Номер 20(357) 29 сентября 2004 г.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

Маргарита ДУХАНИНА (Москва)

«Белый-белый день»

М.Б.Терехова в роли матери в фильме «Зеркало»

История одних воспоминаний об Арсении Тарковском

Разбирая архив известного коллекционера Мариам Аароновны Торбин, я наткнулась на любопытные фотографии, которые на первый взгляд показались мне раскадровкой из знаменитой картины Андрея Тарковского «Зеркало». Молодая женщина с тяжелым пучком волос сидит на плетне, скрестив ноги, и задумчиво курит. Та же женщина рядом со стареньким колодцем-журавлем придерживает полное ведро воды. Травы, ложащиеся под сильными порывами ветра… Фотографий было много, и я не сразу увидела, что их героиня — не актриса М. Терехова, сыгравшая главную роль в фильме «Зеркало», а другая женщина, очень похожая. Но почему же фотографии почти буквально повторяли мизансцены, хорошо запомнившиеся всем, кто хоть раз видел «Зеркало»?

Автором снимков значился Лев Владимирович Горнунг, поэт, переводчик, мемуарист. Но кто был на этих снимках? Ответ на заинтересовавший меня вопрос я получила далеко не сразу… В том же архиве М.А.Торбин оказались воспоминания Л.В.Горнунга, и чуть позже судьба свела меня с замечательным человеком — Михаилом Борисовичем Горнунгом, рассказавшем мне немало интересного о своем удивительном родственнике.

Лев Владимирович Горнунг (1901-1993) родился в интеллигентной московской семье; его отец, Владимир Иосифович, химик по образованию, отличался необыкновенной энергией и широтой интересов, умудряясь вполне успешно сочетать предпринимательство, общественную деятельность и даже активное участие в работе Московского литературно-художественного кружка. Мать, Мария Филипповна, в свое время получила в Париже диплом педагога.

По настоянию отца, Л.В. Горнунг закончил Московское первое реальное училище, славившееся преподаванием математики, химии, ботаники, зоологии, немецкого и французского языков, гимнастики. На этом образование его завершилось — случилась революция, потом — Гражданская война, принесшая ему, как и всем, потери, нужду и крушение многих надежд. Довольно рано Горнунг начал писать стихи (первая публикация в альманахе «Чет и нечет», 1925 г.). Он не обладал выдающимися способностями к сочинительству, его сила и талант были в другом: прежде всего — в удивительной способности помогать людям. В самом начале 20-х годов, когда культурная жизнь в столице еще кипела, и литературных объединений существовало великое множество, Горнунг, посещая сразу несколько из них, познакомился с виднейшими поэтами и писателями эпохи и благодаря своему искреннему отзывчивому характеру со многими сошелся очень близко. Завязывались дружбы на всю жизнь: с Арсением Альвингом, Софьей Парнок, Арсением Тарковским, Борисом Садовским, Борисом Пастернаком… На протяжении всей жизни Горнунг вёл подробнейшие дневники, впоследствии он переработал их в бесхитростные и очень богатые самыми разнообразными подробностями воспоминания о людях, которых он хорошо знал. И здесь вклад его поистине неоценим для историков. Например, сведениями о жизни и творчестве Софии Яковлевны Парнок, талантливого поэта и блистательного литературного критика, мы в очень большой степени располагаем благодаря дневникам и воспоминаниям Льва Владимировича; много интересных штрихов добавлено им к биографии Б.Л.Пастернака, А.А.Ахматовой, А.А.Тарковского, Ю.Н. Верховского, Б.К.Лившица, Д.С.Усова и мн. др. Однако он был не только мемуаристом, знатоком и любителем русской поэзии, но и замечательным фотографом. Он снимал сначала «детским» фотоаппаратом, позже, фотокором, свою семью, семью поэта и переводчика С.Шервинского, художника Л.Фейберга, С.Парнок, Б.Садовского, снимал Ахматову в Старках, на даче у Шервинских, Б.Пастернака в его московской квартире и в Переделкино, создал целую фотолетопись семьи Тарковских. М.А.Тарковская в своей книге «Осколки зеркала» пишет о Горнунге: «Лев Владимирович был фотохудожником от Бога, у него было врожденное чувство красоты. Он умел увидеть и выявить прекрасное в природе и в человеке. В его фотографиях отразилось время. Это уникальные исторические свидетельства тридцатых-сороковых годов, будь то снимок князя Шереметьева, жившего в башне Новодевичьего монастыря или разрушенные фашистами новгородские шедевры древней архитектуры. На снимках… помимо изображения я вижу его самого, чувствую его трепетную и деликатную душу художника. Он много снимал, на последние гроши покупал фотопринадлежности и химикалии, отказывая себе в самом необходимом…».

