Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Читайте отзывы. Так же рекомендуем завод Горницу.
Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)
Компьютерная графика - А.Н.Кривомазов, май 2011 г. Из письма луны Н.: Уже минут пятнадцать стоишь под роскошной огромной пинией, обняв К., смотришь на море. К.: Ты меня любишь? - Да. - Почему же тогда?.. - Ты хочешь? - Очень!.. Опустил руку. Да, надо брать. Пять раз. Довольна? Да. Знаешь, ты у меня такая бешеная!.. Нравится? Очень! Кстати, у меня для тебя подарок. Вынул из кармана и бережно, с поцелуем, одел на палец К. кольцо со сверкающим белым камнем. Откуда оно у тебя? Завалялось в кармане. Как раз к твоему дню рождения. А теперь - в музей? Нет, я прилягу. Тогда я могу и один... Ну, потерпи полчаса! Через полчаса улетели в Венецию. Меня подбросили луны из сопровождения. Остров мертвых. Ц. Н.Иосиф Бродский и Диана Арбенина: сравнительный анализ стиля текстов автор: Редрик Шухарт 17:44 14 апреля 2010 Челябинский Государственный Университет ИОСИФ БРОДСКИЙ И ДИАНА АРБЕНИНА: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ СТИЛЯ ТЕКСТОВ Как известно, на формирование личности оказывает непосредственное влияние социальная и культурная среда, сформированная предшествующими поколениями. Эта среда способствует социальной адаптации человека и оказывает влияние на его мировоззрение. Кроме того, для любого писателя (и творческой личности вообще) знакомство с культурным наследием предшественников способствует формированию собственного художественного метода, при этом характерные приемы полюбившихся авторов переходят в собственное творчество и в его контексте получают дальнейшее развитие. Можно с уверенностью утверждать, что талантливый поэт Иосиф Бродский внес заметный вклад в российскую культуру; более того, он оказал влияние на творчество поколения современных поэтов, среди которых и лидер группы «Ночные снайперы» Диана Арбенина. В первую очередь следует отметить, что в творчестве Арбениной присутствуют и непосредственные отсылки к Иосифу Александровичу. Это и прямое упоминание его имени – рассказ «Любовь и триумф», заметка Дианы «Brodsky» на официальном сайте группы; песня на его стихи «Я всегда твердил, что судьба – игра», позднее в альбоме «Тригонометрия-2» получившая название «Бродский». Используется прямое цитирование (“Сохрани мою тень” – фраза из стихотворения Иосифа Александровича «Письма к стене» присутствует в песне Дианы «Гонщик»), а также аллюзии на его тексты (сравните, например: “Смерть – это только равнины. / Жизнь – холмы, холмы” – И. Б. [6]; “Что наша жизнь – холмы, холмы” – Д. А. [12]). Мир обоих авторов – это современная им реальность, то, что мы сами наблюдаем (но, возможно, не замечаем) каждый день. Это легко узнаваемые, предельно честные, без преукрашений, портреты наших современников. Это огромный современный город, в котором, тем не менее, человек часто бывает одинок. Для раскрытия темы одиночества даже используются схожие художественные образы: “Теперь ты идешь один, идешь один по асфальту, / И на-встречу тебе летят блестящие автомобили” – И. Б. [6]; “Я по асфальту шагаю с тем, кого сберечь не смогу, / До остановки трамвая, звенящего на бегу” – Д. А. [13] Постоянно проскальзывает тема смерти, но при этом без страха и фатализма. Она воспринимается авторами как нечто само собой разумеющееся, как логическое завершение жизни. (“Значит, нету разлук. / Существует громадная встреча. / Значит, кто-то нас вдруг / В темноте обнимает за плечи, / И полны темноты, / И полны темноты и покоя, / Мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.” – И. Б. [6]; “Плакать не смей – я стал птицею в небе. / Под об-лаками нет боли и времени. / Плакать не думай – жалей тех, кто рядом с тобой.” – Д. А. [2] Это далеко не единичные примеры). Далее кратко рассмотрим общие для обоих авторов художественные приемы. В принципе, каждый такой пункт мог бы явиться темой для отдельного исследования. Часто используется свободный стих, метод, до Иосифа Бродского практически не разработанный в русской литературе (ранее – А. Блок, «Когда вы стоите на моем пути…», «Она пришла с мороза…»). Присутствует и рваный ритм стихотворения, он может как сочетаться со свободным стихом, так и использоваться в рифмованном произведении («Стихи о зимней кампании 1980-го года» – И. Б.; «At last» – Д. А.). Такая форма сама по себе является достаточно трудной для восприятия, к тому же у Арбениной нередко сопровождается резкими логическими переходами. Однако как выразительное средство позволяет сделать смысловое ударение именно в нужном месте, подчеркнуть эмоцию (у Дианы во многих случаях служит для создания напряженности), заострить внимание читателя на нужном образе (наиболее яркий пример у Бродского – «Бабочка». Ритм очень сложного по построению стихотворения еще и передает полет насекомого). К построенным в форме свободного стиха можно отнести также тексты некоторых песен Арбениной («Реггей», «Автоблюз», «Офицерская жена»). Другой характерный прием – ярко выраженная разговорность произведений. При сохранении общего высокого уровня текста употребляются синтаксические и семантические конструкции, характерные именно для разговорной речи. Часто присутствует прямое обращение к невидимому собеседнику, в том числе в форме своеобразных писем («Одиссей Телемаку», «На независимость Украины» – И. Б.; «0’4 