Специальные ежемесячные бизнес-журналы для руководителей крупных предприятий России и СНГ О фирме Журналы Подписка и реклама Интервью Содержание сайта Обратная связь

Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

Коллекция фотографий Иосифа Бродского

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРИЛОЖЕНИЯ

    к.ф.-м.н., с.н.с. ИИЕТ РАН
    Генеральный директор ООО "ИНТЕРСОЦИОИНФОРМ"

Евгений Рейн. Фото А.Н.Кривомазова,1984.

    Вулканический поэт Евгений Рейн на поминальном дне рождения поэта и переводчика Аркадия Штейнберга 11 декабря 1984 г., говоря о своем посещении Грузии, рассказал о любопытном эпизоде. На одном из пиров его пригласил в гости местный знакомый.
    В назначенный час Рейн позвонил в дверь. Никто не ответил. Он стал стучать - громко, громче, еще громче. Никто не отвечал. Тогда Рейн - весьма упитанный и крупный мужчина - стал разбегаться и бить в дверь со всей силы. Никто не отвечал. Но от могучих звуков и ударов открылась дверь напротив, оттуда вышел холеный господин и строго спросил: "Почему вы хулиганите? Хозяина нет дома." Поэт ответил, что хозяин пригласил его на встречу именно в это время. Последовал еще один вопрос: "Вы - Рейн?" - "Да." - "Подождите, я привез для Вас письмо от Иосифа Бродского из Нью-Йорка." Письмо было грандиозным.

    Мне в этом рассказе больше всего нравится заключительная фраза Рейна: "А если бы я не стал ломиться в дверь, что бы я получил?"

Иосиф Бродский

    Впервые возможность внимательно прочесть стихи Бродского была мне предоставлена в мае 1975 г., когда художник и бард Евгений Бачурин дал мне "на сколь угодно долгое и тщательное чтение" аккуратную ксерокопию американской книжки поэта "Остановка в пустыне" (1972) - увы, эта копия была изъята 7 декабря 1982 г. с мешком других "компроматов" во время обыска моей квартиры органами КГБ (в тот памятный день подобные обыски прошли еще, по слухам, в 150 московских "странных" квартирах).

    В студенческие годы, пытаясь, наряду с физикой и математикой в МИФИ, изучать в Исторической библиотеке русскую прозу и поэзию в ее первоисточниках, я не мог пройти мимо попыток Андрея Белого, а позднее Эйхенбаума, Томашевского и других, подвергнуть конкретному анализу (с привлечением математического аппарата) поэтические тексты. Проникновение точных научных методов в зыбкий и прихотливый мир искусства давало богатую пищу для ума и эстетических переживаний. Поразительно, но при чтении стихов Бродского чувствовалось, что им тщательно и очень прочно усвоены уроки и открытия мастеров прошлого, более того, он отчетливо видит огромные области российского поэтического языка, практически не разработанные и не освоенные предшественниками и современниками, и взваливает на себя огромный труд быть здесь первопроходцем.

    Именно это знание (при наличии, конечно, огромного таланта, любви к российской и мировой литературе, поразительного поэтического чутья и вкуса, огромной внутренней работоспособности, дисциплине и ответственности), мне представляется, позволило ему творить с принципиальной установкой на новое качество стиха. Хотелось бы подтвердить сказанное несколькими примерами (строфика, словарь, рифма, размер, диалоговая форма, развернутый образ).

    Поразительно, но большая часть усилий (а для читателей - наследия) поэтов прошлого и настоящего века в нашей стране сосредоточилась на выявлении художественных и смысловых возможностей простой, узкой и короткой, как прокрустово ложе, стихотворной формы: 4-6-стопный ямб с рифмовкой в строфах "abab" (реже "aabb", еще реже - "abba"). Стихотворения этого типа составляют как бы километровые океанические толщи солоноватых вод, в которых растворены бесспорные шедевры.