Талант Горнунга как фотографа высоко ценил и Андрей Тарковский. На фотографиях, с которых и начиналось это повествование, Лев Владимирович запечатлел его мать, Марию Ивановну Тарковскую (Вишнякову). Марина Арсеньевна Тарковская говорит, что именно эти снимки послужили импульсом к идее создания фильма «Зеркало». Режиссер в работе над картиной часто обращался к фотографиям Горнунга — отсюда такое удивительное сходство с ними отдельных сцен «Зеркала».

Близкая дружба с семьей Тарковских продолжалась всю жизнь Льва Владимировича, он был крестным отцом Марины Арсеньевны и Андрея Арсеньевича. Воспоминания об этой дружбе, которые будут приведены ниже, отличают удивительная деликатность и скромность рассказчика. Нигде ни словом он не упоминает о том, какое деятельное участие принимал в делах этой семьи, как часто брал на себя многочисленные бытовые проблемы. Вот только один незначительный штрих, свидетельство М.А. Тарковской, говорящее о степени великодушия и самоотдачи Горнунга: «Летом мама увозила нас из города. Папа изредка приезжал на дачу, но чаще там бывал друг родителей, Лев Горнунг, который привозил продукты и керосин. Одна дачная хозяйка была очень удивлена, узнав, что отец детей вовсе не он».

Этой деятельной дружбе и настоящей душевной близости не помешала даже страшная болезнь Л.В.Горнунга: после ранения на фронтах Великой Отечественной войны у него начались серьезные проблемы со зрением, которые вылились к началу 60-х годов в полную слепоту. После этого круг его общения невольно резко сузился, однако с Тарковскими продолжались интенсивные встречи и взаимный интерес друг к другу, к творчеству.

К таким людям, как Л.В.Горнунг, обладающим широкой отзывчивой чуткой душой, одаривающим своей деятельной дружбой (он активно помогал не только Тарковским, но и Парнок, Альвингу, Садовскому, Усову, Бернеру — этот список далеко не полный), испытывали признательность не только современники. Потомки благодарны им не в меньшей мере — за то, что их усилиями не порвалась связь времен. Мемуары и фотографии Горнунга — это настоящий клад для историков, переоценить значение которого невозможно.

С Арсением Александровичем Тарковским и его женой Марией Ивановной, которую все называли Марусей, мы познакомились в 1928 году у А.А. Альвинга¹. Я случайно зашел без предупреждения к Альвингу и застал там молодоженов Тарковских.

Они радостно и доброжелательно встретили меня, и с первых слов стало ясно, что это знакомство принесет нам много приятных встреч, и мы сдружимся. Так оно и осуществилось, и дружба наша с Тарковским продолжается до сих пор, несмотря на многие беды и горести в нашей жизни.

М.И.Тарковская. Село Завражье. Фото Л.В.Горнунга

Тарковские были влюблены друг в друга, любили своих друзей, свою работу, литературу и жили большой кипучей жизнью студентов 20-х годов. Муж и жена Тарковские были студентами литературных курсов имени А.М. Горького, вместе слушали лекции в одной группе, на одном курсе². Они сообща готовились к экзаменам и волновались, как они будут проходить друг у друга. И, несмотря на сопротивление матери Маруси этому браку, он осуществился, и жизнь молодых пошла своим путем, несколько беспорядочно, богемно, но любовно³.

Арсений Тарковский был родом из Елизаветграда на Украине, из интеллигентной семьи.

Отец его был видным юристом города⁴. Арсений рано познал горечь утраты родных. В пятнадцать лет он остался сиротой: отец скоропостижно умер. Спустя немного времени его старший брат убежал мальчишкой на фронт гражданской войны и пропал без вести⁵. Арсений остался жить с обожавшей его матерью и рано стал самостоятельным. От отца он унаследовал страстный темперамент, часто влюблялся в женщин, быстро в них разочаровывался и вновь устремлялся к романтическим приключениям.

Маруся тоже была единственным ребенком у матери⁶, которая рано развелась с отцом Маруси⁷ из-за его трудного характера и вышла замуж за талантливого врача Николая Матвеевича Петрова.

