Специальные ежемесячные бизнес-журналы для руководителей крупных предприятий России и СНГ О фирме Журналы Подписка и реклама Интервью Содержание сайта Обратная связь

Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

Из письма луны К.:
Это письмо - дошлепка к предыдущему. Вдруг увидела все недостатки своего клонирования.
Что я упорно пыталась сделать раньше? Создать пламенно любящую тебя красотку. ХХХ - пример.
Красота и любовь были для меня главным. ЛФ спокойно перешагнула мои "заслуги" и сказала -
главное - личность, талант, гений. И стала ковать свои полки и армии. Да, я видела - девочки
с квадратными значками на груди не такие, как мои луны. У них горят глаза, они всем интересуются,
стараются принять участие во всех соревнованиях, у них силен командный дух, но главное - каждая
из них - личность. В этом плане большинство моих клонов - простые сиси-писи на длинных ножках.
Конкурс клонов. Модельки. Бездонное рожалово сыновей и - изредка - дочерей. Какой-то сдвиг...
Аномалия. Берущая начало, кстати, в особенностях твоего организма. И я теперь размышляю -
мне их всех переклонировать? Пусть каждый квадратик перекует мой кружочек по своему образу
и подобию? Чувствую - балдею от этих мыслей, пригласила весь Совет в ресторан на семейный
чай с пирогами (осетинские, с сыром и картошкой, ты их обожаешь, пусть и другие попробуют),
вывалила на них свои раздумья, открыто признала ЛФ победителем в нашем негласном соревновании,
попросила ее о помощи. Кстати, предложила провести детальное изучение организмов всех
клонов твоей матери. Наверняка, уже здесь найдем объяснения твоих тупиков, Лев ты наш Толстой
(утром, для отвлечения, просматривала твою голову и нашла всплеск твоего восторга, когда ты
в Одессе с другом наткнулся на уличный указатель "Тупик Льва Толстого"). О многом поговорили...
От пирогов все в восторге. Теперь Интернет кишит их рецептами. Тебе достались два кусочка. Ц. К.

    Иосиф Бродский
        
        
             Келломяки


                                                      М.Б.

        I

     Заблудившийся в дюнах, отобранных у чухны,
     городок из фанеры, в чьих стенах едва чихни -
     телеграмма летит из Швеции: "Будь здоров".
     И никаким топором не наколешь дров
     отопить помещенье. Наоборот, иной
     дом согреть порывался своей спиной
     самую зиму и разводил цветы
     в синих стеклах веранды по вечерам; и ты,
     как готовясь к побегу и азимут отыскав,
     засыпала там в шерстяных носках.

        II

     Мелкие, плоские волны моря на букву "б",
     сильно схожие издали с мыслями о себе,
     набегали извилинами на пустынный пляж
     и смерзались в морщины. Сухой мандраж
     голых прутьев боярышника вынуждал порой
     сетчатку покрыться рябой корой.
     А то возникали чайки из снежной мглы,
     как замусоленные ничьей рукой углы
     белого, как пустая бумага, дня;
     и подолгу никто не зажигал огня.

        III

     В маленьких городках узнаешь людей
     не в лицо, но по спинам длинных очередей;
     и населенье в субботу выстраивалось гуськом,
     как караван в пустыне, за сах. песком
     или сеткой салаки, пробивавшей в бюджете брешь.
     В маленьком городе обыкновенно ешь
     то же, что остальные. И отличить себя
     можно было от них лишь срисовывая с рубля
     шпиль кремля, сужавшегося к звезде,
     либо - видя вещи твои везде.

        IV

     Несмотря на все это, были они крепки,
     эти брошенные спичечные коробки
     с громыхавшими в них посудой двумя-тремя
     сырыми головками. И, воробья кормя,
     на него там смотрели всею семьей в окно,
     где деревья тоже сливались потом в одно
     черное дерево, стараясь перерасти
     небо - что и случалось часам к шести,
     когда книга захлопывалась и когда
     от тебя оставались лишь губы, как от того кота.

        V

     Эта внешняя щедрость, этот, на то пошло,
     дар - холодея внутри, источать тепло
     вовне - постояльцев сближал с жильем,
     и зима простыню на веревке считала своим бельем.
     Это сковывало разговоры; смех
     громко скрипел, оставляя следы, как снег,
     опушавший изморозью, точно хвою, края
     местоимений и превращавший "я"
     в кристалл, отливавший твердою бирюзой,
     но таявший после твоей слезой.