промилле», «Лето 93-го» – Д. А.). Повествование переходит в прямую речь и диалог и обратно («Представление», «Посвящается Ялте» – И. Б.; «Эспераль» – Д. А.). Авторы делают свои произведения контрастными, при этом контрастность нередко выражается в сочетании лиричности и цинизма. У Иосифа Бродского («Ночь. Камера. Волчок…», «Пьяцца Маттеи») циничные рассуждения, выполненные в нарочно разговорной форме (используется в том числе и ненормативная лексика) чередуются с мягкими отступами, рассказывающими о переживаниях и воспоминаниях героя. Как результат – обостренное восприятие текста читателем. У Арбениной этот прием присутствует в видоизмененном виде, когда красивое, трогательное в целом стихотворение разбавляется резкими, грубыми вставками («Киты», «Мне бы петь о любви»). Или наоборот – довольно жесткое произведение неожиданно заканчивается на тихой, мягкой ноте («Водный плацдарм в Литве», «Поэту мусора и Брамса»). Особенно выделяется стихотворение «На елке у Ивановых» (название - возможная отсылка к пьесе Александра Введенского), – предельно концентрированное сочетание грустных размышлений и неосознанно-циничных наблюдений героя делает его одним из самых пронзительных в творчестве Дианы. И Арбенина, и Бродский употребляют (как правило, без перевода) иностранные слова и выражения («Do you love me», «Роза ветров», «Эшафот не сломался» – Д. А.; поэмы «Шествие», «Петербургский роман» – И. Б.; Бродский изучал языки самостоятельно, Арбенина получила высшее образование как лингвист и в настоящее время дополнительно изучает испанский). При этом помимо чисто технической функции сохранения размера строфы присутствует и другая. Известно, что некоторые понятия иностранных языков не имеют точного эквивалента в русском языке или при переводе теряют дополнительные значения (наиболее масштабный пример – цикл Айзека Азимова «Foundation»). Появляется возможность привнесения в текст новых смысловых оттенков, а также некоторой недосказанности. Кроме того, такой прием дает возможность подчеркнуть нелепость описываемой ситуации (“как фиш на блюде” – И. Б. [8]), а также позволяет эволюцию понятий в контексте стихотворения. Достаточно одного короткого пояснения: “balle во Франции – пуля. В России – шальная” (Д. А. [1]), чтобы словосочетание “бальные танцы” приобрело совсем другой смысл. Таким образом, можно сделать вывод о том, что знакомство с произведениями Иосифа Бродского оказало значительное влияние на собственное творчество Дианы Арбениной и содействовало развитию собственных выразительных средств. Список литературы 1. Арбенина, Д.С. Дезертир сна [Текст] / Д.С.Арбенина – М. : АСТ, 2007. – 336 с. 2. Арбенина, Д.С. Он не дожил до ста [Аудиозапись] / Д.С.Арбенина – М. : МХАТ им А.М.Горького, программа «Акустический роман», 07.06.2008. 3. Арбенина, Д.С. Brodsky [Текст] / Д.С.Арбенина – источник расположен по ад-ресу www.snipers.net\xtra\brodsky. 4. Белый, А. «Плохая физика» Иосифа Бродского [Текст] / А.Белый // Нева – 2007. – № 5. – С. 190 – 204. 5. Блок, А.А. Лирика [Текст] / А.А.Блок – М. : Правда, 1985. – 416 с. 6. Бродский, И.А. Сочинения Иосифа Бродского [Текст] : в 4-х т. / И.А.Бродский – СПб. : Пушкинский фонд, 1992. – Т. 1. – 480 с. 7. Бродский, И.А. Сочинения Иосифа Бродского [Текст] : в 4-х т. / И.А.Бродский – СПб. : Пушкинский фонд, 1992. – Т. 2. – 480 с. 8. Бродский, И.А. Сочинения Иосифа Бродского [Текст] : в 4-х т. / И.А.Бродский – СПб. : Пушкинский фонд, 1995. – Т. 3. – 336 с. 9. Бродский, И.А. Сочинения Иосифа Бродского [Текст] : в 4-х т. / И.А.Бродский – СПб. : Пушкинский фонд, 1994. – Т. 4. – 448 с. 10. Лотман, Ю.М. Между вещью и пустотой (из наблюдений над поэтикой сборни-ка Иосифа Бродского «Урания») [Текст] / Ю.М.Лотман // О поэтах и поэзии – СПб. : Искусство-СПБ, 1996. – С. 731 – 746. 11. Ночные снайперы. Дрянь [Текст] / Д.С.Арбенина, С.Я.Сурганова – СПб : СПИ ДЕДЪ, 1996. – 64 с. 12. Ночные снайперы. Патронташ [Текст] / Д.С.Арбенина, С.Я.Сурганова – М. : Нота - Р, 2002. – 256 с. 13. Ночные снайперы. Цель [Текст] / Д.С.Арбенина, С.Я.Сурганова – СПб : СПИ ДЕДЪ, 1996. – 104 с. |
Источник: http://aprelpp.ru/think/730
Книжное казино
Ведущие: Ларина Ксения , Пешкова Майя | Время выхода в эфир: вс, 13:15
Подробнее о передаче
Эфир
Воскресенье, 22.05.2005
65-летие Иосифа Бродского
Вопросов: 11 Читали: 75
К. ЛАРИНА – Ну что, у нас так получается – звезда со звездою говорит, поскольку мы вот сейчас Женю Симонова не отпускали, долгое общение с Михаилом Козаковым. Михаил Михайлович здесь в студии. Здравствуйте, Михаил Михайлович!
М. КОЗАКОВ – Здравствуйте!
К. ЛАРИНА – Майя Пешкова здесь же. Майя, еще раз, добрый день!
М. ПЕШКОВА – Здравствуйте!
К. ЛАРИНА – И сегодня у нас «Книжное казино» посвящено Иосифу Бродскому, которому 24 мая исполнилось бы 65 лет. Конечно, сегодня у нас будут книги Бродского. Майя, сразу скажи, что это.
М. ПЕШКОВА – Книги, которые нам представило издательство «Азбука», именно в последние годы это замечательное издательство издает книги Иосифа Александровича. Во-первых, в том варианте, в каком они, скажем, выходили в издательстве «Ардис», а также книги, которые составляет сама «Азбука». Мы разыгрываем «Избранные стихотворения», «Часть речи» - книга, которая вышла в 2005 г., а также «Набережную неисцелимых» с фотографией на обложке Иосифа Бродского. Вот такой комплект из двух книг получит каждый из наших слушателей.