Это был отзывчивый, добрый человек. Родился Николай Матвеевич в городе Шуе и там учился в гимназии. [Он] с первого класса подружился со своим одноклассником Константином Дмитриевичем Бальмонтом. ⁸ (…)

С 15 лет они с увлечением бродили по лесу с ружьем, были страстными охотниками и любителями природы. Эта неразрывная дружба продолжалась до окончания гимназии. Тут пути друзей разошлись: Бальмонт ушел в литературу, а Петров — в медицину. (…)

Друзья встретились вновь лишь перед войной 1914 года. Петров приехал в Москву для закупки медицинского оборудования для больницы и увидел огромный плакат, извещавший о выступлении К. Д. Бальмонта в большой аудитории политехнического музея. Он купил билет и пошел на этот вечер. В перерыве он подошел к Бальмонту, который был окружен поклонниками. Бальмонт, увидев Петрова, царственным жестом отстранил окружавших его и воскликнул, произнося слова в нос:

«Разойдитесь. Это лучший друг моего детства»! [После этих слов] он бросился обнимать Петрова. Бальмонт, освободившись от своих лекционных обязанностей и разогнав всех своих обожателей, рассказывал другу о своих литературных и жизненных успехах. Долго слушал Петров Константина Дмитриевича, так и не успел даже слова промолвить. Больше в жизни им не пришлось встретиться. (…)

В 1909 году Петров Николай Матвеевич женился на Вере Николаевне Вишняковой, матери Маруси⁹. Марусе было в это время два года. (…) Маруся очень привязалась к своему отчиму. Родного отца она не знала, а Кинешму, куда Петровы переехали вскоре после своей свадьбы, Маруся полюбила, как свой родной город. (…)

По окончании школы в Кинешме Маруся поехала в Москву и поступила на литературные курсы им А. М. Горького. Здесь она встретилась с однокурсником Арсением Тарковским и полюбила его. Любовь оказалась взаимной, и молодые решили пожениться. Они известили родных о своем решении, и мать Маруси, Вера Николаевна, приехала в Москву познакомиться с избранником дочери. Он ей не понравился, и она целую ночь уговаривала дочь не свершать такого опрометчивого шага, как замужество.

Увидев, что это бесполезно, она взяла с дочери расписку в том, чтобы она в будущем не упрекала мать, если ее жизнь с Арсением окажется неудачной. Брак состоялся, и Вере Николаевне пришлось примириться с фактом. Молодые ежегодно на каникулы приезжали в Кинешму к Петровым.

К 1930 году Петров заведовал сельской больницей близ г[орода] Юрьевца¹⁰. Больница находилась в местности, омываемой рекой Немдой, которая через 8 километров впадала в Волгу. Здесь была богатая растительность и отрада для Петрова, густые леса. Петровы и Тарковские пригласили меня приехать к ним в отпуск. Я выехал поездом до Кинешмы. (…) На вокзале [меня] ожидала Маруся вместе со своей двоюродной сестрой Татьяной. (…)

К вечеру мы пароходом прибыли в Юрьевец, и оттуда уже отправились в село Завражье, где для меня была приготовлена комната в чердаке над хлевом, в котором помещалась на ночь корова. (…)

Жил я в Завражье чудесно: ко мне привязались Петровы, а с молодыми Тарковскими отношения были у меня самые дружеские.

Вера Николаевна мне доверительно рассказала, почему она была против замужества дочери. В годы студенчества Арсений Александрович был очень нервным. Он страдал неврастенией, и был чрезвычайно беспокойным. [Арсений] был очень худой, а лицо было желтоватого оттенка. Брови его были расставлены косо над глазами. Она очень боялась за судьбу дочери, и поэтому пыталась воспрепятствовать браку.

Отчаянию Веры Николаевны не было границ, когда Маруся приехала с мужем к ней в Завражье из Москвы, и соседка ей сказала, увидев молодого Тарковского:

«Вера Николаевна, я вас считала женщиной серьезной. Зачем же вы отдали дочь замуж за китайца?».

Но жизнь шла своим чередом, и Вера Николаевна примирилась с выбором своей дочери и радовалась ее счастью, немного удивляясь ему.

Жизнь наша в Завражье шла весело, Вера Николаевна заботилась о нашем питании и старалась нас закормить, чтобы всю зиму до каникул нам не хотелось есть. Мы задержались в Завражье до 17 сентября. (…)

Всю зиму 1930-31 года я бывал у Тарковских. Они приходили ко мне. Мы писали стихи и читали их друг другу. Тарковский был увлечен поэзией Осипа Эмильевича Мандельштама, и под влиянием ее писал свои стихи. Мы втроем мечтали всю зиму о Завражье и много говорили о нашей поездке туда. Тарковские вновь звали меня поехать с ними на летние каникулы в Завражье. (…)

Зимой 1931/32 года Тарковские ожидали рождения ребенка. Ранней весной Маруся уехала в Завражье, чтобы находиться в последние дни беременности под наблюдением отчима — опытного врача.

