Специальные ежемесячные бизнес-журналы для руководителей крупных предприятий России и СНГ О фирме Журналы Подписка и реклама Интервью Содержание сайта Обратная связь

СТРАНИЦЫ САЙТА ПОЭТА ВЛАДИМИРА МОЩЕНКО

За работой.

Первое, что я запомнил, - движущиеся фигурки людей, втиснутые утренним солнцем в щели закрытых ставень, и (наверное, поэтому) перевёрнутые. Все они шли вниз головой, шли быстро и, под немыслимым углом удлиняясь, неожиданно исчезали и ныряли в некую субстанцию, калейдоскопическую и таинственную. И все они без умолку говорили, говорили, и их ярмарочно-цветастая речь казалась мне самым значительным из того, что меня окружало. А было мне тогда что-то около года (пожалуй, чуть меньше). Это происходило в 1932-м внутри комнатёнки, которую мои родители снимали в домике на берегу Бахмутки. Первые внешние приметы бытия: мартовское наводнение, лодки и плоты на нашей улочке, пожар на углу, возле окраинной аптеки, и отсвет ночного пламени в ледяной воде. Читать я научился по книге для работников обувной промышленности; в ней было много картинок и схем. Некоторые буквы (на полях страниц этого же пособия) я писал задом наперёд. Затем мне попался какой-то дореволюционный роман. Он был мне не по зубам, но рисунок на обложке поразил меня: дети пляшут в сумерках вокруг костра неподалёку от сельского кладбища. Самые сильные запахи той поры: лоза для плетения корзин, дымок мотовоза, бегавшего к каменному карьеру и обратно, оклады потемневших, старинных икон, которые хранились на чердаке у бабушки Анны. Она жила на Магистратской улице, рядом с домом, где родился Борис Горбатов, автор "Обыкновенной Арктики" и "Непокорённых". Что касается второй бабушки, Веры, белошвейки, то она умерла очень молодой (моей матери было тогда всего двенадцать лет). Дед Андрей (по отцу), неимоверный красавец, застрелился на почве несчастной любви, а у тридцатилетнего деда Григория остановилось сердце, когда он возвращался домой с бутылкой подсолнечного масла (он прислонился к фонарному столбу, сполз по нему, не пролив ни капли "олии").
Я рано догадался, что ничего не умею делать и правы те, кто говорит, что у меня "руки не оттуда выросли". Я сожалел, что появился на свет именно таким. Очень сожалел. Потом - война, эвакуация, Джезказган с его буранами, Степлагом и часовыми в тулупах на вышках, Боровое с одной из самых красивых в мире гор - Синюхой, с десятками озёр, с вагоном- библиотекой, с казачьим говором, нисколько не изувеченным близостью казахского. Голодал, таскал антрацит со станции, чтобы не замёрзнуть. Дружил с нашим мудрым соседом, машинистом Новиковым, седым приземистым человеком, который подарил нам синюю лампочку, чтобы я мог читать и готовить уроки, угощал меня иногда солёными груздями. Этого старика из-за чего-то, по доносу его помощника, арестовали. Вернулся я осенью сорок третьего в свой Бахмут и увидел сплошные руины. Бабушку Анну Марковну Мартынову убило осколком за три дня до нашего возвращения, когда немцы бомбили Николаевский мост. Я не любил ходить в школу, прогуливал, зато не пропускал ни одного фильма, тем более трофейного, с утра до ночи сражался в шахматы, подыгрывал на гитаре юному скрипачу Юре Мазневу. Родственники не раз собирались на совет и решали, что правильнее всего - поскорее отдать такого недоумка в ПТУ. Меня чуть было не выгнали из восьмого класса, но когда я перешёл в школу рабочей молодёжи и стал сотрудничать в редакции городской газеты, то вдруг стал отличником. К удивлению (и моему, и моей родни), я лучше всех сдал вступительные экзамены и был зачислен на факультет журналистики Харьковского университета. Меня заметил известный тогда поэт Сергей Васильевич Смирнов, к оторый был проездом в Харькове и прислал мне потом из Москвы несколько писем. Но учиться я и в университете не захотел - тем более, что получил от редактора газеты "Комсомолец Донбасса" приглашение возглавить отдел литературы и искусств. Работал я вместе с очень талантливым молодым шахтёрским поэтом Николаем Анциферовым; с ним мы снимали комнатку на выселках, в районе 6-го ставка. Не успел я привыкнуть к хорошим пальто и шляпам, как загремел в Нахичевань-на-Араксе, в в/ч 33100, в школу артиллерийских разведчиков. Летом в полдень, дотронувшись рукой до станины гаубицы, можно было получить сильный ожог. В "Литературной газете" состоялся мой поэтический дебют (в памяти осталось очень мало строчек из той подборки), и меня тут же каким-то образом разыскал Леонид Николаевич М артынов. Он прислал мне в Нахичевань огромную бандероль с самым первым "Днём поэзии", где были широко представлены его стихи. Я болел москитной лихорадкой, видел останки моста Александра Македонского через Аракс, ездил в командировку в Тбилиси, и там меня благодаря поэту Иосифу Нонешвили пригласили на службу в газету Закавказского военного округа; побывал я и в Баку, встретился в журнале "Литературный Азербайджан" с поэтами Абрамом Плавником и Иосифом Оратовским, которые меня охотно печатали.