Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

[*] За замечания и подсказки я признателен Михаилу Безродному, Дмитрию Быкову, Борису Вольфсону, Кате Компанеец, Александру Кушнеру, Льву Лосеву, Ладе Пановой и Михаилу Ямпольскому.           

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Лев Лосев. Иосиф Бродский. Жизнь замечательных людей. М.: Молодая гвардия, 2006. С. 273-274. Правда, какая именно из 37 составляющих «Естественную историю» книг, предполагается лежащей на скамейке, Лосев не уточняет. Вообще говоря, это могло бы быть не единственное дошедшее до нас сочинение Плиния, а какая-нибудь другая “Historia” (например, его история войны с германцами и новейшая римская история, использованная Тацитом, а затем утраченная), но, конечно, вероятнее, что подразумевается самый известный текст Плиния, тем более, что «это тот же мир [, что и в «письме» – А. Ж.] в литературном отражении, “Naturalis historia” – попытка Плиния Старшего дать энциклопедическое описание всего природного мира» (Лосев, цит. соч., с. 274).

[2] Там же, с. 273.

[3] А тем более на коленях перед «я», -- еще одно лингвистически возможное прочтение.

[4] На этот ахматовский подтекст указывает в своей содержательной рецензии и А. Ранчин (Филологическая биография (Рец. на кн.: Лосев Л. Иосиф Бродский. М., 2006)// Новое литературное обозрение. 82 (2006). С. 475-481), см. с. 481.

[5] «Инициативу беру я: “Я прочитаю стихотворение, а ты угадай, кто его написал. Я его тебе раньше читала”. Читаю: “Смуглый отрок бродил по аллеям, у озёрных грустил берегов...” — “Знаю! Это Анна Андреевна Ахматова”. И вдруг недоумение: “Ты говорила, что Парни — французский поэт, а Том — это ведь американское имя...” Трудно передать моё смятение. Мне никогда бы не пришло в голову, что можно и так услышать: “Здесь лежала его треуголка и растрёпанный Том Парни”. Говорю, что “том” в данном случае — книга» (Алевтина Роботова. Смуглый отрок бродил по аллеям... Вечерние разговоры с сыном // Домашнее воспитание. 2003. 3).

[6] Несколько знакомых литературоведов, а также поэтов, ознакомившись с черновиком статьи, признались, что, как и я, склонны были видеть на скамейке фигуру Плиния. Допускает присутствие на скамейке самого Плиния и Ранчин (цит. соч., с. 481).

[7] Субура (ныне Субурра) была в древнем Риме кварталом проституток, так что она тут очень кстати. К Бродскому она могла попасть из известного письма Флобера к Жорж Санд о его прошлых инкарнациях (от 29 сентября 1866 г.):

 «Мне кажется  […] что я существовал всегда! Некоторые мои воспоминания восходят ко временам фараонов. Я четко вижу себя в разные исторические эпохи, занимающимся разными ремеслами, попадающим в различные обстоятельства. Мое теперешнее «я» – итог моих исчезнувших индивидуальностей. Я был лодочником на Ниле, римским сводником времен Пунических войн, затем греческим ритором в Субуре, где меня пожирали клопы. Я умер во время крестового похода, объевшись винограда на берегу моря в Сирии. Я был пиратом и монахом, жонглером и кучером. А быть может, и императором Востока» (цит. по изд.: Гюстав Флобер. О литературе, искусстве, писательском труде. Письма. Статьи. В 2-х тт. М.: Худ. лит., 1984. Том 2. С. 40, но были и более ранние русские переводы; жирный шрифт мой – А.Ж.).

[8] В этом плавании по матрасу слышится отзвук одной из опущенных эротических строф «Спекторского», ставших доступными в издании «Стихотворений и поэм» 1965 г.:

[9] Бродский акцентирует особенно близкие ему самому как поэту черты версификации Горация.

[10] «В “Письмах римскому другу”, новой вариации на горацианскую тему жизни в глуши, Гораций адресует свои строфы Постуму, живущему в имперском Риме» (Чеслав Милош. Борьба с удушьем. Пер. с англ. А. Батчан и Н. Шарымова // Часть речи. № 4/5. 1983/84. C. 175).