4 апреля 1932 года Маруся родила сына. За родами ее наблюдал Николай Матвеевич, он не отходил от роженицы и очень волновался за судьбу Маруси и новорожденного. По-видимому, трудно было сочетать чувства отца и деда с врачебным долгом. (…)

Принимая роды у Маруси, он сильно волновался, ибо любил свою падчерицу и преувеличивал опасность деторождения для нее. Когда появился на свет новорожденный, он вздохнул свободно и понял, что никогда больше не сможет так волноваться безнаказанно. Такое волнение могло стоить ему жизни¹¹.

Когда Маруся оправилась после родов, окрепла, Петров ее предупредил:

«Следующего ребенка можешь рожать в другом любом месте. Я не в силах больше волноваться за вас».

Новорожденного Тарковские нарекли Андреем, и любовно занялись выращиванием его¹². Марусю с мужем и ребенком поместили в большом помещении, светлом и удобном. На территории больницы был небольшой двухэтажный домик, на первом этаже которого помещалась клиническая лаборатория. Второй этаж был свободен. Он состоял из двух комнат и имел деревянный балкон. Девушки, работающие в лаборатории, очень обрадовались пребыванию Маруси с ребенком у них. После работы они приходили купать Андрюшу и помогать Марусе укладывать его спать. Николай Матвеевич Петров тоже был рад этому, ибо он уставал за день на работе и мог спокойно спать ночь. (…)

Ему больше не мешали работать ни возня с купанием ребенка, ни его плач. Питались молодые у Петровых, и он с ними встречался во время трапез. Мир и радость были в доме Петровых, а у Маруси и Арсения — полное счастье. Арсений oбoжал малыша.

Маруся и Арсений остались в Завражье на все лето и усиленно звали меня туда. (…)

По приезде меня поместили жить в доме, где жила Маруся. Ей с ребенком отвели большую комнату с балконом, а меня поместили в первой, меньшей. Кровать мою поставили у окна. Питаться я ходил вместе с Марусей к Петровым, унося затем оттуда кувшин с молоком или кофе, домашнее печенье и другие лакомства.

У Веры Николаевны было хорошо организованное хозяйство, была корова Голубка ярославской породы. За ней ухаживала домашняя работница Аннушка. Были куры и другая живность. Из леса к нам приносили грибы, ягоды (…).

Мой приезд должен был облегчить жизнь Маруси, и я стал деятельно ей помогать по уходу за ребенком. Но необычайные происшествия начались тотчас по моем приезде.

В первый вечер я лег спать на своей кровати у окна и был разбужен страшным грохотом и звоном разбитого стекла, сильно напугавшим Марусю, а также же меня. Наскоро одевшись и засветивши огонь, мы установили причину [шума].

Оказалось, что ночью поднялся сильный ветер. Его напор был велик, и два гвоздя, которыми плотник закрепил зимнюю раму, не выдержали давления и вылетели из своего гнезда. Освободившаяся оконная рама перелетела через мою постель, не задев меня, и хлопнулась посредине комнаты. Раздался звон разбитых стекол и грохот от упавшей рамы, разбудивший Марусю. Узнав, что я остался целым и невредимым, Маруся стала хохотать, и я присоединился к ней. Это происшествие развеселило нас, и мы всегда весело смеялись, вспоминания о нем.

Другой курьез произошел с нами на второй день моего пребывания в Завражье. Я активно включился в процесс купания малыша, суетился, беспрекословно выполняя распоряжения Маруси принести то или другое, и так далее.

Маруся приготовила всё для купания ребенка, неэкономно израсходовала воду и, держа ребенка в тазу с остатками мыла на теле, попросила подать ей запас воды, которая хранилась в синем кувшине. Маруся забыла о том, что утром в этом кувшине я принес нам кофе, которое мы с наслаждением выпили, но не вымыли кувшина. Она налила туда горячую воду. Я старательно разбавил кипяток до необходимой температуры, Маруся проверила это, и велела мне опрокинуть воду из кувшина на тельце ребенка, чтобы сполоснуть остатки мыла. Я послушно все это выполнил и ужаснулся: ребенок стал черен от кофейной гущи. Пришлось срочно вновь разогревать воду и купать сызнова Андрюшу. Тут нам было уже не до смеха. Маруся бранила меня, а я молчал. Что я мог сказать в свое оправдание?

