Специальные ежемесячные бизнес-журналы для руководителей крупных предприятий России и СНГ О фирме Журналы Подписка и реклама Интервью Содержание сайта Обратная связь

Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

Евгений Рейн: застолье без Бродского

     После вполне кафкианского по сути судебного процесса Бродский был сослан из родного Питера в Архангельскую область как "тунеядец", а через несколько лет после ссылки ему было предложено покинуть Советский Союз. Получать Нобелевскую премию он ездил уже из Америки, а в Россию так больше никогда и не приехал. Накануне дня рождения поэта мы побеседовали с его близким другом, поэтом Евгением РЕЙНОМ.

     - Евгений Борисович, вы отмечали день рождения Бродского много раз. Про какой из них вам приятно вспомнить?

     - Мне вспоминается последний день рождения Бродского перед его отъездом в 1972 году. Собрались друзья. Его мама, Мария Моисеевна, замечательная женщина, умная, добрая, гостеприимная, приготовила мое любимое блюдо - маринованную корюшку. Мы сидели за столом, а Иосиф все не приходил и не приходил, и опоздал больше чем на час. Он отлучался по каким-то делам. Так что начали мы без него. Это было словно бы предупреждение о скорой с ним разлуке.

     - Насколько оживленными были ваши застолья? Ощущалось ли лидерство Бродского?

     - Он был человеком чрезвычайно благовоспитанным, скромным, мы общались, как общаются друзья. После нескольких рюмок Иосиф мог и спеть, у него был хороший голос, музыкальный слух. Бывало, иногда он впадал в депрессивное состояние, но, как правило, всегда был очень мил, весел и гостеприимен.

     - А на американских днях рождения Бродского вы уже не бывали?

     - Однажды я действительно попал на день рождения Иосифа в Америке, я ехал в Бостон на Ахматовскую конференцию через Нью-Йорк. Иосиф пригласил меня, но там день рождения проходил совсем иначе, было очень много иностранцев, и атмосфера была другой, не такой родной, конечно, так что гораздо приятнее все-таки вспоминать Питер. Сейчас, кстати, насколько мне известно, квартиру Бродского в доме Мурузи на Литейном расселили, там собираются делать музей. На доме висит мемориальная доска, объявлен конкурс на проект памятника Бродскому. Все это очень достойно и замечательно, хотя в Петербурге нет еще памятника Ахматовой и, кажется, нет памятника Блоку.

     - Бродский так никогда и не приехал в Петербург, даже когда эта возможность появилась. В одном из интервью он сказал, что его чувство к родине с каждым годом "устервляется"...

     - Бродский был поэтом ленинградским, хорошо знал свой город и очень его любил. Я его много раз расспрашивал о приезде, он ничего однозначного и толкового мне не сказал. Возможно, он боялся ажиотажа. К тому же у него были серьезные проблемы с кардиологией, с сердцем, он должен был быть рядом со своими врачами. Был момент, когда он пообещал Собчаку приехать, но потом раздумал и свое обещание отменил. В другой раз он собирался на несколько дней в Ленинград с Михаилом Барышниковым, тоже не вышло. Почему он так никогда и не приехал - это его тайна.

     - Как вы сами относитесь к петербургскому юбилею?

     - Конечно, 300-летие Петербурга - это громадное событие. Я родился в Петербурге и считаю этот город лучшим на земле. Часто там бываю. Но что принесет ему юбилей, пока себе не представляю. Несколько лет назад проходил Пушкинский юбилей, и мне он очень не понравился. Это был маскарад, это была какая-то ерунда, толчея, и все, что происходило, мало соответствовало значению этого дня. Не знаю, что подготовили к 300-летию Петербурга. То, что сейчас туда съезжаются коронованные особы, знаменитости, - это нормально, всякая театрализация может быть и достойной, и пошлой.