      
(Вставка от 16 августа 2011 г. Вот место из интервью Бродского, где он
говорит о влиянии Донна и других староанглийских поэтов на его строфику (когда
я писал данную статью, мне это интервью Джону Глэду было абсолютно неведомо):
     Д.  Г. Когда речь заходит  о ваших стихах, то часто говорится о влиянии
     Джона Донна.
     И. Б. Это - чушь.
     Д. Г. Вы же сами писали об этом.
     И. Б. Ну, я написал стихотворение, большую элегию Джону Донну.  Впервые
я начал  читать  его, когда мне было 24  года и, разумеется, он  произвел на
меня  сильное впечатление:  ничуть  не  менее  сильное,  чем  Мандельштам  и
Цветаева.  Но говорить о его влиянии? Кто я  такой, чтобы  он на меня влиял?
Единственно, чему  я  у Донна  научился -  это  строфике. Донн, как  вообще
большинство английских поэтов,  особенно  елизаветинцев  -  что  называется
по-русски ренессанс,  - так вот, все  они были чрезвычайно изобретательны в
строфике. К тому времени, как я начал заниматься стихосложением, идея строфы
вообще  отсутствовала,  поскольку отсутствовала культурная  преемственность.
Поэтому  я этим чрезвычайно заинтересовался.  Но  это  было  скорее  влияние
формальное, если угодно,  влияние  в  области организации стихотворения,  но
отнюдь не в его содержании. Джон  Донн куда более глубокое существо,  нежели
я. Я  бы никогда не  мог стать настоятелем  ни  в Святом Павле,  ни в Святом
Петре.  То есть это гораздо  более глубоко  чувствующий господин, нежели ваш
покорный  слуга.  Я  думаю,  что  все  английские  поэты, которых  я  читал,
оказывают  влияние,   и   не  только  великие   поэты,  но   и   чрезвычайно
посредственные, они  даже влияют  в большей  степени, потому что показывают,
как не надо писать. Источник: http://br00.narod.ru/2954.htm)

    Для своих поисков и экспериментов Бродский в 60-е годы выбирает преимущественно строфу из 8 строк, последовательно реализуя различные виды рифмовки, устойчивые в рамках одного стихотворения (наиболее интересно прослеживать реализацию приема именно в пределах полного объема), доходя до самых изощренных, при которых писание стиха становится похожим на пытку власяницей, жестко дисциплинирующей, но и поднимающей поэта на неисхоженные вершины.

    Итак:

        "aaabcccb"

Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звезд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу пред тем, как лечь,
поскольку больше дней, чем свеч
сулит нам календарь.
(1 ЯНВАРЯ 1965 ГОДА)

        "abbacddc"

Наступила зима. Песнопевец,
не сошедший с ума, не умолкший,
видит след на тропинке волчий
и, как дятел-краснодеревец,
забирается на сосну,
чтоб расширить свой кругозор,
разглядев получше узор,
оттеняющий белизну.
(ОРФЕЙ И АРТЕМИДА, 1964)

        "ababccdd"

Северный край, укрой.
И поглубже. В лесу.
Как смолу под корой,
спрячь под веком слезу.
И оставь лишь зрачок,
словно хвойный пучок,
на грядущие дни.
И страну заслони.
(К СЕВЕРНОМУ КРАЮ, 1964)

        "aabcddbc"

Сатир, покинув бронзовый ручей,
сжимает канделябр на шесть свечей,
как вещь, принадлежащую ему.
Но, как сурово утверждает опись,
он сам принадлежит ему. Увы,
все виды обладанья таковы.
Сатир - не исключенье. Посему
в его мошонке зеленеет окись.

Фантазия подчеркивает явь.
А было так: он перебрался вплавь
через поток, в чьем зеркале давно
шестью ветвями дерево шумело.
Он обнял ствол. Но ствол принадлежал
земле. А за спиной уничтожал
следы поток. Просвечивало дно.
И где-то щебетала Филомела.

Еще один продлись все это миг,
сатир бы одиночество постиг,
ручьям свою ненужность и земле;
но в то мгновенье мысль его ослабла.
Стемнело. Но из каждого угла
"Не умер" повторяли зеркала.
Подсвечник воцарился на столе,
пленяя завершенностью ансамбля.

