Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Читайте отзывы. Так же рекомендуем завод Горницу.

Казалось бы, что может быть банальнее для читающего человека, чем тема "Бродский и Венеция"? Известны стихи поэта, посвященные этому городу; известно, что поэт похоронен в этом городе. Трудно также не вспомнить про ценимого Бродским Одена, равно как и про то, что на эту тему писал и говорил ценивший Бродского Петр Вайль.

Однако составитель (и, что важно, художник) книги Екатерина Марголис всей этой избитости не испугалась. И выяснилось, что даже двигаясь по привычному, казалось бы, пути, достаточно легко можно выйти на другие уровни, о которых мы не сразу догадывались. Да, конечно, вот стихи Бродского (восемь стихотворений, причем некоторые из них не напрямую посвящены Венеции). Но вот и его эссе "Набережная Неисцелимых", которым начинается книга и из которого многие нити ведут не только к упомянутым стихотворениям, но и к массе других произведений - и самого Бродского, и других поэтов. А также - музыкальных, архитектурных и т.д. Первая часть книги ("Отражение времени"), отданная самому Бродскому, переходит во вторую ("В облике многих вод"), где собраны его предшественники. И здесь мы встречаем не только Уистана Одена и Эудженио Монтале, но и Умберто Саба, не только Ахматову, но и Пастернака, Мандельштама, Ходасевича. Следы их отчетливо видны если не в венецианских стихах Бродского, то по крайней мере в эссе. В третьей части ("Post scriptum") тема Бродского подхвачена тремя поэтами на трех языках - Дереком Уолкоттом, Львом Лосевым и Томасом Венцловой. Завершается книга послесловием уже упоминавшегося Петра Вайля.

Таким образом, мы видим поэта в контексте не только его собственного творчества, не только в контексте творчества его предшественников, но и его последователей. И поэт, и город продолжают жить. Правда, жалеешь, что в этой книге нет ни отрывков из романов Анри де Ренье, благодаря которым Бродский, по его собственным словам, впервые узнал и почувствовал Венецию, ни тех старинных фотографий города, которые были в распоряжении поэта. Всего не охватишь, и слава Богу, что нам и после книги останется возможность для самостоятельных поисков. Какие-то метки нам даны в неожиданно подробных комментариях к эссе Бродского (кажется, нынче это почти редкость). Вот, например, примечание к слову vaporetto: "От vapore - 'пар' (итал.). Вапоретто - изначально небольшие пароходы, а затем катера, речные трамвайчики. Основной вид общественного транспорта в Венеции". Возможно, и трети этого примечания хватило бы, чтобы понять, о чем идет речь, но составитель предлагает нам почти отрывок из энциклопедии. По количеству ссылок и следов самых различных культурных связей эта книга являет собой пример того предела гипертекста, который только может нам дать бумага.

Все переведенные на русский тексты даны в книге и в оригинале. Можно было бы придраться к тому, что и русские стихи "зачем-то" переведены на английский. Отчасти. Однако, это объясняется тем, что часть собственных стихотворений Бродский перевел сам (или в соавторстве). Но главная задача, которую ставил перед собой составитель, - постараться и в словесном строе книги сохранить важнейшую для города на воде тему "отражения".

В книге мы слышим звуки города (и даже звучащей в нем музыки) сквозь слова поэтов. Мы видим сам город - сквозь прекрасные работы Екатерины Марголис, сквозь игру разными оттенками белой и серой бумаги (как будто погружаемся в пресловутый "веницейский" туман). Составитель пишет в предисловии: "Черточки и штрихи на бумаге собираются в буквы, слова, лодки, дома и окна. Из ряби на воде собирается отражение. Перевод - то же отражение: одного языка - в другом. Такова идея этой книги". Осталось поймать еще одно: особый запах Венеции, с которого начинается эссе "Набережная Неисцелимых". Но для этого уже необходимо самим побывать в великом городе великого поэта.

Источник: http://old.russ.ru/krug/kniga/20020109_I.html

О Венеции писали:

Байрон

Лермонтов "Венеция"

Тютчев "Венеция"

М.Волошин "Венеция"

Б.Пастернак "Венеция"

Гумилев "Венеция"

Бунин

Вяземский

А.А.Голенищев-Кутузов

Венецию любил я с детских дней
Она была моей души кумиром,
И в чудный град, рожденный из зыбей,
Воспетый Радклиф, Шиллером, Шекспиром,
Всецело веря их высоким лирам,
Стремился я, хотя не знал его.