Ср. также соответственную трактовку Постума:

 «Подзагловок «Из Марциала» -- адресат “Писем” носит имя Горациева Постума (Hor. Od. II, 14)» (Ирина Ковалева. Античность в поэтике Иосифа Бродского// Мир Иосифа Бродского. Путеводитель/ Сост. Я. А. Гордин. СПб: Изд-во журнала «Звезда»., 2003. С. 170-206; см. с. 189).

[11] Лосев (в цит. соч. и в «Комментариях» к изд.: Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы. СПб.: Академический проект, 2007 [в печати], любезно мне показанных ) рассматривает разработку Бродским образа «покинутого, оставленного мира», продолжающего свое существование по исчезновении субъекта. Добавлю, что техника его воплощения в литературе вообще очень разнообразна (ср. выше пример из Ахматовой и ниже из Бунина), включая и карнавально-гротескные вариации. Ср. пассаж, посвященный типу начальников, которые «только что здесь были» в «Золотом теленке» Ильфа и Петрова (гл. 18, «На суше и на море»), перекликающийся с этим топосом по целому ряду мотивов (гроб, окно, облако, следы недавнего присутствия):

«Бендер […] как и все, повертел головой [… и] убедился в том, что товарища Скумбриевича в комнате нету [… ] Полуответственный Егор принадлежал к многолюдному виду служащих, которые или "только что здесь были", или "минуту назад вышли".

[… О]тветственный [… ] работник погиб для страны – он пошел по рукам […]

Великий комбинатор никак не мог настигнуть славного общественника. Он ускользал из рук. Вот здесь, в месткоме, он только что говорил по телефону, еще горяча была мембрана и с черного лака телефонной трубки еще не сошел туман его дыхания. Вот тут, на подоконнике, еще сидел человек, с которым он только сейчас разговаривал. Один раз Остап увидел даже отражение Скумбриевича в лестничном зеркале. Он бросился вперед, но зеркало тотчас же очистилось, отражая лишь окно с далеким облаком [Полнейший Магритт – A.Ж.].

Матушка-заступница, милиция-троеручица! – воскликнул Остап, переводя дыхание […].

Но тут великий комбинатор увидел в конце коридора широкие бедра Скумбриевича и […] побежал за неуловимым общественником […] Но, к величайшей досаде Остапа, Скумбриевич снова исчез, словно бы вдруг дематериализовался.

– Это уже мистика, -- сказал Бендер, вертя головой, -- только что был человек -- и нет его.

Молочные братья в отчаянии принялись открывать все двери подряд. Но уже из третьей комнаты Балаганов выскочил, как из проруби. Лицо его невралгически скосилось на сторону.

– Ва-ва, -- сказал уполномоченный по копытам, прислоняясь к стене, – ва-ва-ва […] Там, – пробормотал Балаганов, протягивая дрожащую руку.

Остап открыл дверь и увидел черный гроб. Гроб покоился посреди комнаты на канцелярском столе с тумбами. Остап снял свою капитанскую фуражку и на носках подошел к гробу […]

-- Видите, Шура, что здесь написано? – сказал он. – "Смерть бюрократизму!" Теперь вы успокоились?

Это был прекрасный агитационный гроб […] Иногда, навесив на себя фартук, [Скумбриевич] собственноручно перекрашивал гроб заново и освежал антибюрократические лозунги, в то время как в его кабинете хрипели и закатывались телефоны и разнообразнейшие головы, просунувшись в дверную щель, грустно поводили очами».

[12] В русской поэзии эту могильную функцию кипариса разрабатывал уже Державин, ср. его стихотворение «Касаюсь струн, -- и гром за громом...» (1811), с отсылкой и к горациеву «Памятнику»:

[13] Об этом стихотворении см. А. К. Жолковский. Совершитель Гаспаров// Новое литературное обозрение.  77 (2006). С. 39-44.

По мнению одного осведомленного современника, «Бунин упомянут и процитирован кстати, хотя я не уверен, что Бродский его читал и помнил. Бунин-поэт был для нас задвинут на второй план, и Ахматова его не любила по понятным причинам» (Александр Кушнер, электронное письмо ко мне от 18 января 2007 г.).

