Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Читайте отзывы. Так же рекомендуем завод Горницу.
СТРАНИЦЫ САЙТА ПОЭТА АЛЕКСАНДРА РЕВИЧА
Авторский вечер А.М.Ревича в книжном магазине "Bookberi". Александр РЕВИЧ
КОНЕЦ ВЕКА
ИЗ НОВЫХ СТИХОТВОРЕНИЙ
ИСТОРИЯ I. Так разрушалась империя, Господи Боже, прости! Сгинули Сталин и Берия, следом пошли травести, но и эпоха Тиберия к дождику ноет в кости. 1963-2000 г.
2. Народный глас - голосованье в храме, какой там суд или ночной арест! Тут попросту побитие камнями и наконец - Спасителя на крест. 22 сентября 2000 г.
З. Свобода, - скажете? Но разве нас излечат ее открытые просторы без границ? Не стоит забывать: свобода - чет и нечет. Так вырывается на волю ловчий кречет и тут же с лета бьет нерасторопных птиц. 5 января 2001 г.
4. Трагедия со сцены не сходит с давних пор: бывают перемены - то монолог, то хор, где самых голосистых выводят наперед, где сам я был в статистах, безмолвных, как народ. 24 января 2001 г.
5. Исчезли два тысячелетья, седая даль и наша близь. Ты спросишь, что несет нам третье? Молчи и Господу молись! 29 декабря 2001 г.
МУЗЫКА
I. Седой двадцатый век уже при нас завел манеру танцевать с прискоком, по-воробьиному, и создал джаз, а под конец, хлебнувши ненароком и рок, и лихо, и иной балдеж, утратил всякий слух, и не найдешь щемящей ноты в мире одиноком, нет музыки, и нам выходит боком безмолвие, грохочущее сплошь, та глухота, предсказанная Блоком. 29 декабря 2000 г.
* * * Белый туман, белый город в тумане, над полушарием северным мгла, снег ретуширует контуры зданий, и колоннада у входа бела.
Кажется, там, за чертой урагана, стены возводят магический круг, а из трепещущих скважин органа следом за звуком возносится звук.
Где-то беспамятство и канонада, но посреди городской толчеи в эти часы мирового распада Бах воздвигает ступени свои. 1 января 2001 г.
2. ...а музыка всегда была в загоне, когда валили лес и на току, когда визжали пили, ржали кони и откликалось топорам "ку-ку", и отбивали зорю барабаны, и сапоги гремели на плацу, и артобстрел врывался ураганный, и свист хлестал, как плетью по лицу, в двадцатом веке было, прежде было: и вечный бой, и праздничный салют... Но что же это к горлу подступило? Послушай, где-то ангелы поют. 12-13 января 2001 г.
РАЙ I. Здесь вечный день и сон в тени древес, и солнечных былинок шевеленье, и всплеск ручья, и шелестящий лес, овечье стадо, а за ним оленье.
Здесь лев прилег под лиственный навес, и мирно дремлет волк, а в отдаленье павлин уснул и слон-тяжеловес, и прочее лесное населенье.
Где это все? Пришло издалека, приснилось и растаяло, - так странно прямоугольником телеэкрана
бежит неуловимая строка. И это все пришлось нам слишком рано забыть навек, чтоб вспоминать века. 2 октября 2000 г.
2. На плечи снег садится тощий, туман и сырость на дворе. Как говорят, погода та еще в разгаре святок, в январе.
В эфире - тягостные случаи: где - взрыв, где — бойня, где - скандал, в Читу пришли морозы жгучие, и омичей мороз пробрал.
Мы испытали эти прелести, нам только снился райский сад, где мир сиял в блаженном шелесте тысячелетия назад. 8 января 2001 г.
3. Прощание всегда некстати, но отступает суетня, когда мы видим на закате наш мир в последних красках дня.
Проходит все, чтоб возвратиться: цветенье, листопад и снег, и это дерево, и птица, и эта жизнь, и этот век.
Нет, не печаль и не досада, а просто в окнах меркнет свет, и все равно мы дети сада, которого на свете нет. 23 ноября 2000 г.
* * * М.Р. И ласточки мелькнувшая стрела над самою водою пролетела, не замочив свистящего крыла, не окропив стремительного тела, над зеленью зеркального пруда вдруг ворвалась на волю из-под спуда, возникла невзначай из ниоткуда и тут же ускользнула в никуда, как бы слилась с безоблачным простором, с прибрежными кустами и кугой, являя миг, являя сон, в котором и вечность, и бескрайность, и покой. 19 июля 2000 г.