Одинокие окна в ночи, 
Звуки музыки, тихо и странно,
Луна и ее лучи, 
И даль, темна и туманна.
Венеция, плеск воды...
О, сколько еще осталось?
Дворцы ее и сады, 
И в сердце странная жалость, 
Как будто туманные сны
ночами кого-то тревожат,
и кто-то, тоскуя вдали,
забыть этот город не может.


 

        

Б.Пастернак

Я был разбужен спозаранку
Щелчком оконного стекла. 
Размокшей каменной баранкой 
В воде Венеция плыла. 
Все было тихо, и, однако, 
Во сне я слышал крик, и он 
Подобьем смолкнувшего знака 
Еще тревожил небосклон. 

Он вис трезубцем скорпиона 
Над гладью стихших мандолин 
И женщиною оскорбленной, 
Быть может, издан был вдали. 

Теперь он стих и черной вилкой 
Торчал по черенок во мгле. 
Большой канал с косой ухмылкой 
Оглядывался, как беглец. 

Вдали за лодочной стоянкой 
В остатках сна рождалась явь. 
Венеция венецианкой 
Бросалась с набережных вплавь.

1913, 1928

В.Брюсов

                  ВЕНЕЦИЯ

Почему под солнцем юга в ярких красках и цветах,
В формах выпукло-прекрасных представал пред взором прах?

Здесь - пришлец я, но когда-то здесь душа моя жила.
Это понял я, припомнив гондол черные тела.
Это понял, повторяя Юга полные слова,
Это понял, лишь увидел моего святого Льва!

От условий повседневных жизнь свою освободив,
Человек здесь стал прекрасен и как солнце горделив.
Он воздвиг дворцы в лагуне, сделал дожем рыбака,
И к Венеции безвестной поползли, дрожа, века.

И доныне неизменно все хранит здесь явный след
Прежней дерзости и мощи, над которой смерти нет.

1902

Ф.Тютчев

   Венеция
         
Дож Венеции свободной
Средь лазоревых зыбей,
Как жених порфирородный,
Достославно, всенародно
Обручался ежегодно
С Адриатикой своей.

И недаром в эти воды
Он кольцо свое бросал:
Веки целые, не годы
(Дивовалися народы),
Чудный перстень воеводы
Их вязал и чаровал...

И чета в любви и мире
Много славы нажила —
Века три или четыре,
Все могучее и шире,
Разрасталась в целом мире
Тень от львиного крыла.

А теперь?
В волнах забвенья
Сколько брошенных колец!..
Миновались поколенья,—
Эти кольца обрученья,
Эти кольца стали звенья
Тяжкой цепи наконец!
        

 

         Сергей Смолицкий   Мудрец 
         
Бродский о Венеции писал много, из стихов сразу вспоминается "Лагуна":
http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?...

Вообще же русские поэты воспели этот город многократно. 
К известным стихам, перечисленным выше, добавлю три малоизвестных:

Б.Пастернак 
Венеция (1-я редакция):

                  А.Л.Ш.

Я был разбужен спозаранку
Бряцаньем мутного стекла.
Повисло сонною стоянкой,
Безлюдье висло от весла.

Висел созвучьем Скорпиона
Трезубец вымерших гитар,
Ещё морского небосклона
Чадящий не касался шар;

В краю подвластных зодиакам
Был громко одинок аккорд.
Трёхжалым не встревожен знаком,
Вершил свои туманы порт.

Земля когда-то оторвалась,
Дворцов развёрнутых тесьма,
Планетой всплыли арсеналы,
Планетой понеслись дома.

И тайну бытия без корня
Постиг я в час рожденья дня:
Очам и снам моим просторней
Сновать в тумане без меня.

И пеной бешеных цветений,
И пеною взбешённых морд
Срывался в брезжущие тени
Руки не ведавший аккорд. 

Александр Штих (А.Л.Ш в посвящении Пастернака).

       Венеция

В чутких водах – переливы
Мраком кованых огней…
Волн приливы и отливы,
Бьющих в мрамор ступеней.
Грустно-нежные мечтанья
В тихом пенье пленных волн, –
Словно скрытые гаданья: 
Чем заснувший город полн? 
1910

Михаил Штих

        ВЕНЕЦИЯ

В закатном море желтый парус
И призраки рыбачьих шхун…
И словно душный женский гарус
Закутал зеркала лагун.

Там, за дворцами, медлит лето,
Но мне дано лишь знать одно –
Что каждый переулок – Лета,
Что все печали и заветы
С гондолы канули на дно.

И небо – только даль простая
Любимой сказки голубей…
В вечернем воздухе растаял
Гортанный говор голубей.
1911-1919.