К. ЛАРИНА – Да, каждый, кто дозвонится или задаст вопрос Михаилу Козакову на нашем эфирном пейджере. В принципе, мы не будем Вас ограничивать в темах, поскольку всегда надо использовать возможность встречи с Михаилом Козаковым в прямом эфире. Всё, что хотите спросить, то и спрашивайте. Хотите про Бродского, хотите про других поэтов
М. КОЗАКОВ – Нет, про Бродского.
К. ЛАРИНА – Только про Бродского?
М. КОЗАКОВ – Да.
К. ЛАРИНА – Всё, хозяин – барин. Михаил Козаков сказал так. Наши слушатели всё сетовали, что телевидение никаким образом не откликается на этот юбилей, но, на самом деле, это не совсем так. Во-первых, или, во-вторых, будет показан документальный фильм «Прогулки с Бродским», мне кажется, это одна из лучших работ, поскольку там абсолютно прямая речь, там нет никаких посредников, да?
М. КОЗАКОВ – Ну, собеседник…
К. ЛАРИНА – Ну, они, собеседник, да. И, во-вторых, будет показан спектакль с участием и в постановке Михаила Козакова, Игорь Бутман там его собеседник, скажем так
М. КОЗАКОВ – Да-да.
К. ЛАРИНА – «Дуэт для голоса и саксофона» - это стихи Бродского в сопровождении саксофона.
М. ПЕШКОВА – Что касается Петербурга, то в музее Анны Ахматовой будет открыта постоянно действующая экспозиция. Вот тот дом, который был у Иосифа Бродского, всё содержимое дома жена Бродского передала в качестве дара музею Анны Ахматовой. Это будет постоянно действующая выставка. 24 числа она откроется, а 25 числа – выступит писательница, живущая в Бостоне, Людмила Штерн – автор книги «Ося, Иосиф, Джозеф». А также в рамках книжной ярмарки, которая пройдет в Санкт-Петербурге на этой неделе, будет представлена книга «Ёжик» - книга Людмилы Штерн «Довлатов - добрый мой приятель», где есть страница, адресованная Иосифу Бродскому. А 25 числа в музее Ахматовой весь день будут показаны фильмы о Нобелевском лауреате.
К. ЛАРИНА – Ну что, давайте уже начнем разговор с Михаилом Козаковым. Хочется начать всё от печки. Я надеюсь, что мы сегодня стихи услышим. Вот, те, которые Вам захочется прочесть. Но, тем не менее, вот, конечно же, хочется узнать о первой встрече. Ну, я знаю, многие читали Вашу книгу, там много про это написано.
М. КОЗАКОВ – Да, Вы знаете, я столько об этом рассказывал, что мне осточертело.
К. ЛАРИНА – А Вы читали уже вслух, когда он…
М. КОЗАКОВ – Я в двух словах, не все обязаны читать мою книгу, тем более она издана небольшим тиражом. Я знал его стихи уже с 60-х годов, естественно, которые ходили в списках, процесс над Бродским, тунеядцем – Бродским, 64-го года, которого сделала стенограмму Фрида Вигдорова. И стенограмма ходила по рукам, и знал я его стихи по «самиздату» и по «тамиздату». Многое знал наизусть, и читал, и зачитывал у своих друзей. Иногда даже рисковал и с эстрады, говорил «один ленинградский поэт». Значит, не так часто это было, но было. Вот. А лично я его не знал. Я, хотя и ленинградец, и даже я учился в Петершуле, такая 222-я, а он в Аннешуле. Такие две знаменитых школы, правда, я любил свою школу, он ненавидел.
К. ЛАРИНА – А вы ровесники получается?
М. КОЗАКОВ – Нет, я на 5 лет, я с 34-го года, а он – с 40-го. Я на 6 лет старше. И была масса общих знакомых: и та же Люда Штерн, и много-много-много всяких других… Была у меня такая большая подруга Наталья Долинина, учительница, писательница. Я сказал: «Наташа, познакомь меня с Иосифом, а то все знакомы, а я…». Она позвонила ему и сказала, пригласила его в гости. Это было самое начало 72-го года, вскоре он уехал заграницу. И, значит, говорит: «Козаков очень с Вами мечтает познакомиться». А он говорит: «А чего этому Козакову от меня надо?». Она говорит: «Ну, вот, он любит очень Ваши стихи, знает наизусть». Он фыркнул, как Наташа мне рассказала: «Ну, это уже курсистское». Ну ладно, короче, но пришел. Наташа сделала вечер такой в своей скромной квартире.
К. ЛАРИНА – А Вы чего от него хотели? Чего от встречи ждали?
М. КОЗАКОВ – Я хотел увидеть его и хотел услышать его. Вот и всё. И он практически не знал, кто я такой. Т. е. он знал, что артист там, а когда там Наташа хотела сделать мне, так сказать, пиар, как теперь бы сказали, сказала: «А вот Вы видели, Миша сыграл в картине по роману Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать», а перевод друга Бродского, Виктора Голышева. Он сказал: «Да это какая-то серебристо-серая пыль», сказал при мне, про мою любимую картину. Я терпел, потому что тут лучше всего было непротивление злу насилием. Мы были трезвы. Ничего на столе Наташа специально не поставила, зная характер его и мой, в смысле конфликтности, заводные, молодые были тогда. Ну вот, короче говоря, ну что самое потрясающее, мы попросили его читать стихи. И он принес недавно, свеженаписанные стихи, читал их еще по бумажке, на машинке они были. И поразительно что – это были стихи, которые стали у этого классика, а он классик ХХ века, значит, классикой. Эти стихи стали суперклассикой, можно так сказать. Это были «Письма римскому другу», это «Одиссей Телемаку», это, значит, «Рождество 1971 года» и т. д. Значит, это было необыкновенно. Читал он в своей манере, он так завывал. Манера такая петербургская, идущая от Мандельштама, я думаю. Мандельштам, говорят, дико выл свои стихи, мне Тарковский об этом рассказывал. Но это было необыкновенно, потому что сидел перед нами человек, который написал это.