* * * Как стрела на излете при паденье в траву, забываю о плоти, только в звуке живу,
в звуке, в свете, в печали, в том, что волей Творца было Словом в начале и не знает конца. 7 апреля 2000 г.
* * *
Ну вот и все, какая жалость, я жив, я дожил до седин, и все, что вечностью казалось, вдруг оказалось - миг один.
Иное знанье постигая, я что-то, кажется, постиг, но вот оказия какая: передо мной все тот же миг. 3 сентября 2000 г.
ПОСЛЕДНИЙ СНЕГ
На последнем снегу, под последним ранним светом далекого дня оплетенный туманом, как бреднем, он лежит и глядит на меня. Этот пристальный взгляд, как с портрета, все следит и следит за тобой, он пока еще с этого света, но уже далеко за чертой, в позапрошлом, где мглистые даты, где в стихе шелестит листопад, где и версты бегут полосаты и метели, как бесы вопят. Он уходит, но все остается, уходить навсегда не спеша, этих крон, этих чащ позолотца, эта даль, этот стих и душа. 7 сентября 2000 г.
СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ 1 Когда коснулось глаз свечение пещеры, младенца в первый раз окутал сумрак серый.
Стояли холода, студя золу мангала, и хоть взошла звезда, тепла недоставало.
В тот предрассветный час, когда знобило плечи, пришел один из нас, детеныш человечий,
из света или тьмы холодным новогодьем явился в мир, как мы обычно в мир приходим
на счастье иль беду, чтоб встретить утро снова в двухтысячном году от Рождества Христова. 22 февраля 2000 г.
2 Совсем не трудно гвозди вбить в ладони и промеж ребер засадить копье. Что делать! Зародилось в смертном лоне Его живое тело, как твое,
и потому Он преклонил колени, когда уснули спутники в саду, и у Отца просил соизволенья избегнуть казни, миновать беду.
Мы ближние Его в скорбях и боли, мы все от плоти плоть, от кости кость и стискиваем зубы поневоле, представив, как вбивают первый гвоздь. 27 февраля 2000 г.
3 Когда меж камней раскаленных Его утомляла ходьба, дышал он с трудом на уклонах, и смахивал капли со лба,
и пил родниковую воду, такую прозрачную встарь, и нищую славил природу, неведомый странник и царь. 29 февраля 2000 г.
4 Все это виделось когда-то в начале мира, на заре: стекло оконного квадрата в морозных пальмах, в декабре.
Все это виделось спросонья: за дверью зимний белый двор и пиковая масть воронья пространствам снежным вперекор.
Все это было до сознанья: тепло и пламя ночника, и призрачные очертанья вещей, не названных пока.
Так возникал в глазах младенца мир узнаваний и примет: лицо, рука и полотенце, и древний смысл: «Да будет свет». 2 марта 2000 г.
5 Говорят, в далеком ноябре, в ночь, когда я вышел из утробы, был мороз трескучий на дворе, горбились за окнами сугробы.
В давнем южном городе мело, вьюга за стеною выла бесом, окон запотевшее стекло поросло дремучим белым лесом.
С кранов лед свисал, не стало дров, не топили печь, воды не грели, с первого мгновенья был суров ты, мой век, от самой колыбели.
Многое случится, а пока ощутимы бережные чьи-то две ладони, запах молока, чья-то всемогущая защита.
Так в одну из самых лютых зим, в дни бескормицы и бездорожья был незримой силою храним маленький росток, подобье Божье. 10 марта 2000 г.
ОТПРАВКА В непогодь самую жуткую не было зябко и жутко, если беспечною шуткою сопровождалась побудка,
и сквозь поземку колючую в пешем строю или конном, веря счастливому случаю, двигались части к вагонам,
чтобы по насыпям гаревым в стуке колесном по стыкам двигаться к вспышкам и заревам в столпотворенье великом.
Было, как водится, всякое, будет еще не такое: дрожь перед самой атакою, снег и беспамятство боя.
Кто не вернется с победою, тот не узнает о многом. Ведая или не ведая, все мы ходили под Богом. 17 марта 2000 г.