Жизнь моя в Завражье была очень радостной. (…)

Мы с Марусей гуляли по лесу, она возила малышку в колясочке. Я (…) фотографировал местность, малыша и Марусю.

Незаметно пришло время расстаться с сожалением с Завражьем и вернуться на работу в Москву. (…)

В следующем году (…) Тарковские сняли дачу в Малоярославце, (…) Маруся ожидала появления на свет второго ребенка (…), из-за этого пришлось нам всем приехать в Москву, ибо 3 октября 1934 года родилась Марина Тарковская.

Но время, проведенное мною у Тарковских в Малоярославце, оставило хорошее воспоминание. Там был хороший сад; старые фруктовые деревья в жару давали нам прохладу, и я любил сидеть под высокой грушей.

Другой моей страстью было фотографировать Андрюшу. Ему было уже два года, он умело пользовался речью, настойчиво выражал свои желания. Я приготовился сфотографировать его во время еды. Андрюша сидел за маленьким столом и обедал. В это время откуда-то выскочили два черных кролика, и мальчик хотел бросить еду и побежать за ними. Маруся не позволила это сделать, и сказала: «Сперва съешь суп, а потом пойдешь к кроликам». Андрюша громко заревел, и я сфотографировал его плачущим.

Андрей требовал, чтобы кто-то около него сидел, когда его укладывали спать. Маруся сердилась: у нее не было времени отдаваться безделью. И она эту обязанность сидеть у Андрюши, пока он не заснет, передала мне. Я пел ему всегда одну и ту же песню, весьма заунывно.

Ребенок, услышав мой голос, моментально засыпал. Это освобождало Марусю от необходимости уделять много времени усыплению малыша. Маруся оказалась заботливой матерью и хотела воспитать своих детей здоровыми. Но она опасалась, чтобы астеническое телосложение мужа и его заболевание неврастенией не оказалось пагубным для Андрюши, и нашла лекарство от этого. Она запрещала сыну есть варенье и конфеты, и малютка, увидев сладкое, заявлял нам: «Мне есть это нельзя», и не ел. Маруся поила сына козьим молоком и верила, что это — противоядие против неврастении. Андрюшка называл козье молоко «козьим чаем».

Дом, в котором жили Тарковские в Москве в Гороховском переулке, был одноэтажным. Он помещался на территории завода, и двор его был недоступен для посторонних. Маруся очень удачно использовала это обстоятельство. Она зимой выносила коляски детей на свежий воздух, ставила их около дверей снаружи так, чтобы могла наблюдать за ними из своего окна.

Она укутывала детей в ватные одеяльца, укладывала в колясках, и они засыпали днем на свежем воздухе во всякую погоду. Ни дождь, ни мороз не являлись препятствием для пребывания детей на свежем воздухе. (…)

Вера Николаевна попросила меня приехать к ним в январе 1935 года. (…)

Весь день Вера Николаевна расспрашивала меня о внуках, которых она страстно хотела повидать. Через два дня она уехала к ним в Москву, а я остался в доме. Днем Н. М. Петров был в больнице, и лишь две его охотничьи собаки делили со мной мое одиночество и сопровождали меня на прогулках. Я занимался переводом Корнеля и иногда охотно помогал Н.М. Петрову. Он в то время занимался лечением от склероза гиперсолом и обучал меня искусству введения его в мышцу. По вечерам [он] рассказывал мне свои охотничьи приключения.

Сильное впечатление на меня произвел рассказ Николая Матвеевича о гибели Анатолия Бальмонта, брата поэта¹³. Вскоре после революции бандиты, польстившись на прекрасное ружье Анатолия, напали на него в лесу, убили (…) и ограбили, а труп бросили на съедение зверям. Прошло много времени, пока не обнаружили изгло[да]нный труп Анатолия. Бандитов-убийц его обнаружить не удалось.

Петров Н.М. любил лес, охоту и весь свой досуг отдавал на приготовления к жизни в лесу. Он научил меня, как высушить отсыревшую спичку, засунув ее в волосы, как разжигать костер и многому другому. Так мы с ним коротали наши зимние вечера. (…)

Лето 1935 года я часто приезжал к Тарковским, и Андрюша любил ходить гулять со мной. Когда приезжал Арсений, то он присоединялся к нам. На даче Арсений переводил стихи азербайджанских и татарских поэтов, а я много фотографировал.

