Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Читайте отзывы. Так же рекомендуем завод Горницу.

СТРАНИЦЫ САЙТА ПОЭТА ЛЮБОВИ ЯКУШЕВОЙ


Публикации в журнале "АНТОЛОГИЯ МИРОВОЙ ПОЭЗИИ"

[ Стихотворения и переводы (№ 11, 1998) ] [ Стихотворения (№ 2, 1999) ] [ Перевод из Сефериса (№ 2, 2000) ] [ Стихотворения (№ 11, 2000) ] [ Другие стихотворения и переводы ] [ Статьи о жизни и творчестве Любови Якушевой ] [ Фотографии ]




Переводческий семинар Аркадия Акимовича Штейнберга. В первом ряду, рядом с маэстро - Любовь Якушева.
Ровно через два года - високосный 1984 год! - не стало обоих.
Фото А.Н.Кривомазова, 1982.


 

ЛЮБОВЬ ЯКУШЕВА

СТИХОТВОРЕНИЯ И ПЕРЕВОДЫ

ОБ АВТОРЕ

Любовь Якушева (1947-1984) не дожила до первой своей книги нескольких месяцев. Названная автором “Легкий огонь”, она вышла в издательстве “Советский писатель”. Посмертно опубликованы два сборника избранных стихотворений и книга переводов.

Стихи пережили поэта, что не часто бывает в наше не слишком отзывчивое время.

Абсолютно доброжелательная, но очень требовательная, Люба часто говорила о тех или иных стихах своих современников: “Это не будет жить долго, у него неглубокие корни”.

Видимо, она, сама человек культуры, считала важным бытование, подхват опубликованного стихотворения в творчестве других. У этого есть много разных ипостасей: отклик, посвящение, цитация, филологические разборы, перевод на другие языки, музыка, созданная на слова или под впечатлением, художественная иллюстрация, включение в тематическую антологию.

Все это присутствует в посмертной судьбе Любы Якушевой.

Совсем на днях издательство “Православный паломник” выпустило книгу “Ива - сестра наша. Поэтическое приношение дереву” с превосходными графическими иллюстрациями Владимира Тихомирова. Туда вошло стихотворение Любы Якушевой из цикла “Тарханкут” (Тарханкут - это полуостров на полуострове, западная оконечность Крыма).

Степь! Тоску мою развей!

Пусть заря течет по коже.

Веет, веет суховей -

Может, ветер мне поможет

душу легкую мою

разметать степною пылью

по песку, по ковылю

да по ласточкиным крыльям,

чтоб не думать, не страдать,

словно ива у колодца,

а летать, летать, летать -

хоть до неба, хоть до солнца!

Может на первый неглубокий взгляд показаться, что стихи не об иве, что она здесь упомянута вскользь. Однако ведь автор приписывает иве то, что в пушкинской характеристике соответствует высшему проявлению человеческого достоинства: “ я жить хочу, чтоб мыслить и страдать”.

Жажда полета - чудный мимолетный порыв, а мыслить и страдать - пожизненный благородный удел.

Раннее стихотворение Якушевой объяснило название антологии “Ива - сестра наша”.

Мыслить и страдать - формула человечности. Ива - человечна.

Можно еще много привести примеров подобного отклика на стихи Любови Якушевой. И объясняется это, на мой взгляд, в частности, и тем, что они в лучшем смысле слова хрестоматийны. Я бы назвала хрестоматийными серьезные, недетские стихи, которые можно и нужно читать детям. И вот таких стихов много есть в книгах Якушевой.

Никогда нет у нее ни инфантильной манерности, ни другого недуга, поразившего многих даже даровитых стихотворцев - развязности (Достоевский заметил в “Дневниках писателя”: “Посредственность развязна”), поэтому ее стихи, включая в свой текст земные категории, имеют счастливое свойство “летать у небесных потолков”, как сказала сама поэтесса.

При жизни ее знали как поэта немногие. Да и кто из поколения нынешних пятидесятилетних был знаменит? Cамые даровитые, дабы не оторваться от печатного станка, шли в переводчики. Впрочем, о Любе Якушевой нельзя сказать, что она пошла в перевод, для нее это было любимое дело наряду с писанием оригинальных стихов. Весьма редко переводила она по заказу, хотя предложения были: хороший поэт, знающий все европейские языки, включая древние, всегда находка. Но она переводила лишь тех поэтов, которыми была в соответствующие периоды жизни увлечена. По образованию филолог-классик и специалист по искусству классической древности (едва ли не единственная студентка, отстоявшая свое право учиться одновременно на двух факультетах МГУ - филфаке и истфаке), начинала она с переводов Сафо и Катулла. Потом открыла для себя греческую поэзию ХХ века - Кавафиса, Сефериса, Элитиса.

