Интервью с Борисом Херсонским
Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Читайте отзывы. Так же рекомендуем завод Горницу.
Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)
Иосиф Бродский. Фото М.Волковой. Книга получена от О.Шамфаровой. Письма Бродского запретили читать публично Письма и рисунки Иосифа Бродского, использованные в фильме режиссера-документалиста Олеси Фокиной, скроют от глаз телезрителей. На днях Замоскворецкий суд, куда обратилась с иском управляющая имущественными авторскими правами на творчество поэта, постановил исключить из картины сюжеты с документами известного творца. Как уже сообщал “МК”, за право Бродского на тайну личной жизни боролась его бывший литературный секретарь Анн Шеллберг. Являясь наследницей прав на произведения поэта, женщина возмутилась тем, что в киноленте Фокиной “Ангело-почта” были обнародованы семейные фотографии и личные письма Бродского. Фильм повествует о судьбе семьи ученого-пушкиниста Бориса Томашевского. В некоторых эпизодах использованы рисунки Бродского, записи его исполнений и переписка поэта с внучкой Томашевского. Картина была показана на двух фестивалях в 2006 и 2007 годах. На требование Шеллберг вырезать эпизоды, связанные с перепиской и творчеством поэта, Фокина ответила отрицательно. Весной этого года распорядительница имущественных авторских прав подала на документалиста в суд. А на прошлой неделе тяжба в районном суде была завершена. Служители Фемиды удовлетворили иск Шеллберг. “Здесь затронута моральная сторона, — заявил “МК” представитель Шеллберг в суде Эдуард Буданов. — Без согласия автора нельзя выставлять письмо на всеобщее обозрение. И потом, у нас Конституция гарантирует тайну переписки. Тем более что это письма Бродского. Вряд ли бы поэт обрадовался, что его письма теперь может прочитать каждый”. 
Предмет судебного разбирательства: запрет на эти и другие подобные кадры с письмами в данном фильме (из архива разработчика). Источник: Получено в письме от Наталии Шарымовой (Sent: Saturday, November 22, 2008 12:33 AM). 
|
|||
|
04.09.2008
Вёл беседу Михаил Штекель
Интернет-проект «Галёрка», 1.09.2008
|
|
Живя в Одессе, он издается в Москве и очень ценит Интернет как средство международной коммуникации. На его счету 14 сборников поэзии, последние 3 из которых вышли в Москве. И, тем не менее, творчество Бориса Херсонского в России знают гораздо лучше, чем в родном городе. Даже новость о награждении его стипендией Фонда памяти Иосифа Бродского, взорвавшая российские СМИ, украинскую прессу обошла стороной. Пожалуй, строки Владимира Высоцкого об отсутствии пророков в своем Отечестве наиболее точно характеризуют этого одесского поэта, который активно печатается за рубежом. В родном же городе он больше известен как руководитель кафедры клинической психологии ОНУ им. Мечникова, которую планирует оставить на несколько месяцев, чтобы воспользоваться привилегией стипендиатов Фонда и познакомиться с солнечной Италией. «G»: Борис Григорьевич, расскажите о самой стипендии. Б. Херсонский: Мемориальный фонд имени Иосифа Бродского был основан вдовой Марией Бродской и второй душеприказчицей поэта — редактором Энн Шелберг. Кроме того, к его основанию имели отношение достаточно интересные люди, которых, к сожалению, уже нет с нами. В их числе были Мстислав Ростропович, Исайя Берлин, написавший «Три эссе о свободе», и Дмитрий Лихачев. У Иосифа Бродского была мечта основать в Италии Русскую академию. В Риме, как известно, работает Американская академия, куда приезжают творческие люди из США, чтобы познакомиться с Италией и ее культурой. Академия обеспечивает их всем необходимым. Там, разумеется, действует принцип отбора стипендиатов. Иосиф Бродский хотел, чтобы была еще и Русская академия. Из этой идеи родилась стипендия. Стипендиаты едут на 3 месяца в Италию, обычно это месяц в Риме, месяц в Болонье и месяц в Венеции. Процедура отбора стипендиатов находится в строжайшей тайне. Мы не знаем, что нас кто-то номинировал и что наша кандидатура рассматривается. Мне просто позвонил знакомый, который, как оказалось, является представителем фонда в Москве. Он проинформировал меня о номинации и