Нас ждет не смерть, а новая среда.
От фотографий бронзовых вреда
сатиру нет. Шагнув за Рубикон,
он затвердел от пейс до гениталий.
Наверно, тем искусство и берет,
что только уточняет, а не врет,
поскольку основной его закон,
бесспорно, независимость деталей.

Зажжем же свечи. Полно говорить,
что нужно чей-то сумрак озарить.
Никто из нас другим не властелин,
хотя поползновения зловещи.
Не мне тебя, красавица, обнять.
И не тебе в слезах меня пенять;
поскольку заливает стеарин
не мысли о вещах, но сами вещи.
(ПОДСВЕЧНИК, 1968)

Э.Ларионова. Брюнетка. Дочь
полковника и машинистки. Взглядом
напоминала взгляд на циферблат.
Она стремилась каждому помочь.
Однажды мы лежали рядом
на пляже и крошили шоколад.
Она сказала, поглядев вперед -
туда, где яхты не меняли галса, -
что если я хочу, то я могу.
Она любила целоваться. Рот
напоминал мне о пещерах Карса.
Но я не испугался. Берегу
воспоминанье это, как трофей,
уж на каком-то непонятном фронте
отбитый у неведомых врагов.
Любитель сдобных баб, запечный котофей
Д.Куликов возник на горизонте,
на ней женился Дима Куликов.
Она пошла работать в женский хор,
а он трубит на номерном зеводе.
Он - этакий костистый инженер...
А я все помню длинный коридор
и нашу свалку с нею на комоде.
И Дима - некрасивый пионер.
Куда все делось? Где ориентир?
И как сегодня обнаружить то, чем
их ипостаси преображены?
В ее глазах таился странный мир,
еще самой ей непонятный. Впрочем,
не понятый и в качестве жены.
Жив Куликов. Я жив. Она - жива.
А этот мир - куда он подевался?
А может, он их будит по ночам?..
И я все бормочу свои слова.
Из-за стены несутся клочья вальса.
И дождь шумит по битым кирпичам.
(Э.ЛАРИОНОВА, 1966-1969)

        "aabbccdd"

Скрип телег тем сильней,
чем больше вокруг теней.
Сильней, чем дальше они
от колючей стерни.
Из колеи в колею
дерут они глотку свою
тем громче, чем дальше луг,
чем гуще листва вокруг.
(ОБОЗ, 1964)

        "ababcddceecffghghiijjklmml"

       А.Горбунову
На ужин вновь была лапша, и ты,
Мицкевич, отодвинув миску,
сказал, что обойдешься без еды.
Поэтому и я без риску
медбрату показаться бунтарем
последовал чуть позже за тобою
в уборную, где пробыл до отбоя.
"Февраль всегда идет за январем.
А дальше март". Обрывки разговора.
Сиянье кафеля, фарфора,
вода звенела хрусталем.
Мицкевич лег, в оранжевый волчок
уставив свой невидящий зрачок.
(А может - там судьба ему видна.)
Бабанов в коридор медбрата вызвал.
Я замер возле темного окна,
и за спиною грохал телевизор.
"Смотри-ка, Горбунов, какой там хвост".
"А глаз какой". "А видишь там нарост,
над плавником?" "Похоже на нарыв".
Так в феврале мы, рты раскрыв,
таращились в окно на звездных Рыб,
сдвигая лысоватые затылки,
в том месте, где мокрота на полу.
Где рыбу подают порой к столу,
но к рыбе не дают ножа и вилки.
(С ГРУСТЬЮ И НЕЖНОСТЬЮ, 1964)

        "ababab"

Генерал! Я не думаю, что ряды
ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды:
я не солист, но я чужд ансамблю.
Вынув мундштук из своей дуды,
жгу свой мундир и ломаю саблю.
(ПИСЬМО ГЕНЕРАЛУ Z, 1968)

        "aaabbbccc"

