Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Смотрите отзывы.
Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)
Компьютерная графика - А.Н.Кривомазов, январь 2011 г. </<br /> Из письма луны Р.: Ты будешь хохотать, но за время твоего отсутствия я стала знаменита. А все - маленькая зеленая брошюра, которую сейчас у нас непрерывно допечатывают, чтобы удовлетворить спрос... О чем речь? О структуре нашего управления в историческом аспекте. Все происходило на моих глазах, все знаю, в меру понимаю, в меру - домысливаю. Кто чья мать, кто куда поднялся по ступенькам власти, какие кланы с кем воюют (или правильнее - не дружат и почему). Наступил момент, когда моя голова была готова лопнуть от всей этой словесной вязи - она и лопнула, вязь излилась на бумагу - и я стала знаменита. В принципе я рассказала о том - открыто и точно - о чем принято помалкивать. Но я - член Совета, к верховной власти не тянусь... Так, умеренная оппозиция в некоторых вопросах. Ц. Р.
Иосиф Бродский
1
Пока не увяли цветы и лента
ещё не прошла через известь лета,
покуда черна и вольна цыганить,
ибо настолько длинна, что память
моя, как бы внемля ее призыву,
потянет ее, вероятно, в зиму, -
2
прими от меня эту рифмо-лепту,
которая если пройдет сквозь Лету,
то потому что пошла с тобою,
опередившей меня стопою;
и это будет тогда, подруга,
твоя последняя мне услуга.
3
Вот уж не думал увидеть столько
роз; это - долг, процент, неустойка
лета тому, кто бесспорно должен
сам бы собрать их в полях, но дожил
лишь до цветенья, а им оставил
полную волю в трактовке правил.
4
То-то они тут и спят навалом.
Ибо природа честна и в малом,
если дело идет о боли
нашей; однако, не в нашей воле
эти мотивы назвать благими;
смерть - это то, что бывает с другими.
5
Смерть - это то, что бывает с другими.
Даже у каждой пускай богини
есть фавориты в разряде смертных,
точно известно, что вовсе нет их
у Персефоны; а рябь извилин
тем доверяет, чей брак стабилен.
6
Все это помнить, пока есть сила,
пока всё это свежо и сыро,
пока оболочка твоя, - вернее,
прощанье с ней для меня больнее,
чем расставанье с твоей душою,
о каковой на себя с большою
7
радостью Бог - о котором после,
будет ли то Магомет, Христос ли,
словом сама избрала кого ты
раньше, при жизни - возьмет заботы
о несомненном грядущем благе -
пока сосуд беззащитной влаги.
8
С того разреши мне на этом свете
сказать о её, оболочки, смерти,
о том, что случилось в тот вечер в Финском
Заливе и стало на зависть сфинксам
загадкой - ибо челнок твой вовсе
не затонул, но остался возле.
9
Вряд ли ты знала тогда об этом,
лодка не может и быть предметом
бденья души, у которой сразу
масса забот, недоступных глазу,
стоит ей только покинуть тело;
вряд ли ты знала, едва ль хотела
10
мучить нас тайной, чья сложность либо
усугубляет страданье (ибо
повод к разлуке важней разлуки);
либо она облегчает муки
при детективном душевном складе;
даже пускай ты старалась ради
11
этих последних, затем что всё же
их большинство, все равно похоже,
что и для них, чьи глаза от плача
ты пожелала сберечь, задача
неразрешима; и блеск на перлах
их многоточия - слёзы первых.
12
Чаек не спросишь, и тучи скрылись.
Что бы смогли мы увидеть, силясь
глянуть на всё это птичьим взглядом?
Как ты качалась на волнах рядом
с лодкой, не внемля их резким крикам,
лежа в столь малом и столь великом
13
от челнока расстояньи. Точно
так и бывает во сне; но то, что
ты не цеплялась, - победа яви:
ибо страдая во сне, мы вправе
разом проснуться и с дрожью в теле
впиться пальцами в край постели.
14
Чаек не спросишь, и нету толка
в гомоне волн. Остаются только
тучи - но их разгоняет ветер.
Ибо у смерти всегда свидетель -
он же и жертва. И к этой новой
роли двойной ты была готовой.
15
Впрочем и так, при любом разбросе
складов душевных, в самом вопросе
"Чем это было?" разгадки средство.
Самоубийством? Разрывом сердца
в слишком холодной воде залива?
Жизнь позволяет поставить "либо".
16
Эта частица отнюдь не фора
воображенью, но просто форма
тождества двух вариантов, выбор
между которыми - если выпал -
преображает недвижность чистых
двух параллельных в поток волнистых.
17
Эта частица - кошмар пророков -
способ защиты от всех упрёков
в том, что я в саване хищно роюсь,
в том, что я "плохо о мёртвой" - то есть
самоубийство есть грех и вето;
а я за тобой полагаю это.
18
Ибо, включая и этот случай,
всё ж ты была христианкой лучшей,
нежели я. И, быть может, с точки
зрения тюркских певцов, чьи строчки
пела ты мне, и вообще Ислама,
в этом нет ни греха, ни срама.
19
Толком не знаю. Но в каждой вере
есть та черта, что по крайней мере
объединяет её с другими:
то не запреты, а то, какими
люди были внизу, при жизни,
в полной серпов и крестов отчизне.
20
Так что ты можешь идти без страха:
ризы Христа иль чалма Аллаха,
соединенье газели с пловом
или цветущие кущи - словом,
в два варианта Эдема двери
настежь открыты, смотря по вере.