[14] За поиск всех возможных подтекстов и интертекстов к стихотворению Бродского здесь не возьмусь, но позволю себе предположить опору на один сравнительно ранний текст Мандельштама:

[15] «Недочитанная книга» -- распространенный мотив, часто выражающий тему смерти, но также и другие. Ряд «несмертельных» примеров приводит в связи с разбором стихотворения Мандельштама «Бессонница. Гомер. Тугие паруса...» в своем ЖЖ Михаил Безродный:

                «... прочел до середины ... Гомер молчит– Ср.: За Библией, зевая, сплю (Державин), А над Вергилием зевал (Пушкин), Зорю бьют... из рук моих/ Ветхий Данте выпадает,/ На устах начатый стих/ Недочитанный затих (Пушкин), Я закрыл Илиаду и сел у окна (Гумилев)» (http://m-bezrodnyj.livejournal.com/35564.html).

Характерный «смертельный» случай -- раскрытая «Эмилия Галотти» Лессинга, обнаруживаемая на столе у застрелившегося Вертера рядом с едва початой бутылкой вина, откуда, возможно, сходные, хотя и взятые в ином повороте, заключительные образы «Евгения Онегина»:

[16] Приведу соображения по этому поводу Александра Кушнера:

«Бунин упомянут и процитирован кстати, хотя я не уверен, что Бродский его читал и помнил. Бунин-поэт был для нас задвинут на второй план, и Ахматова его не любила по понятным причинам» (электронное письмо ко мне от 18 января 2007 г.). 

[17] Более того, -- автореминисцентное (см. Ковалева, цит. соч., с. 192):

«Самая последняя строка […] увязывает “Письма римскому другу”c[…] “Друг, тяготея к скрытым формам лести...“ (1970):

Это стихотворение, тоже написанное в жанре послания к другу, богато проекциями черноморского пейзажа на античный средиземноморский.

[18] Например, у Босха, на центральной доске его триптиха «Сад земных наслаждений» (ок. 1510 – 1515) расположен «круглый водоем – чисто женский символ, – заполненный девушками. Черная девушка с царственным павлином на голове подняла вверх яблоко – вот смысл жизни! Перед нею несколько девушек с яблоками на головах. Группа девушек в центре с аистами на головах [...]. Несколько девушек с золотыми волосами с черными воронами на головах – птицами мудрости и любви» (С. М. Сандомирский. Избранные статьи по литературе и живописи. М., 1992; http://solsand.by.ru/bosch-szn.html).

[19] См. «Комментарии» Лосева:

«Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.  Ср. “Если бы дрозд у меня серел на пиценской оливе…” (Эпиграммы [Кн. IX, 54], стр. 264).  Интерес Марциала к дроздам – гастрономический».

Не откажу себе в удовольствии привести эту эпиграмму (пер. Ф. Петровского):

[20] Соответственно, при жизни сидеть на скамейке в качестве Старшего он не мог – еще один забавный (неважно, сознательный ли) анахронизм.

[21] То есть, уже после гибели Плиния при спасательных работах во время извержения Везувия в 79 г.

[22] Зато Марциала читал Плиний Младший, отозвавшийся на его смерть так:

«Он был умен, ловок и остроумен. В стихах его было много соли и желчи, но не меньше и простодушия» (Ф. Петровский. Эпиграммы Марциала// Марк Валерий Марциал. Эпиграммы. Пер. с лат. Ф. Петровского. М.: Худ. лит., 1968. С. 5).

[23]         В своих «Комментариях» Лосев приводит соображения М. Сегаля:

«Адресуя письмо Постуму [...], Бродский делает заявку на большую тему Горация, но обрабатывает он ее в стиле Марциала.  Стиль Горация – высокий стиль золотого века римской поэзии, эпохи Августа, эпохи утверждения Империи.  Бродский выбирает для своей задачи более земной „острый, едкий” стиль Марциала, творчество которого приходится на эпоху Флавия, более подходящую для имперских ассоциаций Бродского» (Михаил Сегаль. «По поводу статьи З. Бар-Селлы „Поэзия и правда”», [журнал] 22. 61 (1988). С. 219)».  

[24] Под вопросом, на что обратила мое внимание читательница из Вашингтона (Tatiana D. Korelsky, директор одной из программ Национального Научного Фонда США), даже рассохшаяся скамейка, образ скорее из русской литературной традиции, нежели из жизни древних римлян, предпочитавших мраморные.  