Есть города, в которые нет возврата.
Солнце бьется в их окна, как в гладкие зеркала. То
есть, в них не проникнешь ни за какое злато.
Там всегда протекает река под шестью мостами.
Там есть места, где припадал устами
тоже к устам и пером к листам. И
там рябит от аркад, колоннад, от чугунных пугал;
там толпа говорит, осаждая трамвайный угол,
на языке человека, который убыл.
(ДЕКАБРЬ ВО ФЛОРЕНЦИИ, IX, 1976)

        "abcabc"

Северо-западный ветер его поднимает над
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута. Он уже
не видит лакомый променад
курицы по двору обветшалой
фермы, суслика на меже.
(ОСЕННИЙ КРИК ЯСТРЕБА, 1975)

        "abacdbdc"

Я заражен нормальным классицизмом.
А вы, мой друг, заражены сарказмом.
Конечно, просто сделаться капризным,
по ведомству акцизному служа.
К тому ж, вы звали этот век железным.
Но я не думал, говоря о разном,
что зараженный классицизмом трезвым,
я сам гулял по острию ножа.

Теперь конец моей и вашей дружбе.
Зато - начало многолетней тяжбе.
Теперь и вам продвинуться по службе
мешает Бахус, но никто другой.
Я оставляю эту ниву тем же,
каким взошел я на нее, но так же
я затвердел, как Геркуланум в пемзе,
и я для вас не шевельну рукой.

Оставим счеты. Я давно в неволе.
Картофель ем и сплю на сеновале.
Могу прибавить, что теперь на воре
уже не шапка - лысина горит.
Я эпигон, я попугай. Не вы ли
жизнь попугая от себя скрывали?
Когда мне вышли от закона вилы,
я вашим прорицаньем был согрет.

Служенье Муз чего-то там не терпит.
Зато само обычно так торопит,
что по рукам бежит священный трепет,
и несомненна близость Божества.
Один певец приготовляет рапорт,
другой - рождает приглушенный ропот,
а третий знает, что он сам - лишь рупор,
и он срывает все цветы родства.

И скажет смерть, что не поспеть сарказму
за силой жизни. Проницая призму,
способен он лишь увеличить плазму,
ему, увы, не озарить ядра.
И вот, столь долго состоя при Музах,
я отдал предпочтенье классицизму,
хоть я и мог, как старец в Сиракузах,
взирать на мир из глубины ведра.

Оставим счеты. Вероятно, слабость.
Я, предвкушая ваш сарказм и радость,
в своей глуши благословляю разность:
жужжанье ослепительной осы
в простой ромашке вызывает робость.
Я сознаю, что предо мною пропасть.
И крутится сознание, как лопасть
вокруг своей негнущейся оси.

Сапожник строит сапоги. Пирожник
сооружает крендель. Чернокнижник
листает толстый фолиант. А грешник
усугубляет, что ни день, грехи.
Влекут дельфины по волнам треножник,
и Аполлон обозревает ближних -
в конечном счете, безгранично внешних.
Шумят леса, и небеса глухи.

Уж скоро осень. Школьные тетради
лежат в портфелях. Чаровницы, вроде
вас, по утрам укладывают пряди
в большой пучок, готовясь к холодам.
Я вспоминаю эпизод в Тавриде,
наш обоюдный интерес к природе,
всегда в ее дикорастущем виде;
и удивляюсь, и грущу, мадам.
(ОДНОЙ ПОЭТЕССЕ, 1965)

        "ababcdcd"

Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.
(ВЕНЕНЦИАНСКИЕ СТРОФЫ /2/, 1982)

     (У меня нет никаких доказательств, кроме внутреннего ощущения, что это возможно, но кажется, что появление у Ахматовой в "Поэме без героя" новой усложненной рифмовки в строфе отчасти навеяно возможными разговорами с Бродским или чтением его стихотворений. Конечно, возможно и обратное влияние, но, кажется, что тут есть какая-то связь).