21
То есть одетый в любое платье
Бог тебя примет в свое объятье,
и не в любови тут дело Отчей:
в том, что, нарушив довольно общий
смутный завет, ты другой, подробный,
твердо хранила: была ты доброй.
22
Это на счётах любых дороже:
здесь на земле, да и в горних тоже.
Время повсюду едино. Годы
жизни повсюду важней, чем воды,
рельсы, петля или вскрытие вены;
все эти вещи почти мгновенны.
23
Так что твой грех, говоря по сути,
равен - относится к той минуте,
когда ты глотнула последний воздух,
в лёгких с которым лежать на водах
так и осталась, качаясь мерно.
А добродетель твоя, наверно,
24
эту минуту и ветра посвист
перерастёт, как уже твой возраст
переросла, ибо день, когда я
данные строки, почти рыдая,
соединяю, уже превысил
разность выбитых в камне чисел.
25
Чёрная лента цыганит с ветром.
Странно тебя оставлять нам в этом
месте, под грудой цветов, в могиле,
здесь, где люди лежат, как жили:
в вечной своей темноте, в границах;
разница вся в тишине и птицах.
26
Странно теперь, когда ты в юдоли
лучшей, чем наша, нам плакать. То ли
вера слаба, то ли нервы слабы:
жалость уместней Господней Славы
в мире, где души живут лишь в теле.
Плачу, как будто на самом деле
27
что-то остаться могло живое.
Ибо, когда расстаются двое,
то, перед тем как открыть ворота,
каждый берёт у другого что-то
в память о том, как их век был прожит:
тело - незримость; душа, быть может,
28
зренье и слух. Оттого и плачу,
что неглубоко надежду прячу,
будто слышишь меня и видишь,
но со словами ко мне не выйдешь:
ибо душа, что набрала много,
речь не взяла, чтоб не гневить Бога.
29
Плачу. Вернее, пишу, что слёзы
льются, что губы дрожат, что розы
вянут, что запах лекарств и дёрна
резок. Писать о вещах, бесспорно,
тебе до смерти известных, значит
плакать за ту, что сама не плачет.
30
Разве ты знала о смерти больше
нежели мы? Лишь о боли. Боль же
учит не смерти, но жизни. Только
то ты и знала, что сам я. Столько
было о смерти тебе известно,
сколько о браке узнать невеста
31
может - не о любви: о браке.
Не о накале страстей, о шлаке
этих страстей, о холодном, колком
шлаке - короче, об этом долгом
времени жизни, о зимах, летах.
Так что сейчас, в этих чёрных лентах,
32
ты как невеста. Тебе, не знавшей
брака при жизни, из жизни нашей
прочь уходящей, покрытой дёрном,
смерть - это брак, это свадьба в чёрном,
это те узы, что год от года
только прочнее, раз нет развода.
33
Слышишь, опять Персефоны голос?
Тонкий в руках её вьется волос
жизни твоей, рассечённый Паркой.
То Персефона поёт над прялкой
песню о верности вечной мужу;
только напев и плывёт наружу.
34
Будем помнить тебя. Не будем
помнить тебя. Потому что людям
свойственна тяга к объектам зримым
или к предметам настолько мнимым,
что не под силу сердечным нетям.
И, не являясь ни тем, ни этим,
35
ты остаешься мазком, наброском,
именем, чуждым своим же тёзкам
и не бросающим смертной тени
даже на них. Что поделать с теми,
тел у кого, чем имён, намного
больше? Но эти пока два слога -
36
Таня - еще означают тело
только твоё, не пуская в дело
анестезию рассудка, ими
губы свои раздвигая, имя
я подвергаю твоё огласке
в виде последней для тела ласки.
37
Имя твоё расстаётся с горлом
сдавленным. Пользуясь впредь глаголом,
созданным смертью, чтоб мы пропажи
не замечали, кто знает, даже
сам я считать не начну едва ли,
будто тебя "умерла" и звали.
38
Если сумею живым, здоровым
столько же с этим прожить я словом
лет, сколько ты прожила на свете,
помни: в Две Тысячи Первом лете,
с риском быть вписанным в святотатцы,
стану просить, чтоб расширить святцы.
39
Так, не сумевши ступать по водам,
с каждым начнёшь становиться годом,
туфельки следом на водах тая,
всё беспредметней; и - сам когда я
не дотянувши до этой даты,
посуху двину туда, куда ты
40
первой ушла, в ту страну, где все мы
души всего лишь, бесплотны, немы,
то есть где все - мудрецы, придурки, -
все на одно мы лицо, как тюрки, -
вряд ли сыщу тебя в тех покоях,
встреча с тобой оправдание коих.
41
Может, и к лучшему. Что сказать бы
смог бы тебе я? Про наши свадьбы,
роды, разводы, поход сквозь трубы
медные, пламень, чужие губы;
то есть, с каким беспримерным рвеньем
трудимся мы над твоим забвеньем.
42
Стоит ли? Вряд ли. Не стоит строчки.
Как две прямых расстаются в точке,
пересекаясь, простимся. Вряд ли
свидимся вновь, будь то Рай ли, Ад ли.
Два этих жизни посмертной вида
лишь продолженье идей Эвклида.
43
Спи же. Ты лучше была, а это
в случае смерти всегда примета,
знак невозможности, как при жизни,
с худшим свиданья. Затем что вниз не
спустишься. Впрочем, долой ходули -
до несвиданья в Раю, в Аду ли.
1968(?)
 Компьютерная графика - А.Н.Кривомазов, январь 2011 г.
Деград |