К. ЛАРИНА – А потом там некое шаманство есть вот…
М. КОЗАКОВ – В чем?
К. ЛАРИНА – Вот в этой манере его.
М. КОЗАКОВ – Ну конечно
К. ЛАРИНА – Завораживает
М. КОЗАКОВ – Но другое дело, я не хочу долго говорить на эту тему, потому что дальше у нас с ним продолжались всякие долгие годы заочные споры по поводу стихов. Это совсем другая тема. Но завораживало, потому что он читал:
«Нынче ветрено и волны
С перехлестом, скоро осень,
Всё изменится в округе,
Смена красок этих трогательней, Постум,
Чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела…».
И вот шло. Но Вы знаете, стихотворение большое, и вообще, когда много слышишь в этой манере стихов, ты не успеваешь понять смысл. На самом деле, пишет он лучше, чем читает. Потому что пишет он полифонично, и там есть и синкопы, и паузы, и повышение тонов, и понижение. Но он поэт, и имеет право читать, как хочет.
К. ЛАРИНА – Ну Вы-то ему прочитали вот в этот вечер?
М. КОЗАКОВ – Никогда я ему тогда ничего не читал. Я только его слушал, сидел и слушал. И это был замечательный вечер. И тут же я перепечатал эти стихи, и увёз с собой их в Москву, и уже начал читать друзьям и т. д. И второй раз я его… Да, на следующий день я побывал на лестнице его дома. Он мне передал, почему-то не мог пригласить меня в квартиру, извинился и дал мне перевод своей пьесы одной, английской, о тюрьме. Не помню, как она называлась, вот. Но на Пасху, в этом же 72-м году мы с женой тогдашней моей, Региной, пригласили его на Пасху. Он сказал: «О, у меня там есть один камрад в Москве, Мика Голышев. Может быть, мы придем». Я говорю: «А это и наш друг большой». И мы позвонили Мике, и Мика привел Иосифа в нашу однокомнатную квартиру. И вот тогда, значит, опять были и разговоры, и чтение стихов.
К. ЛАРИНА – Но Вы пили тогда?
М. КОЗАКОВ – Я не помню, много ли мы выпили. Не думаю. Знаете, как я сидел, впитывал этого человека. Тут не до питья, ей Богу. И, значит, зашел спор, разговор. Он говорит: «Какого черта Вы вообще читаете…» Да, он читал, и я рискнул прочесть Пушкина, кажется. Он говорит: «Какого черта Вы вообще читаете чужие стихи?». Стихи должен читать читатель или поэт, который их написал. Тут Мика за меня, Виктор Михайлович Голышев, заступился и говорит: «Ну чего ты? Чувак нормально читает стихи, чего ты бочку катишь на него?». Значит, а Бродский уважал мнение Голышева и сказал: «Ну, ладно, если уж Вы так». Нет, я говорю, я понимаю, о чем говорит Иосиф, я тогда без отчества его называл. Мы были на «Вы» естественно. Противно, когда чтец начинает присваивать себе стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Ни черта ты не воздвигал, Пушкин воздвиг его. Вот, и т. д. и т. д. «Я Вас любил, любовь еще, быть может». Да не ты любил, а он любил. Но я говорю: «Я понимаю, но, тем не менее, единственное мое оправдание, Иосиф, в том, что я всегда хочу читать, или слушать, или сказать: «Послушайте! Как он написал! Как это прекрасно». В этом пафос, в этом сверхзадача. И вы знаете, а какие тона у Ахматовой, а какие перепады у того же Пушкина и т. д. и т. д. Он сказал: «Ну, уж если Вы так непременно хотите читать стихи и любите это дело, то читайте лучшее, что написано в русской поэзии, и прочитал Державина «На смерть князя Мещерского».
«Глагол времен, металла звон
Твой страшный глаз меня смущает
Зовет меня, зовет твой стон,
Зовет и к гробу приближает.
Едва увидел я сей свет…»
И т.д. Огромную речь. В своей манере он прочитал. Действительно, вещь гениальная. Я ее читаю, кстати, в концертах потом стал читать, благодаря ему. Ну, вот, собственно, а потом он мне надписал книжку. У меня была книга «тамиздата» «Остановка в пустыне». Значит, и он написал: «Мише Козакову – свою лучшую часть». Я дико гордился, а потом понял, узнал, что это вообще его такой, своего рода, штамп. Он всем так подписывал. Там «Пете Иванову – свою лучшую часть». Вот, а потом шли годы. Он уехал, мы попрощались с ним по телефону, я позвонил в Питер. Потом Люда Штерн, кажется… Заткнуться? Ну, я заткнусь.
К. ЛАРИНА – Мы ставим многоточие. Это Михаил Козаков. Мы должны новости послушать, а потом продолжим.
НОВОСТИ.
К. ЛАРИНА – Мы продолжаем наш разговор об Иосифе Бродском. Напомним, что в гостях у нас сегодня Михаил Козаков. Уже много пришло вопросов к Михаилу Михайловичу. И сейчас мы дадим возможность ему досказать новеллу, которую мы прервали просто так, наступили на горло. Давайте, Михаил Михайлович.