попросил молчать до официального объявления. Это было для меня полной неожиданностью. «G»: Когда Вы отправитесь в Италию? Б. Херсонский: Я собираюсь поехать в конце октября и провести там два месяца. Я ведь работаю. И так еле выкроил эти 2 месяца. Для этого мне нужно будет очень интенсивно поработать и вычитать свои лекции. «G»: Что Вы будете делать в течение этих двух месяцев? Б. Херсонский: Эта стипендия предполагает жизнь в Италии, получение впечатлений и заряда на будущее. Бродский хотел, чтобы приезжающие в Русскую академию знакомились с Римом, со страной, с культурой. Конечно же, у меня будут какие-то минимальные обязанности в римском университете, при котором я буду жить первый месяц. Меня должны поселить в гостевом домике возле факультета философии и литературы. Мне предстоит встречаться со студентами-славистами, прочитать обзорную лекцию, почитать стихи. Еще предстоит выступать по радио. «G»: Какие места в Италии Вы хотите посетить? Б. Херсонский: Каждый квартал. Пробежка по туристическим местам — это не то, чего мне бы хотелось. И это не то, чего хотел бы человек, чьим именем назван фонд. Для того, чтобы понять культуру, в ней нужно жить. Недостаточно пройтись по Сикстинской капелле, озираясь по сторонам. Желательно отсидеть мессу в соборе святого Петра и попытаться понять, что происходило, когда Микеланджело строил свой купол. «G»: Каково Ваше отношение к личности самого Иосифа Бродского? Б. Херсонский: Я никак не могу относиться к его личности, поскольку никогда не был с ним знаком. Я считаю Иосифа Бродского величайшим поэтом второй половины XX века. Поэтом, открывшим новую страницу в русской поэзии. В каком-то смысле он модифицировал поэтический язык. Это произошло не сразу, не с первых стихов, которые мы, кстати, пели под гитару в молодости — «Пилигримы», «Каждый пред Богом наг...». А вот с конца 70-х, с «Частей речи», с «Остановки в пустыне» появился действительно великий новый русский поэт. «G»: Расскажите о своей поэтической деятельности. Как думаете, почему именно Вы стали стипендиатом? Б. Херсонский: Я пишу стихи. Каждый человек пишет их в юности, а юность моя пришлась на то время, когда опубликовать такие стихи было невозможно. Не считая нескольких юношеских стихотворений, опубликованных в местной газете «Комсомольская искра» еще в 60-е, мои первые публикации появились только за рубежом в конце 80-х годов. А первая книга вышла в Одессе в 1993 году, когда мне было уже 43 года. Какое-то время я издавал здесь небольшие сборники стихов, которые, как ни странно, попадали в другие города. И с 1999 года меня начали приглашать на встречи и фестивали. Впервые я появился на мемориальном фестивале Пушкина в Санкт-Петербурге. Последовали публикации в московских журналах, их набралось довольно много. Кроме того, я публикуюсь в нью-йоркских журналах и еще в русско-датском журнале «Новый берег». Я ожидаю выхода нескольких публикаций в ближайшее время, кроме того, в начале следующего года будет еще несколько. Мои стихи были приняты очень хорошо, им были посвящены критические статьи, в том числе довольно объемные. Наиболее приятная для меня статья была написана год назад Ириной Роднянской, заведующей отделом критики «Нового мира», академиком Российской академии наук. То, что она прочла все, что я написал, а потом издала в журнале большую статью о моем творчестве, было приятнее любой премии. «G»: Что Вас больше всего вдохновляет на творчество? Б. Херсонский: Мне трудно ответить на этот вопрос. Легче сказать, что не вдохновляет, — повседневная тяжелая работа. «G»: Ваши любимые поэты? Б. Херсонский: Достаточно простой список. Если начинать с XVIII века, это Ломоносов и Державин; в XIX — Пушкин, Баратынский, Тютчев. Особенно хочу подчеркнуть любовь к Тютчеву — совершенно замечательный поэт. В XX веке — конечно Мандельштам, Ахматова, Пастернак, Цветаева, великолепная четверка. Из современных, ныне пишущих поэтов это Алексей Цветков, Владимир Гандельсман, Сергей Гандлевский. Я могу назвать еще много имен, но они не будут звучать знакомо для наших читателей в силу обрыва культурных связей. Ведь поэзия сегодня непопулярна. У меня есть американский русскоязычный