Мария Александрова

     Накануне дня рождения поэта в Клубе на Брестской открылась фотовыставка, организованная Польским культурным центром "Иосиф Бродский среди поляков". На выставке представлены редкие фотографии, письма, шуточные рисунки поэта, связанные с его пребыванием в Польше и общением с польскими друзьями.
     В письме близкому приятелю, известному слависту Анджею Дравичу Бродский писал: "Я всегда считал себя поляком хреновым". Это была шутка, суть которой поэт повторил и в 1993 году в торжественной речи на церемонии вручения почетного звания доктора honoris causa, которую присудил ему Силезский университет в Катовицах. Как призналась куратор фотовыставки Эльжбета Тошова, Катовицы - не слишком выразительный, промышленный городок, Силезский университет молод и незнаменит. Конечно, Бродский всегда относился к Польше с достаточной нежностью и теплотой: он знал польский язык, в юности даже писал по-польски стихи, переводил польских поэтов, а Силезский театр первым в Восточной Европе поставил его пьесу "Мрамор". И тем не менее согласие Бродского приехать в Катовицы было воспринято поляками как огромная честь, как эмоциональный дружеский жест. Ведь к тому времени Бродский уже был Нобелевским лауреатом, почетным доктором Оксфорда, поэтом с мировой славой.
     Бродский провел в Польше несколько дней, общался с польскими читателями, со своим другом Чеславом Милашом, Томасом Венцловой, Анджеем Дравичем. Дни его пребывания в стране и запечатлены на фотографиях, в общем полулюбительских, но сделанных с любовью и нескрываемым почтением. На вечере, посвященном открытию выставки, выступили близкие друзья Бродского - поэты Евгений Рейн, Владимир Уфлянд, академик-вулканолог Генрих Штейнберг. А увенчался вечер демонстрацией шуточного, обаятельного и смешного, наполовину мультипликационного фильма по мотивам произведений поэта "Полтора кота" и документального фильма, запечатлевшего беседы Бродского с Дравичем.

Четырнадцать песен на стихи великого русского поэта были исполнены вчера на сцене амфитеатра Московского Еврейского Общинного центра народным артистом Украины Георгием Мельским. «Мост к Бродскому» - уникальная в своем роде концерт – встреча, вел которую заслуженный деятель искусств России режиссер, поэт Григорий Кантор.

Что же сказать об этом вечере… Не знаю… Надо, наверное, что-то писать рассказывать о том, как и что творилось вчера в нашем концертном зале… А не хочется… Но зато есть огромное желание сказать спасибо за гениальный вечер. Спасибо за новый неожиданный взгляд на творчество Иосифа Бродского, за ту любовь к гению поэта к его стихам, которая была выплеснута на зрителей, пришедших вчера на эту встречу.

И если после вчерашнего вечера кому-то захотелось перечитать, передумать, снова пережить и перечувствовать поэзию Бродского, значит организаторы добились поставленной цели…

Георгий Мельский, будучи бесспорно талантливейшим актером, ничего не играл на сцене. Это был просто выплеск обнаженных эмоций чьей-то прожитой жизни и попытка открыть людям наследие – живую и дышащую поэзию Иосифа Бродского.

Это были не просто стихи, это было потрясающее шоу… Как же бесподобно ложится поэзия Бродского на музыку! В течение вечера звучали песни или стихи я не знаю, как назвать этот жанр, но безумно хорош. Он дает новое звучание, дает возможность взглянуть на сложную, на первый взгляд, поэзию Бродского с другой стороны. Услышать и понять, что за каждой прочитанной или пропетой строчкой стоит целая жизнь… Такая жизнь, каких мало.

«Что сказать мне о жизни,
Что казалась длинной,
Только с горем я чувствую
Солидарность,
Но пока мне рот не забили глиной,
Из него раздаваться будет
Лишь благодарность…»

«Мост к Бродскому» как же точно это название! Ведь он действительно был перекинут. И дело даже не в том, что в зале почти чувствовалось присутствие великого поэта, а в том, что многие сердца, я уверена, после этого вечера забились чуть чаще, что люди задумались об этих рвущихся сквозь душу строчках, а значит, возможно, чей-то жизненный путь стал после этого чище и правильнее.

Александра Прилепская

Вчера стало известно, что в Петербурге умер поэт Владимир Уфлянд. Легенде питерской богемы было 70 лет.

Самую известную характеристику дал Владимиру Уфлянду его младший друг Иосиф Бродский, в красках описавший "небольшую, но элегантную" страну "Уфляндию", "знаменитую своими феноменальными русскими рифмами, чугунными оградами, семейными драмами и залежами воспоминаний". И сам Иосиф Бродский числил себя родом из Уфляндии. Такие страны навсегда остаются на поэтической карте. Ведь она граничит с великой "обэриутской" державой.

Владимира Уфлянда, для которого имена Александра Введенского, Даниила Хармса, Николая Заболоцкого и Николая Олейникова были священны, так и называли — "последним обэриутом". В его стихах 1950-1960-х удивительным образом сохранилось то веселье и озорство, что было свойственно обэриутской поэзии. Сам он достраивал свое творческое генеалогическое древо аж до Козьмы Пруткова. Гордился, что в России самая давняя традиция абсурдистской литературы. Себя именовал жителем "страны абсурда". И, как положено поэту, из этого прискорбного факта черпал свое вдохновение.

