Иосиф Бродский
Предисловие к сборнику стихов Владимира Гандельсмана
Дорогой В.Г., я прочел Вашу рукопись от начала до конца. Впечатление
она произвела на меня значительное - во всех, включая и огорчительный,
смыслах этого слова. Огорчительность относится к жизни, к тому, как она
становится поперек Вашим стихотворениям - а не к самим стихотворениям; к
тому, как они, стихотворения, впадают от этой "кости" в зависимость. Начиная
примерно с "Одиннадцати стих-й" и до "Спящего" бытие, увы, определяет. И не
столько сознание или содержание, сколько форму. Сильное ощущение
стилистической инерции и зависимости от сюжета. Со "Спящим" дела, на мой
взгляд, улучшаются - в знакомую нам всем сторону слегка безумной камерной
музыки. Желаю Вам в этом направлении всяческих успехов, хотя я бы не
злоупотреблял играми в алогичность: потому что легки и душу обкрадывают.
Самое замечательное в мною прочитанном - первая половина, стихи до
81-го года. Я догадываюсь, что подобная похвала Вам может быть неприятна. Но
"старые" стихи Ваши для меня - новые. Они свидетельствуют о Вас, о Вашей
индивидуальности и потенциале в большей степени, чем Вы предполагаете: в них
больше Вашего будущего, смею думать, чем в "Спящем". Они, старые эти стихи,
поражают интенсивностью душевной энергии, некоторой даже лапидарностью
душевного движения. Разумеется, в них слышен Пастернак и слышен - в
синтаксисе особенно - Рильке; но за ними стоит не литература, а уникальное
существование. Так, по крайней мере, кажется мне. Они ошеломляют
буквальностью чувств, голой своей метафизичностью, отсутствием слезы
(гитары), соплей, столь присущих русскому стиху, когда речь заходит о
главном сентименте.
Я мало читал такого и был изумлен этой Вашей смесью любви к "предмету"
с любовью к слову: в равной степени сильных и друг в друге себя узнающих. В
поэзии одна из них, как правило, хромает. Как читатель поэтов я Вам
благодарен; как собрат по перу и как человек вообще - испытал зависть. На
мой взгляд, эта Ваша любовь любви, любовь к любви - самая большая новация в
русском стихе, в этом веке запечатленная. За открытия такого порядка человек
расплачивается неспособностью их повторить впоследствии; но бояться этого
нечего. Ощущение богооставленности, которое, как мне кажется. Вас донимает,
ощущение временное: тяжелый искус, но разрушить Вас он, думаю, не должен.
Разве что стихи могут стать похуже, но к сути вещей, к смыслу бытия Вы не
ослепнете. Если я могу что-либо посоветовать, то это - писать подлиннее (в
процессе многое само становится на свои места) и побольше метрического и
строфического разнообразия.
Я хотел бы еще Вам заметить одну вещь насчет ранних. Не печатайте их в
строку, прозой. Я понимаю, что теперь такая мода пошла; но не надо дурить
читателю голову этим способом - ему со стихами и так не сладко. Загляните в
этимологию слова "стих" (верс), и тогда Вам станет понятно, о чем я говорю.
Вообще же из присланного мне Вами можно составить замечательный
сборник, и я бы на Вашем месте именно этим бы и занялся: в отечестве или
вовне. Думаю, что от сборничка Вашего польза была бы не только лично Вам
(отделаться, отделиться, взглянуть на себя без этих стихотворений в сознании
- как опорожнить шкаф и увидеть, что надо купить новые вещи, надеть
нечего), но и для нашей словесности, чтобы кто-нибудь - если не Вы сами -
попробовал бы взять нотой выше. Я, во всяком случае, был бы только рад Вам в
этом деле помочь, и Вы можете на меня в этом смысле рассчитывать, хотя,
по-моему, лучше попытаться издать сборник дома.
Сердечно ваш,
Иосиф Бродский
3. II. 1990
* "Континент", No. 66, 1991