друг, хороший человек и поэт Марк Гальперин, который много переводит с русского на английский. Он говорит следующее: «Выражение «известный поэт» бессмысленно, оно включает в себя внутреннее противоречие». Такой является поэзия в Штатах уже лет 50, и мы просто возвращаемся в нормальное состояние. Поэзией интересуются только очень образованные люди, сами, в основном, не чуждые поэтическому творчеству. «G»: Насколько видно по Вашему «живому журналу», в России Вы действуете очень активно. А вот в Одессе Ваша деятельность кажется значительно меньшей. Б. Херсонский: Я вам скажу откровенно, в Одессе я был поставлен в ситуацию полной изоляции. Мы небольшой, в смысле культуры, город. И управление культурой находится в двух-трех парах рук. Достаточно, чтобы одна из голов, принадлежащих этим рукам, к тебе как-то иначе отнеслась, и это все. Ну что ж, это наш город, это его специфика. Я всегда смотрю на любой провал как на новую возможность. Никогда бы я не был так активен, если бы жил, как полагается, в своем городе и понемногу печатался. «G»: А чем отличается поэтическая жизнь той же Москвы и Одессы? Б. Херсонский: В Москве наличествует арбитраж — критическая прослойка. Существуют критики, имеющие определенный авторитет, существует редактура и корректура. Стихи — это не только то, что выплескивается. Они обсуждаются, и тебя могут похвалить или поругать. Причем есть разница — похвалит тебя этот критик или какой-то другой. И даже отрицательное мнение какого-то критика может быть похвалой. В Одессе ничего этого нет. Движения здесь — движения в вакууме. Каждый человек, позиционирующий себя как поэт, может существовать. Я всегда говорю — там, где разрежен воздух, там легко махать руками, но очень трудно дышать. «G»: Вы могли бы выделить какую-то одесскую школу последних лет XX века? Б. Херсонский: Мне трудно об этом говорить, я плохо знаю молодую одесскую поэзию. Я познакомился с ней совсем недавно. Она, в первую очередь, молодая. Но есть отличие между молодостью моей и молодостью нынешней. Когда-то в Одессе было как минимум два авторитетных поэта: Юрий Михайлик — писал по-русски и Борис Нечерда — писал по-украински. Работали литературные студии, еще не исчезла критика. С одной стороны, нам было очень плохо из-за советской идеологии и невозможности печататься, но, может быть, «из-под глыб» (название популярного самиздатовского сборника) могло появиться что-то толковое. Сегодня начинающие предоставлены сами себе. Это проблема не только Одессы, а любого провинциального города, где есть литературная жизнь. Что касается поэтов, которые младше меня лет на 10, моего поколения или чуть старше меня, — их я всех неплохо знаю. Один из самых значительных литераторов, живший и живущий в Одессе, — Ефим Ярошевский, автор прозы и стихов с некоторым привкусом авангарда, как его понимали в 70-е, а может, и в 20-е годы. Есть Сергей Четвертков, который гораздо больше известен как сценарист. Многие фильмы Киры Муратовой были сняты по его сценариям, он даже играл в одном или двух из них. Но Четвертков, кроме того, и поэт, который печатался еще в «Юности». Есть поэт Анна Сон, которая пишет скупо, но все ее стихи на достаточно высоком уровне. Очень хороший поэт Наталья Оленева, но она активна в Интернете и даже не думает о том, чтобы публиковаться где-то еще. Есть ряд одаренных поэтов, но, к сожалению, печататься им в нашем городе негде. Единственный альманах выходит раз в квартал. Для того, чтобы выйти за пределы Одессы, требуется внутренний мотор, а люди подавлены повседневностью, и им далеко не всегда это удается. Кстати, Четверткову это удалось. Отрывок его романа «Стень» был опубликован, а весь роман целиком так и не был. Более того, если он будет опубликован здесь, я не уверен, что он найдет своего читателя. «G»: Есть один вопрос, который я задаю, наверное, всем писателям и поэтам, с которыми я общаюсь. Как Вы относитесь к тому, что культурная часть молодежи уходит от русского и приходит к украинскому языку и культуре? Б. Херсонский: Действительно, существует очень громкая молодая украинская литература. Но когда начинают всерьез говорить о ней, то упоминаются только несколько