Он, отслуживший в армии недоучившийся историк, начинал с классических для андеграунда профессий: кочегар, работник сцены, рабочий в Эрмитаже. Сочинял головоломки для детского журнала "Костер" и работал на студии дубляжа. Вместе с коллегами Леонидом Виноградовым и Михаилом Ереминым — все потом будут причислены к так называемой "филологической школе" — в числе прочего занимался, например, покраской скамеек и оград. Их попросили написать на будке сторожа "Посторонним вход воспрещен" — а они нарисовали зверушек и написали "Не ходи за эту дверь, там сидит ужасный зверь!". В результате, по воспоминаниям, "малолетние перли в будку со страшной силой". Вот и потом творческая биография выстраивалась, что называется, из подручных средств. В 1964 году Владимир Уфлянд, художник Михаил Шемякин и другие не чуждые творчеству "рабочие Эрмитажа" устроили прямо там, в цитадели высокого искусства, свою скромную, но тут же запрещенную выставку.

Первый поэтический сборник Владимира Уфлянда вышел в США в 1978 году. Когда уже стало "можно", здесь у него вышли три поэтические книги и одна мемуарная, "Если Бог пошлет мне читателей". Нельзя сказать, что свыше ему не прислали читателей. В Петербурге он по праву считался одним из культовых поэтов. Лев Лосев называл его "народным поэтом". Его "отборные тексты" про всяческих работяг и стремящихся походить на них интеллигентов просто созданы были для того, чтобы разойтись на пословицы: "Другие страны созданы для тех, / кому быть русским не под силу", "Хочу, чтоб ты всегда была со мной, / когда не возле будки я пивной". Путь в страну Уфляндию остается открытым.

Лиза Ъ-Новикова

Учебник Людмилы Рапацкой написан в соответствии с программой курса «Русская художественная культура» и знакомит учащихся с духовно-нравственными ценностями отечественного искусства во всем многообразии его видов и жанров с XIX века до 70-х годов XX века. Включает справочные и хрестоматийные материалы.

Злопыхатели утверждают, что реформы якобы направлены на снижение уровня образования в России. Чтобы опровергнуть эту клевету, задам всем присутствующим в студии и в эфире вопрос прямо по новому учебнику. Есть ли нечто существенное, что объединяет поэзию Арсения Тарковского, Давида Самойлова, Беллы Ахмадулиной, Семена Липкина, Олега Чухонцева и Иосифа Бродского? Думайте. Нет, не биографии авторов, тем более, не гражданство, именно творчество… Нет, и не традиции дореволюционные. Не надо усложнять. Ответ намного проще, в одном слове. Удобно для «Единого государственного экзамена».

Ну что, сдаетесь? Все перечисленные поэты — постмодернисты. Вот, смотрите, учебник, страница 313, заголовок: «Поэзия постмодернизма». Тарковский, Самойлов и далее до композитора Шнитке включительно. Для кворума не хватает разве что Гомера, Мильтона и Паниковского. Вот так, Марина, отстали Вы от жизни с Вашей кандидатской степенью. Век живи, век учись.

И ведь не просто так безапелляционно заявлено, чтоб школьник зазубрил, потом поставил крестик в клеточку: Тарковский — постмодернист. Нет, теоретически обосновано. Что такое постмодернизм? Суть его в том, что «не существует универсальной правды бытия, а есть лишь огромное множество истин о мире и человеке…» «Голоса культур» звучат из хаоса. Вот так. Я не комментирую по существу, только восхищаюсь, как красиво, и обращаю внимание, что чуть ниже на той же странице — персональная характеристика Бродского (1940 — 1996). «В его сочинениях… мир представлен как единое духовное и культурное целое… Бродский был уверен в абсолютной мистической власти слова, что придает строкам поэта глубокую скорбную отчаянность».

Завидую современному школьнику. Как хорошо сочетаются два определения. Постмодернизма в целом и Бродского, как конкретного представителя. «Огромное множество истин» — и «мир как единое культурное целое».

Впрочем, если никакой истины в принципе не существует, только хаос, какая разница, что писать в учебниках?

Главное, чтобы в начале стоял гриф: «Допущено министерством образования и науки Российской Федерации». А он стоит. Так что восхищенные отклики можно отправлять, минуя автора и издательство — прямо уважаемому министру, при котором нам, кажется, обещали какой-то новый, более строгий контроль за учебными пособиями. Андрею Александровичу как представителю физико-математических наук — ему, что могло понравиться в учебнике? Строгая логика. Вот, например, глава 3. «Художественная культура Серебряного века». «90-е годы ХIХ столетия открывают новую эпоху в развитии русской художественной культуры, которую сегодня чаще всего называют Серебряным веком, реже — «русским духовным ренессансом» или «русским духовно-культурным ренессансом». Понятия эти, конечно, условны. Но их ввели люди, чьим интеллектуальным авторитетом овеяны первые, пожалуй, самые меткие оценки того времени» (158). Дальше идет длиннющая, больше чем на полстраницы, цитата из Бердяева, про какой-то «Ренессанс не только под знаком Духа, но и Диониса». Школьник, если начитан в мифологии, сразу поймет: выпивали много. А потом на трезвую голову задумается: ренессанс значит «возрождение». Возродить можно только то, что умирало или, по крайней мере, находилось в глубоком упадке. Например, античные традиции после Средневековья. Так что же это получается: русская культура до 90-х годов ХIХ столетия — она, что, умирала? Духовно деградировала — в лице Толстого, Достоевского и Чайковского?