М. КОЗАКОВ – Ну так вот, короче говоря, шли годы, годы, годы. И я не буду рассказывать долго. Я познакомился с родителями, очень подружился, значит, с Александром Ивановичем, Марией Александровной. Писал Иосифу Александровичу письма иногда, когда бывал заграницей. Отсюда я боялся писать письма. Вот, и потом в результате получил книгу, действительно уже с надписью персональной, такой нештампованной, причем, там, в 78-м году Володя Высоцкий привёз эту книгу, и он встречался с Бродским. Потерял эту книгу. Прошло еще 20 лет. Нина Максимовна, мама Владимира Семеновича, нашла маленькую книженцию, такую книжку-малышку между журналами…. В «Огоньке», в журнале «Огонёк», который лежал там на дне где-то сундука, привезенного из Америки. И вот через 20 лет я получил книгу. Это стихи, называются «В Англии». Всего 30 экземпляров было издано, но мой 15-тый, очень горжусь, и надпись. А на обложке этой книги, там такая ниша, справа статуя, такая древнегреческая, а слева – смерть с косой, скелет, и надпись… Значит… Господи, Боже мой…Маразм.. «Стройному Мише»….Нет… «Входящему в роль стройному Мише как воину в поле от статуи в нише». Ну, вот, это, пожалуй, лучшая моя награда, которую я получил взамен на мою любовь к Иосифу Александровичу.
К. ЛАРИНА – А тут наши коллеги из Петербурга, с «Эха Петербурга» сообщают, что завтра, в понедельник, в прямом эфире на «Эхе Петербурга» будет Людмила Штерн, а также Яков Гордин. Так что, вот, имейте в виду, уважаемые слушатели, да. Вопрос, Светлана спрашивает: «Михаил Михайлович, почему, на Ваш взгляд, Бродский ни разу не посетил Россию и Петербург, когда уже стало можно возвращаться?»
М. КОЗАКОВ – А вот вы посмотрите фильм «Прогулки с Бродским». Там он сам ответит Вам по телевизору на этот вопрос.
К. ЛАРИНА – То есть…
М. КОЗАКОВ – Ну, я знаю. Но зачем я буду за него объяснять, почему он не… Дважды в одну реку войти нельзя. Он говорил о том, что это уже другой Петербург, другой Ленинград. Тут много причин. Тут можно долго рассуждать на эту тему. Он знал, что он придет сюда на бумаге – и это самое главное было для него, и он пришел.
К. ЛАРИНА – Вопрос от Юрия: «Возможно ли в нашей стране такое же поколение, как Бродский, Рейн, Бобышев, Найман, или для этого нужно покровительство такого титана, как Анна Ахматова?»
М. КОЗАКОВ – Интересный вопрос, как теперь говорят. Вы понимаете, в чем дело. Я не понимаю, почему Вы их ставите, всех, даже моего любимого Рейна, в один ряд? Это совершенно разные люди, этот "волшебный хор" вокруг Ахматовой был весьма условен. Никакого хора на самом деле не было. Достаточно почитать сейчас все эти мемуары, которые пишут эти господа, Найман Анатолий или Бобышев, особенно название книги «Я здесь», такой писк. Вот, или значит, там, кто-то другой. И понять, как они между собой чудовищно все разлаялись, чтобы понять, что никакого хора не было, а был Бродский, и это совершенно отдельное явление. Вот так бы я ответил. Хотя Ахматова имела большое влияние на Бродского, Бродский говорил: « Научиться писать стихи как Ахматова нельзя, но научиться как жить – можно». Он вообще предпочитал в поэзии Цветаеву Марину Ивановну. Он сказал, что она – величайший поэт ХХ века в мире! Ему сказали: «Как, в России?». А он сказал: «Нет, в мире». Но вот Анна Андреевна всегда говорит, что Марина всегда начинает с верхнего «до». Он сказал: «Да, она начинает с верхнего «до», но уходит в бесконечность». Они вообще были чем-то, и даже по судьбе, даже по натуре какой-то, одинокости, я бы сказал. Только у Бродского была счастливей судьба, всё-таки счастливей, хотя судьба была достаточно непростая. Вот я хочу прочесть Вам такое неизвестное, неопубликованное, по-моему, еще. Он дружил, вот, с Голышевым, который, да, я говорил, выше… И писал ему письма. Они виделись потом, Голышев Виктор бывал в Америке и т. д. Но вот последнее письмо, оно в стихах таких полушутливых. Значит, написано 8 декабря 1995 года, т. е. за месяц, месяц с лишним, до смерти. Это уже перенесены 3 инфаркта, это уже был, вы знаете что он женат в это время, счастливо на Марии, значит, своей. И родилась у него доченька. Как и было в стихе «Пророчество»: «Если мы произведем дитя, то назовем Андреем или Анной». Так у него был Андрей от одной женщины, Марины Басмановой, и появилась Анна, Нюша, как он ее называл. Бродский часто бывал в Москве у Голышевых на Тишинке, значит, а у Голышевых сын Вася. Это всё важно, чтобы понять, что будет в стихотворении. А Нину, шутя, называли Василиса. Вот, значит. И вот он пишет ему вот такое письмо, оцените:
«Старик, пишу тебе по новой,
Жизнь как лицо у Ивановой или Петровой.
Не мурло, но и не Мерлин Монро.
Погода, в общем, дрянь. Здоровье,
Умей себя оно само графически изобразить,
Коровье изобразило бы дерьмо.
Но это, старичок, в порядке вещей.
За скверной полосой идет приличная,
И в прятки играешь кое-как с косой.
Живу на Бруклинских высотах,
Заслуживают двух-трех фраз,
Застроены в девятисотых,
И, в общем, не терзают глаз.
Выходишь из дому и видишь известный мост невдалеке,
Манхэттен, подлинный Град Китеж,
С утра купается в реке.
Вид, извини за просторечье, на город,
Как в Замоскворечье от Балчуга,
Но без мощей, и без рубиновых вещей.
Ну, мощи, понятно, да? В Мавзолее хранящиеся.
Вдобавок, близость океана,
Ноздрёю ловишь за углом.
Я рад, что этим дышит Анна,
Дивясь чувихе с помелом –
Статуе Свободы.
Я рад, что ей стихии водной
Знакомо с детства полотно,
Я рад, что может быть свободной
Ей жить на свете суждено,
Плюс пятилетка жизни в браке,
Представить это тяжело,
Хотя до склоки и до драки,
Покамест дело не дошло.