Ее переводы сочетают в себе экспрессию и точность. Выдающиеся мастера перевода неизменно отмечали ее. Так, на полях переведенного Любой стихотворения Эйхендорфа “Беснуется ветер осенний...” осталась заметка Аркадия Акимовича Штейнберга: “Очаровательный перевод! Это подлинный Эйхендорф и это прелестные, чистые стихи русские. Весь бы Эйхендорф был так передан!”

А.Шарапова

К МУЗЕ
Возвратилась ты - спасибо!
Нагляжусь ли на тебя?
Так нечаянно красива,
что все горести скрепя,
я к тебе навстречу выйду,
от восторга рассмеюсь,
позабуду все обиды,
все сомненья, слезы, грусть,
твое долгое витанье
где-то в дальней стороне...
Во сто крат с тобой свиданье
драгоценней стало мне!
Ну, пора! Начну с названья
слов волшебных надо мной.
Мне легко писать, - дыханье
ощущая за спиной.
 
ОБЛАКА
Провалы в высоту,
бездонные проемы,
для перелетных птиц
живые водоемы.

Взлетает от руки,
от ветра убывает
заоблачная плоть
и клочья обрывает

молочных парусов,
плывущих горделиво,
как будто на холсте
счастливца-примитива.

Плыви, небесный флот!
Вызванивайте, склянки!
Я буду ждать тебя
на следующей стоянке,

куда бегу стремглав,
дыханья не жалея,
куда бежит со мной
кленовая аллея.

А если упаду,
а если не успею,
зажги по мне звезду,
повесь ее на рею.
 
ПОСВЯЩЕНИЕ ОСЕНИ
Замелькали твои алые листы
вдоль по ветру мимо дач оцепенелых.
Я спешу к тебе, закрыв глаза, но ты -
ты уходишь. Откружилась, откипела.

Почему, когда вернуть тебя хотят,
ты уходишь, ни минуты не помедлив,
бросив царственный подарок - листопад -
из одежд твоих, прекрасных и последних?

Ты уходишь. Это мудро - уходить,
если кто-то еще просит, чтоб осталась,
умирать, хоть кто-то просит еще жить,
оставлять нам на прощанье эту малость, -

плащ упавший - нам, оставшимся в живых,
нам - веселым и насмешливым невеждам.
Ну, а я - я посвящаю тебе стих!
Легкий реквием, нанизанный на нежность.

А потом, когда настанет мой черед,
Мы с тобою поменяемся местами, -
я прошу тебя, отпразднуй мой уход
листопадом своим, радостным, как пламя!
 
* * *
Природа - золото. Запущенных садов
прекрасен вид. И вечеру вдогонку
плывет ковер кленовый и немой.
В карманы руки заложив, хожу,
плечами задевая за туман.
Предметы контуров неясны и светлы,
как в добром сне.
Уснувшая земля!
Футбольный мяч летает по асфальту...
И сторожит кленовые поля
земная тишь, оглохшая от крика.
Давайте молча Родину любить.

ФЕРАПОНТОВО
Костер горел,
И падал прах костра.
Стояли дни тихи.
а жизнь была остра.

И голоса коров
будили утром нас,
и тело куполов
хранил суровый Спас.

Озер степная гладь,
слепые вечера, -
земная благодать,
души моей сестра

Так этот тихий свет,
так этот строгий Спас,
светя из давних лет,
спасали что-то в нас.
 
* * *
 По окну царапнет веткой в феврале -
это будет непременно поутру.
Чтобы стало веселее - на стекле
я глазок в холодном кружеве протру.

 Грустно, знаю, это близится февраль,
Да и дней-то у меня наперечет.
И так хочется,чтоб кто-нибудь соврал,
что по коже моей холод не течет,

что уйдет зима из перьев снегирей,
что оттают звезды в маленьких ручьях,
что возможно стать наивней и мудрей,
за любовь и постоянство поручась.
 