Наша дружба с Тарковским продолжалась, но, начиная с 1937 года, я уже не мог уделять им много времени и жить с ними одной жизнью: я стал человеком семейным. Ранней весной 1937 года я уехал в Ташкент, где жила моя невеста Анастасия Васильевна, и там свершилось наше бракосочетание. Вернулись мы с женой в Москву уже в мае, и вдвоем отправились с ней на дачу в Тучково к Тарковским, где пробыли два дня и уехали в Москву. Зимой мы навещали Тарковских, но редко. У меня появились многие заботы, и было мало времени. (…)

С самого начала войны Арсений ушел в армию, и был мобилизовал для работы в военной газете Белорусского фронта. Здесь он работал в содружестве с московскими писателями. У него была фотография, на которой были засняты Александр Твардовский и он в военной одежде. Он успешно провоевал все военные годы, и в конце войны в 1944 году был ранен осколком мины в голень¹⁴. В ближайшем санбате пришлось долго дожидаться врачебной помощи. Санбат находился в землянке, раненых было много, и сестры не могли обслужить сразу всех. У Арсения началась гангрена, и когда он попал на операционный стол, то пришлось ему ампутировать ногу выше колена. Из Армии Арсения демобилизовали, и он вернулся в Москву.

Маруся с самого начала войны уехала (…) к Петровым с детьми в Ивановскую область. (…) Тяжелое испытание выпало на долю Тарковских. Маруся, вернувшись с детьми в Москву, ухаживала за Арсением, у которого болезненный процесс в ноге не прекращался, и врачам все время приходилось очищать кость и понемногу укорачивать гангренозную ногу, пока ее не отрезали до бедра¹⁵. Арсений не мог привыкнуть к протезу, тяготился им, и дома им не пользовался: он или брал костыль и старался передвигаться с ним по комнате, или прыгал на одной ноге.

Он был всегда худощав и подвижен, и это облегчало ему теперь жизнь. Характер у Арсения стал портиться. Арсений не хотел отвыкнуть от общества людей, среди которых он всегда пользовался успехом, особенно у женщин. У него было много обаяния и доброжелательности к людям. Поклонники отдавали ему дань комплиментами. Он любил слушать их: и хвалу себе, и своему таланту. Поэтому он продолжал бывать в литературных кругах и у знакомых, несмотря на отсутствие ноги.

В семье Тарковских назревал конфликт. Маруся никогда не хвалила Арсения, чтобы он не зазнавался, но сам он знал себе цену и не позволял унижать себя, а требовал повышенного внимания¹⁶. Все это он находил вне дома, и его частые и продолжительные отлучки из дома, увлечения другими женщинами, волновали и нервировали Марусю, а ее возбужденное состояние мешало Арсению сосредоточиться и регулярно работать.

Положение обострилось для Арсения, когда приехала к Тарковским Вера Николаевна, которая хорошо понимала создавшееся положение, но помалкивала. Она продолжала материально помогать Тарковским.

В конце 40-х гг. Вера Николаевна овдовела. После смерти Николая Матвеевича Вера Николаевна получила персональную пенсию за мужа, заслуженного врача республики, ликвидировала свое хозяйство и имущество в Юрьевце и переехала в Москву к Тарковским.

Ей пришлось стать свидетельницей нового увлечения Арсения вдовой писателя Владимира Тренина, писавшего о творчестве Маяковского и погибшего на войне. Маруся была очень сдержана, узнав о том, что Арсений пропадает сутками у Тони Трениной [на углу Большой Серпуховки и Первого Щиповского переулка], но тяжело переносила новое увлечение мужа. Она ни с кем, даже с матерью, не говорила о своих страданиях, хотя Вера Николаевна прекрасно все понимала и тоже молчала. Они обе тайком друг от друга делились иногда со мной своими горестями, подозрениями, переживаниями, обидами и опасениями¹⁷.

События разворачивались стремительным темпом, и Арсений уступил своей страсти и ушел жить к Тоне Трениной¹⁸. Он требовал большого внимания к себе, подолгу лежал в постели, и Тоня стала ухаживать за ним. У нее был спокойный и ровный характер, жила она своим счастьем, своей любовью к Арсению. Тоня не работала: жила на пенсию, которую получала за мужа и всё свое время отдавала заботам об Арсении, что вполне устраивало его.

В конце 40-х гг. я получил от Арсения письмо с просьбой навестить его с Тоней.

