Специальные ежемесячные бизнес-журналы для руководителей крупных предприятий России и СНГ О фирме Журналы Подписка и реклама Интервью Содержание сайта Обратная связь

Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

Из письма луны М.:
Стук в дверь. Ты? Что-то забыл? Ведь только что ушел... Нет, на пороге Л.Ф. Удивление
и радость: ко мне, по дружбе, метнулась в такую даль, в свободную минутку, потребность
вдохнуть кислорода - о, женская любовь и солидарность... Привезла старое шампанское
из Франции - мне не понравилось: кислое и горчит... Достала из шкафа мускат прасковейский -
она говорит: только чтобы попробовать это драгоценное вино, надо было непременно мчаться
сюда на всех парах, а у нас целая бутылка на двоих... Я тихо: чуть-чуть ему оставим, оно и его
любимое. Вот как? - удивилась Л.Ф. - Почему я об этом раньше не знала? - и еле-еле так губами
пошевелила... Через 30 минут осторожный стук в дверь. Открыла - никого. Л.Ф. говорит: открой
дверь пошире! Да, вот они, стоят - 50 коробок с этим вином, по 12 бутылок в коробке... Пустяк,
но приятно. Говорили несколько часов, выпили две бутылки, показала ей лучшие фрагменты из наших
отчетов, пояснила некоторые несовпадения... Улыбка... Обняла меня, быстро встала и ушла... Ц. М.

 

    Иосиф Бродский
	
	       
        Остановка в пустыне


     Теперь так мало греков в Ленинграде,
     что мы сломали Греческую церковь,
     дабы построить на свободном месте
     концертный зал. В такой архитектуре
     есть что-то безнадежное. А впрочем,
     концертный зал на тыщу с лишним мест
     не так уж безнадежен: это - храм,
     и храм искусства. Кто же виноват,
     что мастерство вокальное дает
     сбор больший, чем знамена веры?
     Жаль только, что теперь издалека
     мы будем видеть не нормальный купол,
     а безобразно плоскую черту.
     Но что до безобразия пропорций,
     то человек зависит не от них,
     а чаще от пропорций безобразья.

     Прекрасно помню, как ее ломали.
     Была весна, и я как раз тогда
     ходил в одно татарское семейство,
     неподалеку жившее. Смотрел
     в окно и видел Греческую церковь.
     Все началось с татарских разговоров;
     а после в разговор вмешались звуки,
     сливавшиеся с речью поначалу,
     но вскоре - заглушившие ее.
     В церковный садик въехал экскаватор
     с подвешенной к стреле чугунной гирей.
     И стены стали тихо поддаваться.
     Смешно не поддаваться, если ты
     стена, а пред тобою - разрушитель.

     К тому же экскаватор мог считать
     ее предметом неодушевленным
     и, до известной степени, подобным
     себе. А в неодушевленном мире
     не принято давать друг другу сдачи.
     Потом - туда согнали самосвалы,
     бульдозеры... И как-то в поздний час
     сидел я на развалинах абсиды.
     В провалах алтаря зияла ночь.
     И я - сквозь эти дыры в алтаре -
     смотрел на убегавшие трамваи,
     на вереницу тусклых фонарей.
     И то, чего вообще не встретишь в церкви,
     теперь я видел через призму церкви.

     Когда-нибудь, когда не станет нас,
     точнее - после нас, на нашем месте
     возникнет тоже что-нибудь такое,
     чему любой, кто знал нас, ужаснется.
     Но знавших нас не будет слишком много.
     Вот так, по старой памяти, собаки
     на прежнем месте задирают лапу.
     Ограда снесена давным-давно,
     но им, должно быть, грезится ограда.
     Их грезы перечеркивают явь.
     А может быть, земля хранит тот запах:
     асфальту не осилить запах псины.
     И что им этот безобразный дом!
     Для них тут садик, говорят вам - садик.
     А то, что очевидно для людей,
     собакам совершенно безразлично.
     Вот это и зовут: "собачья верность".
     И если довелось мне говорить
     всерьез об эстафете поколений,
     то верю только в эту эстафету.
     Вернее, в тех, кто ощущает запах.

     Так мало нынче в Ленинграде греков,
     да и вообще - вне Греции - их мало.
     По крайней мере, мало для того,
     чтоб сохранить сооруженья веры.
     А верить в то, что мы сооружаем,
     от них никто не требует. Одно,
     должно быть, дело нацию крестить,
     а крест нести - уже совсем другое.
     У них одна обязанность была.
     Они ее исполнить не сумели.
     Непаханое поле заросло.
     "Ты, сеятель, храни свою соху,
     а мы решим, когда нам колоситься".
     Они свою соху не сохранили.

     Сегодня ночью я смотрю в окно
     и думаю о том, куда зашли мы?
     И от чего мы больше далеки:
     от православья или эллинизма?
     К чему близки мы? Что там, впереди?
     Не ждет ли нас теперь другая эра?
     И если так, то в чем наш общий долг?
     И что должны мы принести ей в жертву?

             первая половина 1966