В ПОЕЗДЕ
Россия, златорунные поля!
Широкий край, лесами окаймленный,
В окне вагона, зренье опаля,
мелькает золотым или зеленым.
Раскрой окно - и яростный напор
потока воздуха собьет дыханье,
и сердце, тихое до этих пор,
вдруг задрожит, как ложечка в стакане.

И ты почувствуешь впервые боль
не оттого, что больно сердцу биться,
а потому, что к Родине любовь
не может в твоем сердце уместиться.

* * *
 Я Вас люблю. Не надо уходить.
С мною может что-нибудь случиться:
вдруг оборвется солнечная нить,
которая в окне моем лучится.

Я Вас люблю, я Вас люблю сильней,
чем это видно Вам из Вашей дали.
Зимой я выпускала снегирей,
которые до Вас не долетали.

Я Вас люблю, и в комнате моей,
раскрашивая воздух синим цветом,
живут и вянут васильки полей.
Я Вас люблю. И холодно мне летом.
 
* * *
И для того, чтоб не обидеть Вас,
я со своей влюбленностью прощаюсь,
совсем не плача и почти смеясь.

Она была беспечна и легка,
как песенка безоблачного счастья,
слетевшая ко мне из высока.

А ныне мне - и черствый хлеб как мед,
и как симфонии - несложные напевы.
Меня теперь любой скворец поймет.

Прощай, я тоже не люблю весну.
В груди дрожит и бьется что-то слева,
как бьется рыбка, глядя на блесну.

 * * *
Легоньким пером любви
расписалось вдохновенье.
Долгожданное мгновенье,
мой покой скорей прерви,

чтобы с неба поутру
птицы пестрые слетели,
чтобы тонкие свирели
зарыдали на ветру.
 
* * *
Я - есмь! Но отступаю пред тобой,
не соглашаюсь и, зализывая рану,
как лис непойманный, бегу ночной тропой,
с ночными вздохами, подобными органу.

Я добровольно укорачиваю тень,
отброшенную мыслями моими,
и добровольно становлюсь значеньем тем,
которое вложил в мое ты имя.

Но я хитра, как лис ночной порой,
коварные утративший движенья.
Я воплощаюсь вновь и следом за пером
свое сквозь буквы вижу отраженье.

И сбрасывая сладкую болезнь, -
быть для тебя и радоваться миру,
я хохочу, как лис лесной, - я - есмь!
И вновь свою настраиваю лиру.
 
* * *
- Ты песни соловьиной так испугался?
- Нет, то не соловей...
В.Шекспир
Сон идет, как солнце идет, лучами
гладя землю. Спать не могу, но поздно
гладить руки, щеки твои целуя,
мысли теряя.

Слышу время, глядя в окно ночное,
слышу время, руку кладя на сердце.
Склоны неба ночью к земле приводят
время прощаний.

Там, давно, тебя удержав, смеялась,
там, давно, меня не хотел оставить.
Мы тогда никак не могли расстаться,
птиц перепутав.
 
* * *
Пора печальная,
предчувствие разлук.
Не огорчай меня,
нечаянный мой друг.

Не огорчай меня,
сплети венок из рук.
Пора печальная,
предчувствие разлук.

Пора певучая,
случайная печаль.
И я не мучаюсь,
а говорю: “прощай”.

Смешные случаи!
За них ли отвечать?
Пора певучая,
случайная печаль...
 
ПРОЩАНИЕ
Подожди чуть-чуть, она завянет,
розовая туфелька цветка.
Донце пожелтевшее проглянет
и слетит на землю. А пока
ей осталось время до субботы,
ей осталось жизни на два дня.
А потом субботние заботы
по прощанью посетят меня:
воду пожелтевшую из вазы
в раковину вылью, а цветы
брошу в мусоропровод. И сразу
все забуду, слышишь? Как и ты.
 
РАЗРЫВ
Из одного нас стало двое.
Ты - ветвь моя. Я - твой побег.
Созданье грустное любови,
чья вечна боль и краток век.

Ты убываешь, исчезаешь,
а я от горести пою. -
Как я пою! Какой экзамен
сдаю злодею февралю!

Как я лечусь непостоянством
его морозов и ветров,
его метелей окаянством
.........................

И незнакомыми словами
знакомый голос говорит.
Пространство рушится меж нами
и под ногами снег горит.

 * * *
Я - одна из десятка. из ста,
я на все опоздала места...
Ты, наверно, давно перестал
разбирать мои строчки с листа.