     Используемый Бродским поэтический словарь характерен богатством и причудливым смешением высоких и низких стилей лексики, причем роль последних, по-видимому, заключается в выполнении функции своеобразного эстетического укола, замедляющего чтение, придающему строчке терпкость, горечь, крепость, заставляющего читателя мысленно выполнить сравнительный анализ на новизну и удачность использования, раскрывающему второй план подтекста и иносказания. Он охотно использует богатейшие возможности словотворчества русского языка ("женогрудый", "распатроненный", "драконоборческий Егорий", "завшивленный", "Тихотворение мое немое..."), а также редко используемые и кажущиеся непоэтическими географические, математические, исторические, медицинские, экономические, зоологические и многие другие термины и специальные (или, наоборот, просторечные) выражения (стратосфера, Скагеррак, схоластика, Эвклид, катет, кочет, перпендикуляр, треугольник, диаграмма, Калхас, Брайль, постскриптум, Ла Гарда, Буонапарт, абсида, Беобахтер, Зептембер, Цумбайшпиль, ихтиозавры, фелюка, хамса, гортань, конфедератка, трельяж, распатроненный, раструб, софиты, чухна, количество труда, прибавочная стоимость, "ох ты бля", деклассированный, физорг, фурункулез, Лорелей, "дрочил таблицы Брадиса", невпечатлительна, поползновения, гениталии, бестиарий, "кончай пороть херню", "вира или майна", крендель, галифе, древоточец-жук, дятел-краснодеревщик, Гринвич, "заморозки на почве и облысенье леса", прахоря, гермафродиты, говно и др.).

     Поэтические доказательства Бродского - по лексике и внешнему рисунку - почти словесная формула из школьного учебника: "Разлука //есть сумма наших трех углов, //а вызванная ею мука //есть форма тяготенья их //друг к другу; и она намного //сильней подобных форм других"; "Классический балет есть замок красоты".

     Его сильный и свежий прием - наделение памятью, подтекстом, скрытой пружинящей позой, вторым планом плоского образа, крахмальной оболочки, стоящей перед глазами: "И, веления щучьего слыша речь, //подавальщица в кофточке из батиста //перебирает ногами, снятыми с плеч //местного футболиста" (сравни: «Либо — пляской волн, отражающих как бы в вялом / зеркале творящееся под одеялом»).