        

 

         Ella Kuznetsova   Мудрец 
         
Осип Мандельштам (1920)

Веницейской жизни, мрачной и бесплодной,
Для меня значение светло:
Вот она глядит с улыбкою холодной
В голубое дряхлое стекло.
Тонкий воздух кожи. Синие прожилки.
Белый снег. Зеленая парча.
Bсех кладут на кипарисные носилки,
Сонных, теплых вынимают из плаща.

И горят, горят в корзинах свечи,
Словно голубь залетел в ковчег.
На театре и на праздном вече
Умирает человек.
Ибо нет спасенья от любви и страха:
Тяжелее платины Сатурново кольцо!
Черным бархатом завешенная плаха
И прекрасное лицо.
Тяжелы твои, Венеция, уборы,
В кипарисных рамах зеркала.
Воздух твой граненый. B спальне тают горы
Голубого дряхлого стекла.
Только в пальцах роза или склянка –
Адриатика зеленая, прости!
Что же ты молчишь, скажи, венецианка,
Как от этой смерти праздничной уйти?
Черный Веспер в зеркале мерцает.
Bсе проходит. Истина темна.
Человек родится. Жемчуг умирает.
И Сусанна старцев ждать должна.
Источник: http://otvet.mail.ru/question/13734077/

Иосиф Бродский Лагуна (1973) Книга: Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы I Три старухи с вязаньем в глубоких креслах толкуют в холле о муках крестных; пансион "Аккадемиа" вместе со всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот телевизора; сунув гроссбух под локоть, клерк поворачивает колесо. II И восходит в свой номер на борт по трапу постоялец, несущий в кармане граппу, совершенный никто, человек в плаще, потерявший память, отчизну, сына; по горбу его плачет в лесах осина, если кто-то плачет о нем вообще. III Венецийских церквей, как сервизов чайных, слышен звон в коробке из-под случайных жизней. Бронзовый осьминог люстры в трельяже, заросшем ряской, лижет набрякший слезами, лаской, грязными снами сырой станок. IV Адриатика ночью восточным ветром канал наполняет, как ванну, с верхом, лодки качает, как люльки; фиш, а не вол в изголовьи встает ночами, и звезда морская в окне лучами штору шевелит, покуда спишь. V Так и будем жить, заливая мертвой водой стеклянной графина мокрый пламень граппы, кромсая леща, а не птицу-гуся, чтобы нас насытил предок хордовый Твой, Спаситель, зимней ночью в сырой стране. VI Рождество без снега, шаров и ели, у моря, стесненного картой в теле; створку моллюска пустив ко дну, пряча лицо, но спиной пленяя, Время выходит из волн, меняя стрелку на башне -- ее одну. VII Тонущий город, где твердый разум внезапно становится мокрым глазом, где сфинксов северных южный брат, знающий грамоте лев крылатый, книгу захлопнув, не крикнет "ратуй!", в плеске зеркал захлебнуться рад. VIII Гондолу бьет о гнилые сваи. Звук отрицает себя, слова и слух; а также державу ту, где руки тянутся хвойным лесом перед мелким, но хищным бесом и слюну леденит во рту. IX Скрестим же с левой, вобравшей когти, правую лапу, согнувши в локте; жест получим, похожий на молот в серпе, -- и, как чорт Солохе, храбро покажем его эпохе, принявшей образ дурного сна. X Тело в плаще обживает сферы, где у Софии, Надежды, Веры и Любви нет грядущего, но всегда есть настоящее, сколь бы горек не был вкус поцелуев эбре' и гоек, и города, где стопа следа XI не оставляет -- как челн на глади водной, любое пространство сзади, взятое в цифрах, сводя к нулю -- не оставляет следов глубоких на площадях, как "прощай" широких, в улицах узких, как звук "люблю". XII Шпили, колонны, резьба, лепнина арок, мостов и дворцов; взгляни на- верх: увидишь улыбку льва на охваченной ветров, как платьем, башне, несокрушимой, как злак вне пашни, с поясом времени вместо рва. XIII Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым лицом, сравнимым во тьме со снятым с безымянного пальца кольцом, грызя ноготь, смотрит, объят покоем, в то "никуда", задержаться в коем мысли можно, зрачку -- нельзя. XIV Там, за нигде, за его пределом -- черным, бесцветным, возможно, белым -- есть какая-то вещь, предмет. Может быть, тело. В эпоху тренья скорость света есть скорость зренья; даже тогда, когда света нет.Источник: http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=7682 Биография Бродского, часть 1         Биография Бродского, часть 2         Биография Бродского, часть 3 Деград Карта сайта: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15.