ОСКОЛКИ
...вдруг стало видно далеко Н.Гоголь
Стало видно далёко-далёко, до конца и до края земли, словно чудом прозревшее око различило Карпаты вдали.
То ли сон, то ли блажь, то ли морок, но на мартовский снег наяву косо падают листья, чей ворох в прошлом веке осел на траву.
Тут же пыль, духота и проселок в колеях орудийных колес, дым от стен обгорелых и елок и фугасами взрытый откос,
и мальчишка, бегущий по травам в зной, в далекие колокола, и снежок над речным ледоставом: все, как было, и жизнь не прошла. 27 марта 2000 г.
* * *
У детства были солнце и луна, и облако и крыша с голубятней, и двор в прямоугольнике окна, и ветви клена, неба необъятней, крутой обрыв над паводком степным, соборный купол, ясный, как светило, плывущий звон и золоченый дым, какой-то луг и сивая кобыла, чей бред потом вошел в прямую речь. Неужто это всё? Совсем немного с тех пор рискнула память уберечь. Как знать, благая весть или тревога ударила тогда в колокола, но крыша, двор и дерево и плавни души коснулись вскользь в тот полдень давний, поскольку вечность впереди была. 6 мая 2000 г.
* * * Быть может, это в детском сне и, может быть, во время хвори чернел тот Ангел на стене в пернатом аспидном уборе.
Грузинского монастыря взошла стена сторожевая, и плакал дух, видать, не зря, слезами камень прожигая.
Был детский сон, был камень глух, и все на свете было глухо, как мы, слезами плакал дух, и очень жалко было духа. 10 июня 2000 г.
* * *
В глубинах моря ледяного совсем недавно и давно тонули мы и тонем снова, и всякий раз - на дно, на дно.
Воспоминания о суше смывает черная вода, но вечные всплывают души и устремляются туда,
где нет ни стужи, ни простуды, ни унижений, ни стыда, где все исчезнут пересуды в огне Последнего Суда. 31 августа 2000 г.
СТАРАЯ ГРАВЮРА
До края неба путь был долог, а кажется на глаз, что короток; упал на землю звездный полог, куда в конце дошел - и скоро так - монах босой в нескладной рясе, стал на колени, будто кается; ему уйти бы восвояси, но полог приподнять пытается, пролез под складки ближе к тайнам и замер, поражен загадками. Не дай нам, Господи, не дай нам узнать, что там, за теми складками. 9 сентября 2000 г.
ВЛАДИМИРУ МОЩЕНКО Мой друг, удручен ты чужою виной и веком, не щедрым на льготы, но жизнь никогда не бывала иной, и круты ее повороты,
но круты ее повороты, когда от копоти меркнут светила, и падает с неба не искра-звезда, а рушатся тонны тротила.
Что толку в раскрытии чьей-то вины: в нападках то справа, то слева? Избави, Господь, от чумы и войны, сумы и тюрьмы, и от гнева. 12 сентября 2000 г.
ИСАЙЯ Говорящий посреди пустыни, вспоминай, что ты не одинок, что вокруг пространство в дымке синей, что пространство стелется у ног, что незримый Дух в пустыне этой Богом дан тебе в поводыри, даже неуслышанный, не сетуй, говори в пространство, говори. 21 сентября 2000 г.
НЕМНОГО О ПТИЦАХ 1. Как этот говор был понятен, и не забылся до сих пор рассветный бормот голубятен, сорок базарный разговор.
Что сердцу может быть утешней, когда скворец среди ветвей над свежеструганной скворешней поет, совсем, как соловей?
Бывали сумрачные весны, но в наш вторгался неуют такой распев многоголосный, как будто ангелы поют.
Все безыскусней, все наивней под небом ширилась хвала, игра лучей, чечетка ливней и звон листвы, и свист крыла.
2. Все меньше птиц, знакомых с давних дней, по мне б хоть на асфальте воробей, чтобы бочком прошелся да с прискоком, а здесь лишь от ворон черным-черно да пегий голубь сядет на окно и смотрит искоса янтарным оком.
Что делать, по ночам не видно звезд, на сучьях по весне грачиных гнезд, зимой синиц не видно желтогрудых, придешь в жару на Чистые пруды, нет лебедей на зелени воды, а за городом - уток на запрудах.
