изотопом-Конотопом» намекает не только на «конотопскую ведьму», но и на первый украинский топоним, с которым встречается каждый приезжающий из России.

Многочисленные кодированные образы этого произведения требуют тщательного анализа именно с точки зрения завершения традиции мифологизирования Украины в российском авангарде от Хлебникова до Бродского.

Конечно, мы можем воспринять брань поэта как оскорбление, но именно она является очевидным выразителем неравнодушия автора. Автор прибегает к архаической традиции заговоров, связанных с украинским фольклором. Именно из фольклора и произведений Шевченко Бродский берет сокрушительную лексику, интонацию бесшабашной анафемы.

К кому обращается поэт? Бесспорно, к власти и ее носителям, носителям упадка и раздора. Да, он отождествляет себя с «кацапами», откровенно осуждает «семьдесят лет» жизни в империи. Но те, кого он осуждает, не являются ни «ляхами», ни «гансами», ни «украинцами». Это — силы раздора и вражды, силы, мистически раскованные Чернобылем, самым важным событием катастрофического излома истории.

Да, оскорбление от текста возникает тогда, когда поэт «посылает» адресата на «три буквы» и на «четыре стороны». Посылание на все четыре стороны — словно дарение свободы порабощенным, приобретающее символ своеобразного освобождения от имперского комплекса. Что же касается выражения «ставить на четыре кости», имеющее смысл подчинения чужой власти, то здесь провозглашается именно безысходность общего состояния Руины, в которой оказались все народы после Чернобыля. Катастрофа сама посылает историю «к черту». Замечу также, что все бранные выражения текста нужно рассматривать сквозь ту слезу, которая не подлежит человеческому осуждению. Это слеза похоронного причитания возле мертвеца.

Извне кажется уместным создать схематические тождественности Союз=Богатырь, Украина=Женщина, оставившая его. Однако целесообразнее конструирование другой модели: Союз=Святогор, погибший во время чернобыльского взрыва. В этом смысле обращение к Украине как к месту, где остановилась история, соответствует поэтике смерти в этом тексте.

В конце замечу, что И.Бродский, читатель и знаток Г.Сковороды — поэта, которого он ставит на одну ступень с Джоном Донном и Гавриилом Державиным, разделяет главную мысль мудреца: «загляни в себя». Этот живой призыв воссоздает в учениках Сковороды модель самопознания и погружения в «духовные пещеры». Это — основание настоящего Памятника — Чистого Логоса, который возводят Гораций, Державин и Пушкин. Он противостоит действенному профанному миру. Именно он является ориентиром современности, светом во тьме, призывом к жизни. Единство и противоположность «строк Александра» приравнивается к Логосу, а «брехня Тараса» — действенному, воинствующему творческому Слову поэта-пророка. Это и является двойным завещанием Иосифа Бродского.