        VI

     Было ли вправду все это? и если да, на кой
     будоражить теперь этих бывших вещей покой,
     вспоминая подробности, подгоняя сосну к сосне,
     имитируя - часто удачно - тот свет во сне?
     Воскресают, кто верует: в ангелов, в корни (лес);
     а что Келломяки ведали, кроме рельс
     и расписанья железных вещей, свистя
     возникавших из небытия, пять минут спустя
     и растворявшихся в нем же, жадно глотавшем жесть,
     мысль о любви и успевших сесть?

        VII

     Ничего. Негашеная известь зимних пространств, свой корм
     подбирая с пустынных пригородных платформ,
     оставляла на них под тяжестью хвойных лап
     настоящее в черном пальто, чей драп,
     более прочный, нежели шевиот,
     предохранял там от будущего и от
     прошлого лучше, чем дымным стеклом - буфет.
     Нет ничего постоянней, чем черный цвет;
     так возникают буквы, либо - мотив "Кармен",
     так засыпают одетыми противники перемен.

        VIII

     Больше уже ту дверь не отпирать ключом
     с замысловатой бородкой, и не включить плечом
     электричество в кухне к радости огурца.
     Эта скворешня пережила скворца,
     кучевые и перистые стада.
     С точки зрения времени, нет "тогда":
     есть только "там". И "там", напрягая взор,
     память бродит по комнатам в сумерках, точно вор,
     шаря в шкафах, роняя на пол роман,
     запуская руку к себе в карман.

        IX1


     В середине жизни, в густом лесу,
     человеку свойственно оглядываться - как беглецу
     или преступнику: то хрустнет ветка, то всплеск струи.
     Но прошедшее время вовсе не пума и
     не борзая, чтоб прыгнуть на спину и, свалив
     жертву на землю, вас задушить в своих
     нежных объятьях: ибо - не те бока,
     и Нарциссом брезгающая река
     покрывается льдом (рыба, подумав про
     свое консервное серебро,

        X1


     уплывает заранее). Ты могла бы сказать, скрепя
     сердце, что просто пыталась предохранить себя
     от больших превращений, как та плотва;
     что всякая точка в пространстве есть точка "a"
     и нормальный экспресс, игнорируя "b" и "c",
     выпускает, затормозив, в конце
     алфавита пар из запятых ноздрей;
     что вода из бассейна вытекает куда быстрей,
     чем вливается в оный через одну
     или несколько труб: подчиняясь дну.

        XI

     Можно кивнуть и признать, что простой урок
     лобачевских полозьев ландшафту пошел не впрок,
     что Финляндия спит, затаив в груди
     нелюбовь к лыжным палкам - теперь, поди,
     из алюминия: лучше, видать, для рук.
     Но по ним уже не узнать, как горит бамбук,
     не представить пальму, муху це-це, фокстрот,
     монолог попугая - вернее, тот
     вид параллелей, где голым - поскольку край
     света - гулял, как дикарь, Маклай.

        XII

     В маленьких городках, хранящих в подвалах скарб,
     как чужих фотографий, не держат карт -
     даже игральных - как бы кладя предел
     покушеньям судьбы на беззащитность тел.
     Существуют обои; и населенный пункт
     освобождаем ими обычно от внешних пут
     столь успешно, что дым норовит назад
     воротиться в трубу, не подводить фасад;
     что оставляют, слившиеся в одно,
     белое после себя пятно.

        XIII

     Необязательно помнить, как звали тебя, меня;
     тебе достаточно блузки и мне - ремня,
     чтоб увидеть в трельяже (то есть, подать слепцу),
     что безымянность нам в самый раз, к лицу,
     как в итоге всему живому, с лица земли
     стираемому беззвучным всех клеток "пли".
     У вещей есть пределы. Особенно - их длина,
     неспособность сдвинуться с места. И наше право на
     "здесь" простиралось не дальше, чем в ясный день
     клином падавшая в сугробы тень

        XIV

     дровяного сарая. Глядя в другой пейзаж,
     будем считать, что клин этот острый - наш
     общий локоть, выдвинутый вовне,
     которого ни тебе, ни мне
     не укусить, ни, подавно, поцеловать.
     В этом смысле, мы слились, хотя кровать
     даже не скрипнула. Ибо она теперь
     целый мир, где тоже есть сбоку дверь.
     Но и она - точно слышала где-то звон -
     годится только, чтоб выйти вон.

             1982

     
1 Эти две строфы были опущены в ЧР. - С.В.