Не могу без тебя, не могу!
Вот: сижу на пустом берегу.
Вот: записку твою берегу.
На лету, на бегу, на снегу -
не могу без тебя, не могу!

* * *
Жива ли память, друг?
Жива ли память?
Просеивает время нашу жизнь.
У времени на дне осадок горький,
осадок сладкий.
Глупые года!
Так не любить, так слепо убегать,
и лишь теперь бесцельно ворошить
пласты своих потерь.
Жива ли память, друг?
Жива ли память?
Иль, может быть, ты за любовь ко мне
обрел теперь и счастье и покой,
а я расплачиваюсь памятью упрямой
за нелюбовь к тебе,
мой старый друг?

СЛЕДОМ ЗА САПФО
Роза, древо, солнце и дождь обильный
в сердце властно утром вступили.
Слушай!
Ночь ушла, и час наступил запеть мне
голосом легким:

“Роза вянет, древо от ветра гибнет,
солнце гаснет, к мертвой земле прижавшись
дождь разрушил воздух”, - а я,заплакав,
стих написала.
 
ТВОРЧЕСТВО
Зачем ты над нами,
Зачем ты над нами,
печальная птица с большими крылами?
Печальнее осени в сердце глядишь,
печальнее листьев под солнцем паришь.

Зачем ты над нами,
зачем ты над нами,
усталая птица с большими крылами?

Усталая, словно несчстный борец,
уставший в объятьях змеиных колец.

Зачем ты над нами,
зачем ты над нами,
упрямая птица с большими крылами?

Упрямей, чем горный поток ледяной,
упрямей, чем лоб под моей сединой.
 
* * *
Чтоб выше стать, нам надо чище петь
и, выдувая звуки из свирели,
ни разу ошибиться не посметь
и ритму не ввернуть ненужной трели.

Не украшать, а медленно тянуть
все выше, выше, - из последней силы.
Пускай уже без кислорода грудь,
пускай от напряженья вздулись жилы, -

звени, поэт! До самой той черты,
пока твое дыханье не прервется
и, умирая, не услышишь ты,
как в твой напев стихающий вольется

мелодия иная, но в ладу
одном с твоим напевом. Легкокрыло
она твой дух подхватит налету
и в миг последний вырвет у могилы.
 
* * *
Только листья, только листья за окном
наполняют нетерпением мой дом.
Только темная горячая листва
манит лепетом живого божества.

Я стою - в который раз! - на рубеже
новой жизни, и душа настороже,
словно четкая за выпуклым стеклом
рыбка черная с вуалевым хвостом.

А вокруг мой заоконный, милый лес
тянет листья, тянет ветки до небес,
легким воздухом захлестывает грудь,
прогоняя нерешительность и грусть.

Я спешу, но осторожная душа
свой покой оберегает. Не спеша
черной рыбкой забивается в песок,
замирает ее рыбий голосок.
 
* * *
Скалярия по небу проплыла
и растворилась.

По соседней кровле
скользнула тень хвоста или крыла
небесной рыбы.
В уголке укромном
жизнь замерла,
желанья, как мальки,
рассыпались по зыби мелководья.
В окошке день висит.
И высоки
лугов небесных тучные угодья.
Где рыба на беленом потолке?
Где тень крыла на выцветших обоях?
Где солнце в лампе? Слезы на щеке?
И как мне жить наедине с собою?
 
* * *
Время, время! Птица смелая,
конь без седока!
Удержаться не сумела я, -
дрогнула рука.

И летит мой конь некованый
где-то вдалеке.
И безвестность уготована
дрогнувшей руке.
 
И.Б.
Там, у предела синих дальних стран
волшебный конь
срывается с откоса,
и, рассыпаясь, гаснет папироса,
стремительно зажатая в ладонь.

Там ты, тоскливый, страхом обуян,
там сердцу не хватает вдохновенья,
хотя руке достаточно уменья
воспеть цветущих примул океан.

Нельзя Отчизну горькую терять,
нельзя прижиться к берегу иному
и чужеземным слогом поверять
свою тоску по языку родному.
 
ОСАДКИ
Я буду падать, возникая и кружась
я буду падать или, может быть, лететь.
Паду на поле - белым холодом лежать,
взовьюсь, и скажут: “Начинается метель”.

Когда же стану я прозрачней и быстрей,
чтоб сильный гром меня не смог уже догнать,
то, озабоченно на стекла посмотрев,
промолвит кто-нибудь: “Тоска. Дожди опять”.
 