Не знаю, дело во Всевышнем
Или физический закон,
Но разница в лет 20 с лишним
Для хамства крупный Рубикон.
И так как в Цезари не метим,
Мы чем-то заняты все дни,
Мария – Нюшкой,
Я – вот этим
Или вот этому сродни.
Там басурманское наречье,
А тут кириллицей грешу,
То переводами увечья
Двум феням сразу наношу.
Я сочиняю из-за денег,
И чтоб мгновения продлить,
И потому что шизофреник,
Привык всё пополам делить:
Два языка, две пишмашинки,
Живу в двух штатах, наконец,
Две тачки, но одна в починке,
Старик, я всё-таки Близнец.
И вижу я, объятый думой о сочинениях своих,
Их не собранием, а суммой неконвертируемой их.
Жизнь продолжается при Билле,
Как при любом другом дебиле.
Что шизофреника в виду
Имея, так переведу,
Жизнь продолжается при Боре,
Как при любом другом приборе.
А правильно ли я сказал,
Решит Георгиевский зал.
И, скажем, вечером в Батуми,
Не говоря в Караганде,
Переставляя буквы в Думе,
Приятно получить муде.
Я взялся за перо не с целью
Развлечься
И тебя развлечь
Заокеанской похабелью,
Но чтобы наконец-то речь про дела
Сговорить к поездке
Не чтоб свободы благодать
Вкусить на небольшом отрезке,
Но чтобы Нюшку повидать.
Старик, порадуешься или смутишься.
Выглядит почти как то, что мы в душе носили,
Но не встречали воплоти.
Жаль, не придумано машинки,
Чтоб околачиваясь тут,
Пельмени хавать на Тишинке,
Авось еще изобретут.
Вот, что сказать хотел,
Но с толку был сбит движением строки:
Власть – государю,
Чаща – волку,
А мне подай обиняки.
Ведь что сравнится с черным ходом,
Когда в парадном мусора.
Целуй старуху, с Новым годом
И с Рождеством тебя, ура.
А вот вопрос из-за кулисы
Для хитроумной Василисы:
Что происходит без усилий?
Движенье времени, Василий».
(аплодисменты)
Ну, вот, понимаете, я тоже хлопаю. Ну, вот, что такое великий, что такое настоящий. Письмо, так вот.
К. ЛАРИНА – Да-да-да
М. КОЗАКОВ – Такое вот, что его роднит и с Пушкиным.
К. ЛАРИНА – И с Моцартом.
М. КОЗАКОВ – И с Моцартом. Понимаете? А ведь это так. Это вам не большие его поэмы или там «Осенний крик ястреба» - гениальное стихотворение.
К. ЛАРИНА – Безделица.
М. КОЗАКОВ – Это так – безделица. А вот попробуй эту безделицу напиши.
К. ЛАРИНА – Давайте дальше будем по вопросам. Там хороший вопрос есть, Михаил Михайлович. "Какое из мест, описанных в поэзии Бродского, является наиболее почитаемым Вашим гостем и почему?" Т. е. места, которые описаны в поэзии Бродского, которые у Вас вызывают какие-то чувства особенные.
М. КОЗАКОВ – У меня или нет?
К. ЛАРИНА – У Вас.
М. КОЗАКОВ – Ну зачем про меня говорить? Это неинтересно.
К. ЛАРИНА – Ну, хорошо. Тогда давайте…
М. КОЗАКОВ – А вот его места…
К. ЛАРИНА – Да, пожалуйста
М. КОЗАКОВ – Вот я вам скажу. Значит, он очень полюбил, он много там путешествовал. Мы не будем сейчас вспоминать там Питер его родной:
«Ни страны, ни погоста не хочу выбирать,
На Васильевский остров я приду умирать»
И т. д. И разумеется, это родина. Он много путешествовал. Он бывал и в Швеции, бывал и в Мексике, и в Стамбуле, и Бог знает где, значит, но любил, судя по всему, и там и похоронен – Италию. И вот у него есть одно сочинение. У меня еще есть время прочесть стихотворение?
К. ЛАРИНА – Ну давайте чуть-чуть попозже, Михаил Михайлович.
М. КОЗАКОВ – Ну куда уж позже, когда без десяти два?
К. ЛАРИНА – Успеваем. Я хотела еще несколько вопросов.
М. КОЗАКОВ – Ну лучше б стихи звучали.
К. ЛАРИНА – Ну, пожалуйста
М. КОЗАКОВ – Ну, давайте.
К. ЛАРИНА – Вы запомните. Мы это прочтем.
М. КОЗАКОВ – Да чего запомните. Оно довольно длинное.
К. ЛАРИНА – Успеем.
М. КОЗАКОВ – Да не успеем.
К. ЛАРИНА – «Каковы были музыкальные вкусы Бродского? Любил ли он джаз?» – спрашивает Ирина.
М. КОЗАКОВ – Любил. И джаз, и классику. Очень любил Гайдна. И писал даже такое сочинение с паузами для саксофона, писал вальс, писал вальсок, писал песни, ну как всякий очень большой…
К. ЛАРИНА – «За что дали Нобелевскую премию?» - спрашивает Олег.
М. КОЗАКОВ – Понимаете, что, я думаю, что всё-таки, когда они прочли хотя бы его прозу, он же писал прозу по-английски, они поняли, с кем они имеют дело. Не только дело в его судьбе, хотя отчасти дело в его судьбе, конечно, потому что, выйдя, когда он произносил Нобелевскую речь, он сказал: «На этом месте должны были стоять люди более достойные, чем я», имея в виду и Мандельштама, и Ахматову, и Пастернака, Пастернак, правда, получил, ну, и кого-то еще. Но, я думаю, что это тот самый случай, когда Нобелевская премия дана вполне справедливо.