Впрочем, согласно авторитетному источнику,

«Скамейки (benches) считались в основном мебелью для бедных и делались из дерева или камня. Изысканные стулья, иногда с подлокотниками и спинками, видны в римских скульптурах  и на картинах […] На одном резном барельефе (carving) из Трира есть нечто вроде плетеного кресла (armchairmadeofwicker), на котором сидит учитель, занимающийся с учениками...» (Nigel Rodgers. Ancient Rome. Consultant: Dr. Hazel Dodge. London: HermesHouse, 2006. P. 412-413).

Так что в Риме, а тем более в испанской провинции Iв., деревянная скамейка, по-видимому, не исключена.

Сомнительнее, с историко-этнографической точки зрения, качалка из приводимого Лосевым черновика, продолжает в своем письме Т. Корелски, со ссылкой на англоязычную Wikipedia:

«На вопрос о происхождении кресла-качалки (rocking chair) ясного ответа нет. Некоторые американские мифы приписывают его изобретениеБенджаминуФранклину. Это, однако, маловероятно, поскольку об этом нет упоминаний […] в его автобиографии. Известно, однако, что кресла-качалки впервые появились в Америке или, может быть, в Англии около 1725 г. в качестве садовой мебели и были сначала обычными стульями с парой изогнутых полозьев, прикрепленных снизу. Лишь около 1800 г. кресла-качалки стали производиться мебельными компаниями...» (http://en.wikipedia.org/wiki/Rocking_chair; перевод мой – А. Ж.). В качестве одной из иллюстраций в Wikipedia приводится этюд  В. Э. Борисова-Мусатова «Дама в качалке» (1897) из Третьяковки.

В русской Википедии аналогичной статьи нет, зато в статье о Франклине без оговорок сообщается: «Изобрел кресло-качалку и получил патент на конструкцию».

[25] На релевантность Понта Эвксинского -- Черного моря – указывает мандельштамовский подтекст (И море черное, витийствуя, шумит) к строчке Понт шумит за черной изгородью пиний, отмеченный И. Ковалевой (цит. соч., с. 192). Пинии, составившие достойную средиземноморскую рифму к Плинию, возможно, подсказаны названием симфонической поэмы Респиги «Пинии Рима», хотя для образования черной изгороди эти деревья, с их широкими зонтиковидными кронами, подходят не очень. Зато кипарисы, согласно «Historia Naturalis» (http://www.perseus.tufts.edu/cgi-bin/ptext?doc=Perseus%3Atext%3A1999.02.0137), где Плиний посвящает им  специальную главу (кн. XVI «Естественная история лесных деревьев», гл. 60 «Кипарис»), для этого как раз употреблялись, -- как и для различных декоративных целей и, конечно, для освящения кладбищ, ибо считались деревом Плутона. Уделяет Плиний внимание и дроздам (в кн. X «Естественная история птиц») – как перелетным и меняющим оперение (гл. 35) и голос (гл. 42), что может осмысляться как примета («Дрозд из черного становится красноватым, летом поет, зимой чирикает, а во время летнего солнцестояния теряет голос»).

«Письма римскому другу» написаны в марте 1972 года – невыездным еще поэтом (эмигрирует он три месяца спустя -- в июне), для которого средиземноморские реалии пока что ограничены крымским опытом.

[26] Addendum (15 мая 2007 г.): В электронной переписке по поводу настоящей статьи А.А. Долинин указал мне на свое выступление в дискуссии, развернувшейся (в марте, после публикации книги Лосева и рецензии на нее Ранчина) в ЖЖ http://allinn.livejournal.com/45987.html. Там он, за подписью Anonymous, писал:

"Заметим, что Бродский поселяет своего Марциала у моря, тогда как реальный Марциал жил в горах Арагона, недалеко от Сарагоссы. Тем самым, конечно, Марциал сливается с Овидием (ср. Понт шумит…)" (22 марта 2007 г.).

В письме (от 9 мая 2007 г.) он добавил, что

"Овидий важен хотя бы потому, что писал адресованные римским друзьям Epistulae ex Ponto, чем, собственно, и занимается герой ПРД. Думаю, что контаминация трех римлян -- Горация, Овидия и Марциала здесь очевидна".

Действительно, глухая континентальность Арагона может -- в свете упоминания о Понте и письмах оттуда, а также роли римского поэта-изгнанника, прочно закрепленной в русском поэтическом сознании за Овидием, -- читаться как неправильность ("неграмматичность"), толкающая к включению Овидия в число фигур, которые ассоциируются с фигурой автора "Писем к римскому другу".