Ты этих птиц не замечал порой, мелькнет, бывало, стриж, за ним второй, и пусть себе летают эти двое, исчезнут в небе - тоже не беда; так и о сердце вспомнишь лишь тогда, когда напоминают перебои. 9-29 сентября 2000 г.
ЧАША Мог бы совсем не родиться, мог бы... Но слава Творцу! Вспомнишь забытые лица - слезы текут по лицу.
Снежное утро рожденья - твой незапамятный мир, тот, где чадили поленья в печках озябших квартир.
Страху в глаза и отваге острой крупою мело, бились кровавые флаги с белой пургою в стекло.
Снова пространство в сугробах, вьюга и выстрелы в лоб, и на холмах крутолобых ноги вмерзают в окоп.
Все это было когда-то и остается вовек: черные строки штрафбата в белый впечатаны снег.
Жизнь завершается наша зимней атакой во сне. Выпита полная чаша, самая малость на дне. 20 января 2001 г.
МОЛИТВА НОЯ Земля деревьев, трав, лягушек и жуков, коней и окуней, синиц и прочих тварей дает своим жильцам питание и кров, оберегает свой гербарий и виварий,
хранит их от жары, от стужи и ветров, дарит одним огнем властителей и парий. Кто знает, что таит ленивый взгляд коров, зеленый глаз кота или собачий карий?
Уже разверзлась твердь и хлынула вода, уже на дне морском поля и города, не скроются в горах ползущие по скатам.
Воздай нам, Господи, за подлость и хулу, но избавленье дай хоть малому числу - созданиям Твоим, ни в чем не виноватым. 7 октября 2000 г.
ДЕТСТВО МАРИИ
Доверчивые, мглистые, как тьма, глаза еврейской девочки-трехлетки глядят на травянистый склон холма, на облако, на пальмовые ветки
у входа в храм, куда она сама войдет, как сотни лет входили предки, уже вступила, гордая весьма, в мерцающий огнями сумрак редкий.
Но видит ли сквозь стену из камней ночлег в пещере, редкий сумрак в ней, младенца с темнорусыми кудрями?
Видны ли ей над синевой долин крест на горе, на нем распятый Сын? Или одни огни в прохладном храме? 12 октября 2000 г.
* * *
Когда нет жалости, какие там стихи! Устал я, милые, от всяческих ухваток, от силы напоказ, от прочей шелухи, от бега взапуски, - и так покой наш краток.
Так много на земле сосны и ковыля, лишь выйди в этот мир, переступи порожек. Мне жаль мою жену и Лира-короля, друзей и Гамлета, щенков и многоножек.
Считаем силою, когда не дрогнет бровь, считаем слабостью печаль без всякой позы, но что же делать нам, когда болит любовь? Величье - кесарю, Шекспиру - смех сквозь слезы. 13 октября 2000 г.
ПРОЩАНИЕ С ВЕКОМ
Вот и кончается эта пора, строчка истории нашей, сколько режимов сошло со двора, сколько их выгнали взашей.
Что-то не помнится благостных дат, что-то опять лихорадит. Все-таки прожил я дольше, чем дед, может быть, дольше, чем прадед.
Прожил, да только всему есть предел, если подрезаны крылья, сила - когда ты себя одолел, все остальное - насилье. 16 октября 2000 г.
СОН ОБ АРМАГЕДДОНЕ[1]
Гдe-то за туманом время оно, но сырою ранью до утра снится суходол Армагеддона, а, быть может, так звалась гора. Как в столетнем фотоаппарате, панораму застилает мгла, где в последний раз сойдутся рати: с черной тучей - белые крыла. Кажется, лежал я в поле этом, двигался ползком, срывался в бег, думалось, сраженье будет летом, но белеет почему-то снег, почему-то снег лежит, не тая, под снарядный вой и свист ракет, и оделась в снег гора святая - место боя на исходе лет. Я исчерпал страх, и дух спокоен, бой уходит по сухой стерне, Господи, я Твой последний воин, хоть в последний pаз, в последнем сне. 18 октября 2000 г.
СОН ОБ АРАРАТЕ
Этот мир, озаренный неоном, город наш, ненадежный приют, где шампанское пьют с самогоном, непотребные песни поют, так поют, что ни складу, ни ладу, только визг, только грохот и бой до конца, до пьяна, до упаду, всех со всеми, с душой и судьбой, всех со всеми: так жили и пили, шли на брата в брали полон. В этом свете неона - не ты ли, вечный скоп, вечный град Вавилон, незапамятный, позавчерашний, уходящий под воду в веках с древней башней, с Останкинской башней, с башней Эйфелевой в облаках? Вот и все. Только свет без заката над ковчегом раскинул крыла, и на всплывший уступ Арарата безмятежная вечность легла. 20 октября 2000 г.