Моему приходу он обрадовался больше, чем всегда, и я стал его навещать, но у Маруси я бывал чаще, чем у Арсения. Однажды я встретил у Арсения подругу Татьяну Озерскую, довольно миловидную женщину. Она была хорошей переводчицей английской и американской прозы, много этим зарабатывала, так как у нее была постоянная работа. (…)

Арсений стал посещать Татьяну, сдружился и с ее собачками, которые ластились к нему, когда он приходил в гости к Татьяне. Все чаще и чаще стал Арсений пропадать у Татьяны, и Тоня очень стала беспокоиться его отсутствием. (…)

Арсений ушел жить к Татьяне и скоро позвал меня туда навестить его¹⁹.

Навещая Марусю, я узнал, что каким-то образом обе покинутые Арсением женщины познакомились, и общее их несчастье сблизило их. Они подружились.

Настала теперь пора и для Арсения подумать об улучшении условий своего быта и работы.

Переводчиком он был превосходным. Издательства постоянно снабжали его работой, следовательно, заработок у [него] стал постоянным и солидным. Это позволило Арсению и Тане в конце 50х гг. приобрести кооперативную квартиру в писательском городке по ул. Черняховского. (…) Здесь у Арсения был уже маленький кабинет, где он мог спокойно располагать собой. В комнате стоял его письменный стол у окна. Он всегда был завален бумагами, около дивана стоял маленький столик и полка с книгами и грампластинками. Арсений работал неровно: иногда несколько дней не мог войти в рабочую стезю и приняться за работу, но если уж начал работать, то быстро и талантливо выполнял задание и опять предавался сладостному времяпровождению: слушал музыку и занимался чтением любимых поэтов и сам писал стихи. Арсений очень любил музыку и понимал ее. В детстве, еще в Елисаветграде, до революции, он учился играть на пианино. Любовь к музыке он передал своему сыну.

У Андрея был хороший музыкальный слух, и Марусю очень огорчало, что у них нет музыкального инструмента. Соседи их, музыканты, жившие над ними, стали заниматься с Андрюшей. Он ходил к ним регулярно играть на пианино и делал большие успехи. (…) Все думали, что он станет музыкантом, а он по окончании школы музыку оставил и поступил в институт кинематографии на режиссерский факультет и стал учеником Михаила Ромма, моего друга юности. (…)

Окончив институт, Андрей блестяще сделал свою дипломную работу, создав кинокартину «Скрипки и коньки»²⁰. Его талант развивался очень быстро, и получил большое признание за рубежом.

В настоящее время Андрей только что закончил поставку кинокартины «Белый-белый день» на тему своего детства²¹. Из-за своей кипучей деятельности Андрей редко навещал Марусю, а еще реже — Арсения.

Однажды я его встретил у Арсения, и Андрей бросился мне на шею и долго целовал меня, как родного дядю. Маруся мне рассказывала, что Андрей, навещая ее, любил рассматривать старые фото моей работы и сказал ей, что очень привязан ко мне и любит меня, ибо всё его детство связано со мной, и он меня часто вспоминает радостно и светло.

Марина Тарковская превратилась к окончанию школы в очень красивую девушку, умную, скромную, с большим тактом и обаянием. (…) Она обладала ровным и спокойным характером. Была добра к людям и очень покладиста.

Молодые люди серьезно влюблялись в Марину. Среди них были два соперника, которые длительно и безнадежно надеялись на то, что Марина, наконец, вняв их мольбам, примет их предложение и выйдет замуж за одного из них. Тщетно надеялся и Евгений Борисович Пастернак, что сможет умолить Марину стать его женой. Он обращался за содействием к ее отцу, просил уговорить Марину выйти за него замуж. И — странно — добрая и всегда уступчивая Марина здесь проявила твердость характера [и] отказала всем претендентам на ее руку и сердце. Позднее она вышла замуж за товарища брата по институту Сашу Гордона, сохранив, однако, в замужестве свою девичью фамилию Тарковская.

[Арсений всегда очень много работал] — переводил стихи поэтов Грузии, Туркмении, Азербайджана и других. В Туркмении его очень ценили и дали премию за его переводы древнего народного поэта-ашуга Махтумкули²².

На Третьем съезде Советских Писателей Александр Твардовский в своем выступлении назвал Арсения Тарковского «нашим лучшим переводчиком». (…)

В начале мая 1974 года я навестил его в новой квартире [на Маяковской площади]. Он завел для меня несколько новых пластинок и подарил мне пластинку с записью его голоса. Там было чтение его стихов разных лет. Слушая дома эту пластинку, я лишний раз убедился в том, что влияние Осипа Мандельштама прошло через всё творчество Тарковского, несмотря на оригинальность талантливых стихов Арсения.