К. ЛАРИНА – «Отношение Бродского к религии?» - спрашивает Татьяна и вспоминает стихотворение Бродского памяти Анны Ахматовой, которое называется «Сретенье». «Оно содержит почти точный текст из Евангелия. Хотелось бы узнать, часто ли обращался Бродский к Евангелию, как он относился к православным?
М. КОЗАКОВ – Часто. Часто этот вопрос не любил, когда его особенно доставали с этим вопросом. Он говорил: «Ну что Вы от меня хотите?». Христианство? Да, он, в общем, писал, может быть одни из лучших стихотворений написаны. И «Сретенье», и «Рождество». И каждое Рождество писал по стихотворению, но, лично я отшучивался, ну я, наверное, кальвинист. Это христианство, но ветвь христианства, да? Т. е. вот такое. Любимый философ был Лев Шестов, вот. Так вот, я всё-таки с упорной настойчивостью…
К. ЛАРИНА – Кстати, все эти вопросы, которые Вы задаете Михаилу Козакову, на все эти вопросы есть ответы во всех многочисленных интервью, которые опубликованы и собраны в книгах различных. Сейчас можно выбрать. И меня всегда поражало, что он всегда старался быть максимально откровенным. Вот старался, вот работал по-настоящему
М. КОЗАКОВ – Да-да. Он бывал противоречив, казалось бы. Замечательные диалоги с Соломоном Волковым, проза – да всё есть. Есть много телевизионных интервью, но всё-таки сегодня мы чтим в нем…
К. ЛАРИНА – Давайте.
М. КОЗАКОВ – Он, понимаете, на мой взгляд, я боюсь слова «гений», но он, может быть, кто-то скажет: «А мне Пастернак там, Есенин нравится, больше Маяковский». На здоровье, но он был гений по определению. И вот это, он как личность, он был гениальной личностью во всем, при всем его, этих сложностях его характера и т. д. и т. д. И вот что изумительно. Вот, Италия, да, мы заговорили. И второе, перед тем, как начать читать вот эти стихи "Пьяцца Маттеи", "Площадь Матфея", значит, я хочу сказать, вот что такое у больших от низкого до высокого, у них, у больших, полет как у летающей тарелки. Начнет с ерунды, казалось бы, почти с бытовизма. А поднимется выше небес. И вот в этом смысле, стихотворение, которое я хочу постараться успеть прочесть, пока меня не вырубили, это стихотворение "Пьяцца Маттеи". Видать был у него роман с итальянкой Микелиной, которую он увел от графа, реального графа, да. Вот собственно вся история нехитрая.
(читает стихи)
К. ЛАРИНА – Спасибо. Вот на наших глазах всё это происходит. Это вообще потрясающе. Спасибо Вам большое, Михаил Михайлович. Спасибо. Вот каждый раз я спрашиваю, задают этот вопрос, я знаю на него ответ, но почему Вы никогда не писали стихов? А вдруг у Вас получилось бы гениально?
М. КОЗАКОВ – Нет, ничего бы у меня, ни одной серьезной строчки не мог написать.
К. ЛАРИНА – Почему?
М. КОЗАКОВ – Я только отвечал на эпиграммы, или писал шуточные поздравления, или всякие там скабрезности.
К. ЛАРИНА – Здесь есть еще вопросы. Мы успеваем еще пару вопросов Вам задать. Во-первых, вспоминают Ваш спектакль "Медная бабушка" про Пушкина»
М. КОЗАКОВ – Спасибо
К. ЛАРИНА – «А почему Вы не хотите или не не хотите снять фильм про Бродского? Художественный фильм» - спрашивает Татьяна.
М. КОЗАКОВ – Ой, как это. Уже мне 70 лет, куда. И потом возможно ли это, я вот сейчас пытаюсь сделать… Нет, не буду говорить. Ладно. Это очень трудно. Пьеса, одно дело про Пушкина, достаточно условная пьеса, условно мной решенная, а делать реальный фильм про Бродского, когда ты знал человека, ой-ой-ой. Да и про Пушкина я бы реалистический фильм не стал делать.
К. ЛАРИНА – Ну, надо сказать, раз уж такой вопрос хороший получился, под финал, вот, Вы же сейчас собираетесь сделать кино про реальных поэтов?
М. КОЗАКОВ – Я делаю кино не про реальных поэтов, т. е. если я вообще не делаю и буду ли делать, я боюсь сглазить, но, если буду делать, это сериал об эмиграции во Франции 30-х годов, как их вербовало ОГПУ, в частности, замечательных людей. Не все поддавались этому, но были замечательные люди, которые обольстились этим злом, и, знаете, по романтическим идейным соображениям, не все по материальным соображениям.
К. ЛАРИНА – Вот Сергей Эфрон?
М. КОЗАКОВ – Тот же Эфрон.
К. ЛАРИНА – По романтическим соображениям?
М. КОЗАКОВ – Конечно, абсолютно. Он был романтик и чистейший… Он, кстати, когда из него выбивали на допросе, он не назвал здесь на Лубянке ни одного человека. Его несчастную дочь Ариадну, которая тоже стремилась в Советский Союз искренне долгие годы. И он то был завербован, а она нет, она потом, ее поставили в карцер на несколько суток в холодный, выбили… оговор своего собственного любимого отца. Вот это такое у меня, не знаю, буду снимать, не буду
К. ЛАРИНА – Будете. Ну что, мы должны уже заканчивать. Наверное, стоит напомнить, что все вопросы, которые я задала вот от вашего имени, уважаемые слушатели, вот, авторы этих вопросов, все получают книжки. У нас сколько всего призов, Май, скажи нам.
М. ПЕШКОВА – 8.
К. ЛАРИНА – 8, да? Ну, давайте я еще назову просто тех, кто последние вопросы нам добирал. Вот, допустим: «Поэму Бродского «Муха» я бы очень хотела услышать в Вашем исполнении. Если Вы ее не читаете, то, может быть, поставите спектакль?» - Кирилл, телефон 126.
М. КОЗАКОВ – Нет-нет
К. ЛАРИНА – Кирилл, тоже Вы получите книгу. И еще я хотела.