ЧИТАЯ КОТА МУРА В безделье своем городском о чем только, братцы, не пишем, мечтая сравниться с котом, который шатался по крышам и все-таки выпустил том о жизни, но проще простого бумажные кипы марать, кропать за тетрадью тетрадь под сенью хозяйского крова, забравшись тишком под кровать в тогдашнем заштатном Берлине, в немецком своем закутке, где можно княжне и графине припасть, изогнувшись, к руке, подглядывать из-под скатерки и жить себе кум королю, а, впрочем, кота не хулю. Засмотришься в глаз этот зоркий, зеленый, как лист на просвет, а там вековая дремота, мгновенная вспьшка и что-то, где смерти и времени нет. 22 октября 2000 г.
УЛИЧНЫЕ ПЕСНИ
1. ШАРМАНКА Тот ящик одноногий, обшарпанный такой, топтался на пороге с протянутой рукой,
и старичок в ермолке свой совершал помол: на этой кофемолке судьбу свою молол.
Качались волны звука у самого окна: разлука ты, разлука, чужая сторона.
Ладов унылых хрипы кто помнит в наши дни и тень дворовой липы, и старика в тени? 1 ноября 2000 г.
2. ЧИКИТА Как-то все позабылось, простите, давний двор и листва, как во сне, но вздыхал о какой-то Чиките патефон на раскрытом окне.
То далекое лето забыто, капал, кажется, дождь поутру, но доносится имя Чикита, как чуть свет кукованье в бору. 29 октября 2000 г.
3. ВОЗВРАЩЕНИЕ В СОРРЕНТО Погляди на море из-под тента, горизонт вечерний лиловат, хорошо за столиком в Сорренто что-то пить и провожать закат.
Вспоминаю: берег был отвесен, вспоминаю: был обрыв скалист, но не помню знаменитых песен, и не надрывался гитарист.
Никакого аккомпанимента, никакого звука в мире нет, так чтоб кто-то звал: "Вернись в Сорренто", как запало в душу с давних лет.
Вечерело. Город над заливом зажигал огни, как карнавал, может, кто-то был тогда счастливым, только никого никто не звал. 24 октября 2000 г.
ПАМЯТИ МАТЕРИ
Ни одной живой души с тобою, нам сказали, не было в те дни, а ведь помню время: нет отбою от подруг и всяческой родни.
В сонном, опустевшем нашем доме в летний полдень не нашлось, увы, никаких знакомых звуков, кроме заоконных шелестов листвы,
сквозь которую вдали сверкали отблески оконного стекла, когда ты коснулась зазеркалья, не прощаясь, навсегда ушла. 26 января 2001 г.
* * * Вечер века и небо вечернее навсегда уходящего дня давних гроз и лучей достовернее, потому что ты любишь меня,
та же самая, так же изменчива, как под ливнем далекой весной, только снегом вечерним увенчана, зимней нынешнею белизной.
Не жалей, не печалься о прожитом, все, что было не так, хороня, даль пока еще светится - что же там? - вечер, сумерки века и дня. 16 декабря 2000 г.
24 МАРТА 1993 ГОДА В нашем снежном ненастном квартале, в зябком царстве земных непогод время ринулось вниз по спирали, словно в штопор попавший пилот,
и уже мы в пространстве не прежнем и во времени тоже другом, даже если лежали мы лежнем, в прошлом веке остался наш дом,
все осталось - и радость и горе, все чужое прошло и свое, и святой змееборец Егорий опускает с размаха копье.
Все, что было, лишь буря в стакане, даже всплеск океанских зыбей. Третий Рим при последнем дыханье шевелит позвонками, как змей. 24 марта 1993 г. - 27 декабря 2000 г.
* * *
Детская пушистая погода, в рыхлой вате рытые ходы, узкие траншеи для прохода с вязкой дров или с ведром воды.
Это время давнее и место из глубин сегодня извлеку: запах праздника, тепла и теста, - как их было мало на веку!