имен — Жадан, Андрухович и Издрик. Недавно была дискуссия в «Знамени», и фактически звучало только два имени — Андрухович и Жадан. Последний, конечно, выбивается — его очень любят и в Москве, переводят на русский язык. По поводу тенденции, о которой вы говорите. Россия сегодня делает многое, чтобы к ней принадлежать не хотелось. Впрочем, это делает и Украина, но Россия больше. Так вот, очень молодые люди хотят принадлежать украинской культуре и начинают изучать язык. Я думаю, это форма некоторой оппозиции тому, что сейчас сложилось в Одессе. Здесь любят русский язык, причем искаженный одессизмами. Чтобы быть одесским писателем, нужно говорить «скучать за моряком», а не «по моряку»; не «об Одессе», а «за Одессу», ну, и так далее. Нужно, чтобы это было, даже если этого уже нет вокруг. Я думаю, молодежь, может быть, правильно ориентируется, но забывать о традициях русской литературы, в том числе южнорусской, никак нельзя. Все-таки очень много с этим связано. «G»: Я Вас никогда не видел на мероприятиях одесской тусовки... Б. Херсонский: Я уже говорил, что оказался в изоляции. Не только культурной, но и человеческой. Эта изоляция очень полезна для творчества, поскольку тусовка и работа над текстами — это разные вещи. Кроме того, любая литературная тусовка плоха тем, что она излучает подогретые спиртным флюиды, которые позволяют человеку не чувствовать недостатков в своем творчестве. В похожей ситуации когда-то оказался мой друг художник Ройтбурд. Он принял более радикальное решение — эмигрировал. Сейчас живет в Киеве. Он мне когда-то сказал, что за 4 года он читал только одну отрицательную рецензию в одесской прессе на художественную выставку. Выставка была его. Я не поверил, сел за подшивки газет и понял, что все, что делается в Одессе, это гениально или почти гениально. О художнике, рисующем очень грубый и неряшливый соц-арт, пишут, что он лучше, чем Комар и Меламид вместе взятые. О неплохой поэтессе пишут, что ее талант равен цветаевскому. Теряется реальное самоощущение. Я хорошо помню, как за одним столом ныне покойная Римма Казакова сказала Кириллу Ковальджи, достаточно хорошему поэту из Одесской области: «Мы можем не волноваться — мы нормальные поэты второго ряда». Иногда нужно так сказать. А в тусовке все первого ряда, все лучше Бродского. «G»: Как вы думаете, восхваление посредственностей связано с низким уровнем образованности критиков? Б. Херсонский: В Одессе всегда ценят отношения между людьми больше, чем дело. Напишешь о человеке плохо, он тебя не полюбит. Если хочешь сохранить отношения, приходится писать восторженно. Это можно и нужно поломать, чтобы в городе начался серьезный процесс как художественный, так и литературный. Когда я начал печататься в Москве, мне задавали вопросы одного типа — кто меня там знает, кто меня продвигает. И объяснить, как реально обстоят дела, было абсолютно невозможно. В итоге я решил — пусть думают, что у меня там серьезные связи. Это мне придаст гораздо больший авторитет, чем нормальные тексты. «G»: В Вашей комнате висит обширная коллекция икон. Чем для Вас является религия и как Вы к ней пришли? Б. Херсонский: Еще в школе нас учили теории Дарвина, которая изучается и поныне. А я уже тогда неплохо разбирался в генетике и понимал, что эта теория не работает. Сейчас, правда, уже есть СТЭ — синтетическая теория эволюции, более сложная, но тоже имеющая слабые места. Когда в юности начинаешь впервые думать о смысле жизни и смерти, у многих людей возникает непреодолимая тяга к религии. Ближе всего мне была православная церковь — я очень любил иконопись, любил церковную музыку. На сегодняшний день я дистантно отношусь к организационным проблемам религии, и, тем не менее, она для меня много значит. И в том числе много значит в моем творчестве. У меня есть стихи, посвященные Успению Богородицы, но при этом они никогда не могли бы быть напечатанными в чисто церковном журнале. Потому что прямое изложение религиозных догматов никогда не может составить поэтическую ткань. Я всегда говорю, что в самой природе поэзии заложена ересь. Источник: http://www.litkarta.ru/dossier/v-samoi-prirode-poezii-zalozhena-eres/ 
Деград |