Да бог с ними со всеми. Главное — на Бердяева лишний раз сослались. Как раньше на Ленина. Вообще концентрация пропаганды в книге, посвященной, вроде бы, культуре — на зависть любому вульгарному социологу при Сталине. Теме советского искусства предпослан такой, извините, эпиграф из госпожи Гиппиус: «Блевотина войны — октябрьское веселье! От этого зловонного вина Как омерзительно твое похмелье…» и далее про «рабью свалку», которую скоро загонят палкой в хлев. Поэт, конечно, волен в своих образах, но какой смысл приобретают они в учебнике? Что Мейерхольд, Эйзенштейн, Ильф и Петров, наконец — это «омерзительная блевотина»? А ведь за эпиграфом еще авторский текст. Про «идеологию марксизма, замешанную на классовой ненависти и оголтелом атеизме», «непоправимый урон культуре России», «варварские» и «примитивные» большевистские лозунги», и так вот бу-бу-бу как на политинформации в Союзе меча и орала, страница за страницей, вместо того, чтобы дать сколько-нибудь внятную характеристику театра, кинематографа, поэзии того времени. То, что они продолжали существовать в «рабьей блевотине» — на то, по мнению автора, было две причины. Первая: «словно по инерции» (247). Вторая: в порядке «предательства» самого себя»: «ведь самые непримиримые оппозиционеры большевистской тоталитарной системы рано или поздно вынуждены были писать стихи, пьесы или музыку о «буднях великих строек», воспевать Ленина и Сталина, используя любой столь необходимый творцу шанс на общение с читателем…» (259), тут же список, а в нем Маяковский, Твардовский, Шолохов, как на подбор «непримиримые оппозиционеры большевистской системы». Кто со службы в продотряде, кто еще с дореволюционного подполья.

Извините, что уклонился в теоретические дебри. В учебнике-то хватает и другого — живописного, образного. Например, школьнику предлагается «протянуть «ниточку памяти» от Левитана и Репина — к «творениям» И.С. Глазунова (7). А вот еще про изобразительное искусство: «известный скандал вокруг самостоятельной выставки художников-авангардистов, уничтоженной по приказу Н.С. Хрущева с помощью… бульдозеров» (289). Тут «ниточка памяти» тянется к «бульдозерной выставке». В Беляево в 1974 году. Хрущев ушел в отставку в 1964-м и скончался в 71-м. Это даже не глазуновский поп-арт «Мистерия, ХХ век», а триллер какой-то. Или вот про войну. «Величию победы в Великой Отечественной войне посвящены памятные комплексы, раскинувшиеся на месте легендарной Брестской крепости и на Мамаевом кургане… Совершенно иной образ — мемориальный комплекс на Поклонной горе — одном из самых древних и легендарных мест столицы. Он включает в себя не только экспонирование орудий и других атрибутов военных лет, но и символику духовной значимости победы для всего народа» (280). То есть, на Мамаевом кургане мы имеем просто «экспонирование орудий и других атрибутов», безо всякой «духовной символики». На этой патриотической ноте позвольте поставить точку. Успехов вам в учебе, юные постмодернисты.

9 июля 2007 года

Рецензия была озвучена в программе «Поверх барьеров» радио «Свобода»
Источник: http://images.google.ru/imgres?imgurl=http://scepsis.ru/images/698.jpg&imgrefurl=http://scepsis.ru/library/id_1329.html&h=282&w=220&sz=18&hl=ru&start=34&tbnid=sUWB1jfxyBXOdM:&tbnh=114&tbnw=89&prev=/images%3Fq%3D%25D0%2591%25D1%2580%25D0%25BE%25D0%25B4%25D1%2581%25D0%25BA%25D0%25B8%25D0%25B9%2B%25D0%25BE%2B%25D0%259B%25D0%25B8%25D0%25BF%25D0%25BA%25D0%25B8%25D0%25BD%25D0%25B5%26start%3D18%26ndsp%3D18%26hl%3Dru%26newwindow%3D1%26sa%3DN