М. ПЕШКОВА – И «Набережную неисцелимых»
К. ЛАРИНА – Да. И «Михаил Михайлович, как Вас посетила сверхоригинальная идея совместить в одном спектакле джаз и стихи Бродского?» - Ольга спрашивает.
М. КОЗАКОВ – Ну, был подсказ самого Бродского на эту тему, потом у него есть джазовые ритмы, потом Бутман же играет и Баха, и Чайковского, и Вила Лобоса, и т. д.
К. ЛАРИНА – Ну, вот, эту работу у Вас есть возможность увидеть в понедельник, пожалуйста, на канале «Культура».
М. КОЗАКОВ – А еще я буду читать Бродского, очевидно, т. е. наверняка я буду в Питере. 3-его числа у меня сольный концерт для ленинградцев в Филармонии в Большом зале
К. ЛАРИНА – 3-его июня, да?
М. КОЗАКОВ – Да
К. ЛАРИНА – Прекрасно. Ну, что ж, спасибо большое. Спасибо за то, что доставили нам такое удовольствие. Спасибо Иосифу Бродскому за великолепные стихи. Я думаю, что он тоже бы присоединился к нашим аплодисментам в Ваш адрес.
М. КОЗАКОВ – Неизвестно.
К. ЛАРИНА – У Вас это получается хорошо. Спасибо. Михаил Козаков, наш сегодняшний гость, и мы прощаемся. До встречи.
Источник: http://www.echo.msk.ru/programs/kazino/36526/
Иосиф Бродский
Пьяцца Матте'и
I
Я пил из этого фонтана
в ущелье Рима.
Теперь, не замочив кафтана,
канаю мимо.
Моя подружка Микелина
в порядке штрафа
мне предпочла кормить павлина
в именьи графа.
II
Граф, в сущности, совсем не мерзок:
он сед и строен.
Я был с ним по-российски дерзок,
он был расстроен.
Но что трагедия, измена
для славянина,
то ерунда для джентльмена
и дворянина.
III
Граф выиграл, до клубнички лаком,
в игре без правил.
Он ставит Микелину раком,
как прежде ставил.
Я тоже, впрочем, не в накладе:
и в Риме тоже
теперь есть место крикнуть "Бляди!",
вздохнуть "О Боже".
IV
Не смешивает пахарь с пашней
плодов плачевных.
Потери, точно скот домашний,
блюдет кочевник.
Чем был бы Рим иначе? гидом,
толпой музея,
автобусом, отелем, видом
Терм, Колизея.
V
А так он - место грусти, выи,
склоненной в баре,
и двери, запертой на виа
дельи Фунари.
Сидишь, обдумывая строчку,
и, пригорюнясь,
глядишь в невидимую точку:
почти что юность.
VI
Как возвышает это дело!
Как в миг печали
все забываешь: юбку, тело,
где, как кончали.
Пусть ты последняя рванина,
пыль под забором,
на джентльмена, дворянина
кладешь с прибором.
VII
Нет, я вам доложу, утрата,
завал, непруха
из вас творят аристократа
хотя бы духа.
Забудем о дешевом графе!
Заломим брови!
Поддать мы в миг печали вправе
хоть с принцем крови!
VIII
Зима. Звенит хрусталь фонтана.
Цвет неба - синий.
Подсчитывает трамонтана
иголки пиний.
Что год от февраля отрезал,
он дрожью роздал,
и кутается в тогу цезарь
(верней, апостол).
IX
В морозном воздухе, на редкость
прозрачном, око,
невольно наводясь на резкость,
глядит далёко -
на Север, где в чаду и в дыме
кует червонцы
Европа мрачная. Я - в Риме,
где светит солнце!
X
Я, пасынок державы дикой
с разбитой мордой,
другой, не менее великой
приемыш гордый, -
я счастлив в этой колыбели
Муз, Права, Граций,
где Назо и Вергилий пели,
вещал Гораций.
XI
Попробуем же отстраниться,
взять век в кавычки.
Быть может, и в мои страницы
как в их таблички,
кириллицею не побрезгав
и без ущерба
для зренья, главная из Резвых
взглянет - Эвтерпа.
XII
Не в драчке, я считаю, счастье
в чертоге царском,
но в том, чтоб, обручив запястье
с котлом швейцарским,
остаток плоти терракоте
подвергнуть, сини,
исколотой Буонаротти
и Борромини.
XIII
Спасибо, Парки, Провиденье,
ты, друг-издатель,
за перечисленные деньги.
Сего податель
векам грядущим в назиданье
пьет чоколатта
кон панна в центре мирозданья
и циферблата!
XIV
С холма, где говорил октавой
порой иною
Тасс, созерцаю величавый
вид. Предо мною -
не купола, не черепица
со Св. Отцами:
то - мир вскормившая волчица
спит вверх сосцами!
XV
И в логове ее я - дома!
Мой рот оскален
от радости: ему знакома
судьба развалин.
Огрызок цезаря, атлета,
певца тем паче
есть вариант автопортрета.
Скажу иначе:
XVI
усталый раб - из той породы,
что зрим все чаще -
под занавес глотнул свободы.
Она послаще
любви, привязанности, веры
(креста, овала),
поскольку и до нашей эры
существовала.
XVII
Ей свойственно, к тому ж, упрямство.
Покуда Время
не поглупеет как Пространство
(что вряд ли), семя
свободы в злом чертополохе,
в любом пейзаже
даст из удушливой эпохи
побег. И даже
XVIII
сорвись все звезды с небосвода,
исчезни местность,
все ж не оставлена свобода,
чья дочь - словесность.
Она, пока есть в горле влага,
не без приюта.
Скрипи, перо. Черней, бумага.
Лети, минута.
февраль 1981
Компьютерная графика - А.Н.Кривомазов, июнь 2011 г.
| Биография Бродского, часть 1 | Биография Бродского, часть 2 |
|
Деград