Мало или нет - не в этом дело, лучше бы совсем не помнить зла, радости минута пролетела, но зато и горькая прошла. 31 декабря 2000 г.
* * *
Там были любовь и досада, и летние грозы и снег. Не требуй возврата, не надо, оставшийся в памяти век.
Куда нам теперь возвратиться? Нигде нам не светит покой, а воля, пугливая птица, вспорхнет - и уже за чертой,
где болдинской нет позолоты, и солнечных крымских прикрас, но горести те и заботы пока еще трогают нас,
а по небу движется птица, и дерево машет рукой, а воля по-прежнему снится, и грозы, и снег, и покой. 3 января 2001 г.
СОН ALLO! Кто говорит? Мама? Владимир Маяковский В трубке все гудки, и ни полслова. Мама, слышишь? Где ты? Отвечай! Может быть ты снова нездорова или я ошибся невзначай.
Я не знаю, я совсем не помню номер твой навечно данный мне, снова я вхожу в каменоломню, кажется, я снова на войне,
где тебя я вспоминал так редко и потом не часто вспоминал, твой росток, моя родная ветка, был я мал, да и остался мал.
Сколько зим и лет меня ждала ты, думала все время обо мне. Сон исчез, внезапный знак расплаты, видно, совесть обожгла во сне. 6 января 2001 г.
ОСЕНЬ В ТАРУСЕ
Очи Оки Блещут вдали. Велемир Хлебников Как бы из дали далекой, видится из-под руки пасмурное с поволокой серое око Оки.
Как бы то ни было, тучи тот миновали предел, где на кладбищенской круче грубым надгробьем скорбел
камень, совсем не старинный, может быть, несколько лет имя хранящий Марины, той, чьей могилы здесь нет.
В этом озябшем пейзаже были моложе тогда мы, этот камень, и даже осень была молода. 19 октября 2000 г.
ВОСПОМИНАНИЕ О КОТЕ
Под нашей старой крышей жил полосатый зверь, однажды взял и вышел, и нет его теперь,
пошел гулять по свету неведомо куда, быть может канул в Лету; с тех пор прошли года,
давно забытой эрой квартира стала та, кто вспомнит, друг мой серый, какого-то кота?
Но ты знаком с наукой, той самою, простой: возьми и помяукай, и попросись домой. 3 декабря 2000 г.
ВТОРОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
Тех лет трамвайный перезвон доносится, и все трезвонит отчаявшийся телефон в жилье, где больше никого нет,
где нет ни двери, ни окна, лишь возникают, как в дремоте, возлюбленные имена, родные номера в блокноте,
подъезд, ступени, дверь в тени и шаг на выдохе и вдохе и только руку протяни к звонку дверному сквозь эпохи. 9 декабря 2000 г.
В НЕЗАПАМЯТНОМ ГОДУ
Это было еще до Второй Мировой, до великой войны, до поросших травой и закутанных в дым очертаний. Нам известно теперь, что случилось потом, но стоит до сих пор мой родительский дом, и слова застревают в гортани.
Но стоит до сих пор в той далекой поре двор в зеленой листве, майский день на дворе, а под вечер сирень у забора танцплощадки дощатой в саду городском, где никто нам не скажет, что будет потом, что случится и, может быть, скоро.
В ту весну танцевали в саду под луной, а кого - уводил в неизвестность конвой, что известно и старым и малым. Все известно, но давней весны облака не привидятся вам, не терявшим пока целой жизни - вон там - за провалом. 11 ноября 2000 г.
* * *
О Риме мы еще поговорим, о мире, где лежит в руинах Форум, но наше время - тот же самый Рим, тот самый град, тот самый мир, в котором
когда не тонем - так в огне горим, когда не проклинаем - славим хором, и тот, кто на коне, и кто гоним, живут себе, привычные к раздорам.
Наш Рим живет в извечной маете, и впору возопить, как на кресте Спаситель выдохнул в последней дрожи
и этим завершил земные дни: “Или! Или! лама савахфани?” (“Зачем же ты меня оставил, Боже?”) 25 декабря 2000 г.
Опубликовано в журнале «АНТОЛОГИЯ МИРОВОЙ ПОЭЗИИ», 2001, № 2, с. 3-12. [1] Армагеддон - место последней битвы Божьего войска с силами зла. ("Откровение святого Иоанна” Ж. 16.)
Деград |