МОЕМУ ДЕДУ
Там, на горе, твоя могила
и небо белое над ней,
трава сухая. Если б было
возможно, - из ненастных дней,

от наших гроз, дождей обильных
в тот раскаленный край земли
воды послать, - чтоб на родимой
могиле - розы расцвели!
 
К ВОПРОСУ О ЖЕНСКОЙ ПОЭЗИИ
Я - поэтесса. Маленький сверчок.
Я так скажу, как не сказать поэту,
И голос тих, но мой шесток при этом
подвешен там, где небу горячо.
Я не о солнце, я - о высоте,
о раскаленной высоте небесной.
Тот белый свет, где в будущем воскресну,
внушает мне искать напевы те,

что, как цветы, красивы и просты
и как пески, бессмертны и печальны, -
и поиск мой меня не удручает,
а не дает дыханию остыть.

Прощай стишок. Ты мал и бестолков.
Но мне все можно: я почти у цели.
Я - поэтесса, и мои качели
летают у небесных потолков!
 
* * *
Когда же я к погаснувшей земле
склонюсь своей усталой головою
и ветер бледный лоб овеет мой,
запахнут волосы живой травою, -

все станет проще: светлые поля,
стогов пахучих пасмурные глыбы -
и та благословенная земля,
где я от одиночества погибну.
 
* * *
Я куклам именя давала,
а девочкам не довелось.
Я мишкам имена давала,
а мальчикам не удалось.

Летят, летят - их путь неведом,
поет воздушная струя.
Летит, летит за ними следом
душа сиротская моя.
 
* * *
Если дождь начнется на земле,
постарайтесь думать обо мне.
Прочитайте, что напишут капли,
что покажут капли на стекле.

Но лишь станет небо голубым -
значит, вам меня пора забыть:
я хочу быть помощью в печали,
а помехой в радости не быть.
 
* * *
Помилуй Бог - бессмертия просить.
Мне б только проскользнуть под облаками
да кроме неба, землю полюбить
и к ней спуститься добрыми стихами.

* * *
И каждый раз, вступая в тайну,
Душа стиха напьется вновь
Из трех источников кристальных:
Природа, Родина, Любовь.
 
* * *
Мой самый лучший друг - на небесах,
у нас с ним - что ни ночь - текут беседы.
И каждый день кукушкой на часах
я встречи жду от самого обеда.

А утром я перевожу стихи -
чужую мысль своею грею кровью,
и плачет сердце, и труды легки -
все это называю я Любовью.

Мне друг мой - и помощник и судья,
не будь его - что стало бы со мною,
что для людей смогла бы сделать я,
когда бы не стоял он за спиною?

Когда б не осенил меня крылом
могучий свет покоя и блаженства -
смогла бы я сама моим умом
понять, как животворно совершенство

любви бесстрастной, вскормленной добром?
Не думаю. Скорей всего, едва ли.
И потому так дорог мне мой дом,
что в нем мои метанья умирали.

Остался стол. Остался светлый лик,
Остался взгляд, прямой и неизбежный.
Так я живу. В плену бумаг и книг.
И слов ночных, таинственных и нежных.
 
П Е Р Е В О Д Ы
С ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОГО
 
ИВИК
* * *
Утром кидонские яблони пьют
воду из быстрых потоков в саду
светлом у девушек. Ветви ввысь
тянутся, листья опять распускаются,
свежая зелень кусты виноградные
вновь покрывает. А мне неотступная
страсть ни на миг не дает отдохнуть.
Как за молнием вслед летит
грозный борей фракийский - так
Эрос летит от Киприды безжалостный,
душу мою сотрясая,
тяжким безумием мой рассудок
властно преследуя.
 
САФО
* * *
Верю я - тот равен богам, который
быть спокойным может с тобою рядом,
сесть напротив, слушать, когда ты скажешь
легкое слово,

как прелестно вдруг засмеешься. Я же
знаю, как мое задрожало бы сердце.
Если вдруг, взглянув на тебя, хочу я
слово промолвить -

нет препятствий. Но замирает голос.
быстрый жар по телу всему струится,
свет в глазах тускнеет, в ушах ужасный
шум раздается,

дрожью вся объята, вздохнуть не смею,
как трава в лугах, становлюсь зеленой.
Каждый миг, Агалла, с тобою рядом
я умираю.