Теперь он ждет выхода своего четвертого сборника стихов в издательстве «Художественная литература». Обещают, что он появится в конце 1974 года. ²³ (…)

¹ Альвинг (Смирнов) Арсений Александрович (1885-1942), поэт, в 1910-1920-х гг. — редактор журнала «Жатва», близкий друг Л.В.Горнунга. Был репрессирован, отбывал заключение в концлагере г. Свободный (строительство первой БАМ). Умер в Москве от дистрофии в 1942 г. Л.В.Горнунг организовывал его похороны на Рогожском кладбище.

² В 1925 году М.И. Тарковская поступила на подготовительное отделение Литературных курсов, которые возникли после закрытия Литературного института и имели права высшего учебного заведения. А.А.Тарковский учился там же на первом курсе. Курсы официально прекратили свое существование в 1929 году, и М.И.Тарковская не смогла получить диплом о высшем образовании.

³ Тарковские поженились в феврале 1928 года.

⁴ Александр Карлович Тарковский (1862-1924) служил в Елисаветградском Городском общественном банке, сотрудничал как журналист в газетах Елисаветграда и Одессы, неоднократно избирался гласным Городской думы. В 1887-1892 гг. находился в ссылке за революционную деятельность.

⁵ Валерий Александрович Тарковский (1903-1919) в апреле 1919 года исчез из дома, оставив записку, что уезжает «по Елисаветградскому уезду агитировать» за советскую власть. Участвовал в боях Красной армии против формирований атамана Григорьева, погиб в мае 1919 г. Здесь Л.В.Горнунга подвела память: А.К.Тарковский умер через пять лет после смерти сына Валерия.

⁶ Мать М.И.Тарковской — Вера Николаевна Дубасова.

⁷ Отец М.И.Тарковской — Иван Иванович Вишняков.

⁸ Аберрация памяти Л.В.Горнунга. Учась в старших классах гимназии, Николай Матвеевич жил в семье Бальмонтов и был репетиром у Константина и Аркадия.

⁹ Аберрация памяти Л.В.Горнунга. Сближение В.Н.Вишняковой и Н.М.Петрова произошло не ранее 1914 г.

¹⁰ Н.М.Петров занимал должность судебно-медицинского эксперта.

¹¹ Н.М.Петров много лет страдал стенокардией.

¹² Маленький Андрей вскоре после рождения был крещен в церкви Рождества Богородицы, крестным отцом стал Л.В.Горнунг.

¹³ Речь идет об Аркадии Константиновиче Бальмонте.

¹⁴ А.А.Тарковский был ранен в декабре 1943 г. под Городком Витебской области.

¹⁵ Аберрация памяти Л.В.Горнунга. А.А.Тарковский ушел из семьи в 1937 г. и после войны жил уже со своей второй женой Антониной Александровной Бохоновой (1905-1951 гг.).

¹⁶ Очевидно, говоря о характере М.И. Тарковской, Л.В. интуитивно был прав. Марина Арсеньевна Тарковская в своей книге «Осколки зеркала» приводит слова матери: «Т. [Антонина Александровна Бохонова] когда-то мне сказала, что она мечтала быть другом, правой рукой какого-нибудь большого человека, а я удивилась, потому что я хотела сама быть созидателем… Быть приживалкой чужого дарования! Надо иметь дар самоотречения. И насколько в жизни и в быту он мне свойственен по полному безразличию к тому, от чего я с легкостью отрекаюсь, настолько я жадна к своему внутреннему миру, и попробуйте сделать из меня святую! Потому-то я и не смогла бы быть ничьей нянькой и вот поэтому-то я и не могу никак изменить свою жизнь».

¹⁷ М.А. Тарковская писала о сложившейся ситуации в книге «Осколки зеркала»: «Папа, по маминому выражению, всерьез «задурил». Его исчезновения из дома, поздние приходы и неумелые оправдания раздражали замученную маму — ведь двое маленьких детей были на ней одной…».

¹⁸ Все описанные выше события относятся к 1937 году.

¹⁹ В 1951 году А.А.Тарковский женился на переводчице Т.А.Озерской (1907-1991).

²⁰ В 1961 году Андрей Тарковский окончил работу над дипломным фильмом «Каток и скрипка».

²¹ Окончательное название фильма, известное и по прокату — «Зеркало» (1974).

²² В 1971 году А.А.Тарковский получил Государственную премию Туркменской ССР имени Махтумкули.

²³ В 1974 году в издательстве «Художественная литература» вышла книга А.А.Тарковского «Стихотворения».