С ЛАТИНСКОГО
 
ГАЙ ВАЛЕРИЙ КАТУЛЛ
* * *
Катулл, бедняга, брось пустые заботы,
И что погибло - знай, погибло навеки.
Тогда тебе сверкали светлые солнца,
Когда по зову милой часто ходил к ней,
Любя так сильно, как никто не сумеет.
У вас хватало там смешных развлечений,
К которым вы всегда согласно стремились.
Тогда тебе сверкали светлые солнца.
Теперь она не хочет. Но не преследуй
Ее, когда бежит. Живи не страдая,
Решив в уме - и сердце сделай упрямым.
Прощай, девчонка! Стал Катулл уже твердым,
Тебя он звать не станет, зря умоляя.
Но ты страдать начнешь, коли он отвернется,
Злодейка... Что за жизнь тебе остается!?
Кто рядом будет? Кто прекрасной увидит?
Кого теперь полюбишь? Чьей назовешься?
Кого кусать ты будешь, в губы целуя?
Но ты, Катулл, крепись и будь непреклонным.
 
* * *
Станем, Лесбия, радоваться жизни,
Сплетни все стариков чрезмерно строгих
Мы оценим монетою самой мелкой.
Солнце может уйти и вновь вернуться:
Нам же день предназначен слишком краткий,
Вслед за ним навсегда заснуть придется.
Дай мне тысячу и сотню поцелуев,
Снова тысячу и другую сотню,
Без конца и без счета много сотен,
Чтобы тысячи наших поцелуев
Мы смешали, не помня, сколько было -
Пусть не сможет нам зла желать завистник,
О числе поцелуев наших зная.
 
С НЕМЕЦКОГО
 
ЙОЗЕФ ФОН АЙХЕНДОРФ

ПРОЩАЛЬНОЕ
Беснуется ветер осенний,
Окончились дни развлечений:
Дочурке пора уезжать.
Умчалось веселое лето,
Когда мы гуляли с рассвета.
Как грустно о нем вспоминать!

О сколько в прощанье печали!
Мы это с тобой испытали.
Мне страшен притихший мой дом.
Твой белый платочек взлетает,
Мне слезы глаза застилают,
Недвижно стою за окном.

Еще далеко до рассвета.
Копыта процокали где-то.
Но скоро, мгновенье спустя,
Умчишься от отчего крова
В объятия леса ночного.
Ну, с Богом, родное дитя!

НОЧНОЕ ПЕРЕМИРИЕ

Диким вихрем битва налетела
на зеленое земное тело, -
смерть стоит, как пугало в полях.
Лето содрогается от страха,
вся земля - одна большая плаха,
и с ветвей стекает листьев прах.

Но уже успокоенье близко:
ночь пришла с любовью материнской
приласкать и друга и врага.
Слышишь, из-под облачного крова
опускается благое Слово,
осеняя наши берега.

* * *
Птица в мареве небесном!
Ах, и мне бы вместе с нею
крылья распластать над лесом,
ввысь взлететь, да не умею.

Задавать весне вопросы
хором птицы поспешают:
разве краски безголосы?
разве звуки не летают?

Что ж, вперед! Долой сомненья!
Паруса поют от ветра.
Начинается движенье,
а куда - не жди ответа!

 
С НОВОГРЕЧЕСКОГО
 
ГЕОРГОС СЕФЕРИС
 
ОТРЕЧЕНИЕ
На тайном берегу, когда
белел прибой, как птица,
хотелось вдосталь нам напиться,
но солона вода.
Там на песке, как приговор,
мы написали имя.
Но ветер крыльями своими
мгновенно надпись стер.

С дыханьем, распиравшим грудь,
решительно и страстно,
мы шли по жизни. Все напрасно!
Мы изменили путь.
 
РИФМА
Губы, моей любви отгоревшей стража,
руки, путы лет, улетевших без счета,
в мире живом лица моего пропажа,
птицы... деревья... охота...

Тело чернеет в жару как гроздь винограда,
тело, корабль мой, куда ты отправиться хочешь?
После полудня, когда задохнулась прохлада,
я устаю в бесконечных поисках ночи.

(И жизнь с каждым днем все короче.)
 
ЕЛЕНА
“В Платрах не дают тебе спать соловьи.”
Ты, застенчивый соловей среди лиственных вздохов,
даришь певучую влагу лесов
телам и душам расставшихся и тех, кто уверен,
что уже не вернется.
Слепой голосок, осязаемый памятью,
словно шаги и касанья, я б не решился сказать поцелуи;
и беспомощный бунт разъяренной рабыни.

“В Платрах не дают тебе спать соловьи.”

Что это - Платры? Кто видел этот остров?
Я всю свою жизнь небывалые слышал названья:
новые города и безумства людей и богов;
моя судьба, бушевавшая
между смертельным оружьем Аякса
и каким-то другим Саламином, принесла меня
к этому берегу. Луна
выходила из моря, как Афродита.
Вот заслонила звезды Стрельца,
вот направляется к Скорпионову сердцу
и все изменяет.
Так где же правда?
Я тоже был на войне стрелком,
И в этом суть для тех, кто промахнулся.

О соловей, певец!
Такой же ночью на берегу Протея
тебе внимали спартанские рабыни,
вплетя в песню стоны
и среди них - кто б мог сказать! - Елена!
Та, за которой мы годы гонялись по Скамандру.
Она была там, на губах у пустыни. Я подошел
и она закричала: “Это неправда, неправда!
Я никогда не всходила на синий корабль,
я никогда не ступала на землю воинственной Трои!”

Глубокий лиф, и солнце в кудрях,
и эта осанка,
тени и блики повсюду,
на плечах, на коленях, на бедрах,
живая кожа, глаза
с тяжелыми веками.
Она была там, на родном побережье. А в Трое?
А в Трое лишь призрак.
Парис с тенью ложился в постель,
словно с живым существом,
и мы десять лет погибали из-за Елены.

Огромное горе постигло Элладу.
Столько раздроблено тел
челюстями земли и воды,
столько душ
размолото жерновами, словно пшеница!
Реки вздулись от жижи кровавой
ради льняных колыханий,
ради дрожания бабочки, ради лебяжьей пушинки,
ради пустой оболочки, ради Елены.
Может быть, даже мой брат?
Соловей, соловей, соловей...
Что есть Бог? Что не-Бог? И что посредине?

“В Платрах не дают тебе спать соловьи.”

Заплаканная птица,
сюда, на Кипр, лелеемый волнами
и воскрешающий в душе отчизну
приплыл я с этой сказкой,
если правда, что это сказка, и люди снова
не попадутся в старую эту ловушку; если правда,
что некий новый Тевкр спустя десятилетья,
или Аякс, или Приам, или Гекуба,
или какой-то неизвестный безымянный,
увидевший забитый трупами Скамандр,
вновь не услышит вестников, пришедших объявить,
что столько боли, столько жизней
пропало в бездне
из-за бесплотной тени, из-за Елены.
 
КОНСТАНТИНОС КАВАФИС

ОКНА

Здесь, в этих темных комнатах,
где длятся мои тягостные дни,
я шарю по стенам, чтобы найти окно.
Открытое окно
мне будет утешеньем.
Но окон нет. Или я не умею
их отыскать. Но может быть, и лучше,
что я не нахожу их.
И может быть, свет стал бы для меня
еще одним насилием. Кто знает,
какие новые событья он покажет.
 
СВЕЧИ

Стоят перед нами будущие дни
чредою выжидающих свечей -
живых, горящих, золотистых.

Дни прошлые остались позади:
ряд горестных свечей погасших.
Те, что вблизи, еще чуть-чуть дымятся,
оплывшие, холодные, кривые.

Я не хочу смотреть, их вид меня печалит,
печалит мысль об их начальном свете.
Гляжу вперед на золотые свечи.

Нет, я не оглянусь, чтоб ужаснуться,
как быстро потемневший ряд длиннеет,
как быстро множатся погаснувшие свечи.
 
КОСТАС ВАРНАЛИС
 
СЕРДЦЕ, ДЕРЖИСЬ

Смерть, меня корчуешь снова, -
Я как дерево стою.
Не набросишь ты покрова
на живую жизнь мою.

Не сведешь меня в могилу,
мне сраженье по плечу,
и пока еще есть силы,
я сдаваться не хочу.

Пусть немало почвой этой
Выпито кровавых рек,
но лишь вспыхнет искра света -
ждет спасенья человек.

Не хочу, чтобы другие
шли к вершине без меня,
чтоб боролись со стихией
без меня мои друзья.

Будем праздновать все вместе
первый солнечный восход,
и своих посланцев чести
к нам пришлет любой народ.

Враг людей ненасытимый,
прочь с пути, грядет Весна!
Все мы - словно ствол единый,
Вся Земля - одна Страна!

ЧЕТЫРЕ ОШИБКИ “НЕИЗВЕСТНОГО”

Ошибка первая: ты - раб с начала жизни.
Вторая: рабский век владел твоей судьбой.
Ошибка третья: ты старался быть собой.
Четвертая: врагу не продавал Отчизны.

Когда б ты жил как все, - пусть даже нищим рваным, -
ты не был бы убит, не стал бы безымянным.
Ты не таскал бы на себе проклятья гири,
а мог бы стать подобным первому визирю!

Не оскорбляли бы тебя дельцы наживы,
кладя на гроб венок роскошный и фальшивый.
Но, сам палач, сам черный среди черных,
в наградах высших ты купался б - и позорных!
 
ОДИССЕАС ЭЛИТИС
 
ГЕРОИЧЕСКАЯ И СКОРБНАЯ ПЕСНЬ
О МЛАДШЕМ ЛЕЙТЕНАНТЕ,
ПОГИБШЕМ В АЛБАНИИ
(ОТРЫВОК)

...Вот он лежит на опаленной шинели
С ветром, остановившимся в волосах,
С веточкой руты у левого уха.
Он похож на сад, внезапно покинутый птицами,
На песню, кем-то задушенную в темноте,
На часы гонца, которые остановились,
Едва взлетели ресницы: “Будьте здоровы, ребята!”
И время попало в окаменевший тупик...
...Вот он лежит на опаленной шинели.
Его окружают столетия мрака,
Собачьи скелеты охраняют зловещую тишину,
И время, когда оживают окаменелые голуби,
В слух обратилось.
Солнце сгорело, оглохла земля,
Но никто не слышал последнего крика.
Мир опустел с последним криком.

Под пятью кедрами - других свечей нет -
Он лежит на опаленной шинели:
Пустая каска в пятнах крови
Рядом с его полумертвой рукой,
А между бровей
Маленький горький родник - отпечаток судьбы,
Маленький, горький, красно-черный родник,
Где застывает сознанье!

О не смотрите, о не смотрите туда,
Откуда уходит жизнь. Не говорите,
Как высоко поднялся дым его сна, -
Еще один миг, еще один,
Еще один миг перешел в другой -
И вечное солнце вдруг осветило мир!

* * *

 Солнце, разве ты не было вечным?
Птица, разве ты не была подобием счастья,
паря в небесах?
Ты, ослепительный свет, боялся их туч?
И ты, сад поющих цветов,
И ты, свирель из корня магнолии!
Но вот словно дождь сотрясает крону,
И беспомощно тело чернеет под гнетом судьбы,
Ветер и снег хлещут безумца,
Глаза наполняются влагой соленой,
Потому что орел вопрошает: “Где паликар?” -
И в небе мечутся птицы: “Где паликар?”
Рыдая, мать вопрошает: “Где мой сын?” -
И все матери ищут: “Где дитя?”
Потому что друг вопрошает: “Где мой брат?” -
И все товарищи ищут: “Где меньшой?”
Снег возьмут - обжигает,
Руку возьмут - леденит,
Хлеба нельзя откусить - кровью сочится кусок,
В небо глядят - небо чернеет, -
Тысячу раз потому, что не греет смерть,
И мерзок подобный хлеб,
И черный провал в том месте,
Где когда-то сияло солнце.
 
* * *
Так скажите же солнцу: пусть ищет другую дорогу,
Если хочет, чтоб не померк его огненный круг,
Потому что отчизна его под землею темнеет,
Или пусть заново в месте другом
Одарит землей и водой сестренку Элладу!
Так скажите же солнцу - пусть ищет другую дорогу
И больше не вопрошает свою ромашку;
Ромашке скажите - пусть будет невинна иначе,
Так, чтоб ее не коснулись нечистые руки!

Дикие голуби, выпорхните из рук,
Не оставляя в них ощущения жажды,
Подобно сладкому пенью небес в полой ракушке.

Спрячьте приметы отчаянья,
Несите из буйных садов отваги
Розовые кусты, где его дыханье порхает.

Нимфой-мотыльком,
Которая меняет одеянья, как ткань атласная
Меняет цвет на солнце,
Когда хмелеют в золотой пыли жуки,
Когда стремительно несутся птицы услышать от деревьев,
Какого семени побег стал опорой прославленному миру...

          В начало

          		   

          Далее

          Деград

          Карта сайта: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15.