     Рифма Бродского щедра диссонансами, ассонансами, приблизительными созвучиями, тщательно выверена на "неистертость". Автор статьи в 1975-1976 гг. выполнил - не в надежде на публикацию, но исключительно для собственного удовольствия и удовлетворения своих специальных вопросов (ведь прочесть об этом было просто негде) - довольно пространное сравнительное исследование некоторых аспектов творчества ряда поэтов прошлого и настоящего, в том числе И.Бродского (частично материалы из той работы, да извинит меня читатель, использованы в настоящей статье). Употребляемая Бродским в нередких случаях смысловая и ассоциативная рифма (сплетней-последней, волхвы-головы, боязни-казни, поневоле-подробности боли, укоризну-отчизну, режим-постижим, лжи-этажи, балласт-не даст, зрю-зарю, оплошность-расколовшись, глаз-средь нас, ни на шаг-мрак, улики-разнолики, и ты-без еды, зерно-черно, грызли-мысли, место-известно, жильцу-не к лицу, вынь-жизнь, мессия-Россия, взрежь-брешь, грусть-наизусть, упруг-круг, думая свое-на острие, в чести-вести, загублен-зазубрин, взглянуть-путь, чуждых-чувствах, волчок-зрачок, колею-свою, как раз-от нас, любил-пыл, молода-не на года, пионеры-новой эры, слова-от А, к тебе-от Б, во мгле-об игле, глаза-небеса, весна-тесна, хруст-куст, хрусталем-за январем, ольхи-верхи, забытье-свое, зимы-отстали мы, следы-беды, разрыв-раскрыв, ни звука-разлука, влез-здесь, неволишь-всего лишь, страну-ширину, бытия-полагаю я, славе-державе, в виду-в Аду, соха-греха, стекло-утекло, хмелем-поделим, до дна-вина, об отце-дворце, секретарем-нетопырем, холмы-и мы, судьбу-в гробу, меч суда-плывут суда, как раз-за нас, телес-наш вес, колыбелью-купелью, рождество-озорство, ввысь-взвились, видна-одна, слеповат-двадцать ватт, груди-буди, зари-внутри, примята-пятна, всегда-еда, языком-о том, отваги-во мраке, думал-умер, соединить-существует нить, изобретаешь-обитаешь, теперь-артель, потеряем-смертью и раем, по цветочку-в одиночку, щелчок-зрачок, ничего-у него, негатив-остановив, небытия-улица моя, тех ног-не мог, коня-огня, пустота-до хвоста, не надо-лимонада, место-неизвестно, угрюмость-юность, посредник-напоследок, напрасно-прекрасна, встреча-плечи, ну что ж-попадешь, нужен-на ужин, вина-вина, понемногу-слава Богу, связан-обязан, во тьму-одному, провожала-вокзала, спеша-душа, неоткровенных-переменах, смерч-смерть, пальто-решето, стенанье-непониманье, полнота-живота, пьяна-сполна, была-отпила, палачем-в чем, во мгле-в петле, нас-спас, грудь-путь, притих-моих, ты и я-сия, лестно мне-вполне, тот-ждет, понос-гроз, без-небес, дик-двойник, слажу-кражу, небес-лес, тепло-дупло, вспомнить-восполнить, здоровым-словом, время-племя, наплакал-оракул, массы-маски, время-племя, снаружи-хуже, гоголь-вдоволь, проза-спроса, тише-выше, объятья-распятья, вето-века, птичка-яичка, черты-четы, подбородке-перегородки, людей-жердей, лужу-наружу, осетин-один, пряди-тетради, живот-и вот, не сведущ-светоч, отыскав-рукав, учтиво-коллектива, а днем-о нем, из колодца-колоться, не жена-не нужна, неточно-заочно, салют-абсолют, сопромат-аромат, топором-вчетвером, не встретил-ветер, но и тут-институт, исчез-интерес, отец-сердец, у нее-свое, из райкома-незнакомо, жили врозь-и началось, Ариадны-варианты, доблесть-сподоблюсь, лагерь-Лазарь, воскресну-к креслу, погибель-мебель, голубки-мясорубки, в июле-от пули, осмелюсь-через, муки-руки, правил-оставил, дорогой-двуногой, упыри-внутри, невзгоде-непогоде, весеннем-весельем, на Бога-для монолога, звончей-ручей, платья-объятья, и т.д.) сообщает парным строкам дополнительную энергию и выразительность.

     В качестве отвлечения можно отметить, что с точки зрения формализации (компьютеризации) поиска смысловых созвучий представляет интерес матрица разложения исходного слова на простые смысловые составляющие и последующий поиск близких по звучанию слов (понятно, что число строк и столбцов в этой матрице не является строго ограниченным):

Иосиф Бродский

Чаек не спросишь, и тучи скрылись.
Что бы смогли мы увидеть, силясь
глянуть на все это птичьим взглядом?
Как ты качалась на волнах рядом
с лодкой, не внемля их резким крикам,
лежа в столь малом и столь великом...
(ПАМЯТИ Т.Б., 12, 1968)

     Читая эти строки, читатель чувствует мерное покачивание волн, чаек, лодки, купальщицы, автора стихотворения, ему разрешено пару раз широкой амплитудой взглянуть на небо и один раз оттуда вниз... Каким размером написано это стихотворение? (Автор позвонил трем московским поэтам - А.М.Ревичу, О.Чугай и М.Синельникову - и смог услышать только от последнего, что, по его мнению, это усеченный 4-дольный дактиль). Тяга Бродского к паузникам, хореямбам и ямбохореям дают ему еще одну возможность уйти от плоских подражателей и массива предшественников, работавших в жестко-однообразном ритме.

     Используемые Бродским размеры - крупная и интересная специальная тема, требующая высокой точности исходных определений и большого массива конкретных исследований, поэтому здесь мы ограничимся только данным примером.

     Бродский мастерски использует монологовую и диалоговую форму как в рифмованных, так и в белых стихах, полностью или частично выделяя на нее объем строфы, стихотворения или даже целой поэмы ("ГОРБУНОВ И ГОРЧАКОВ"). Рваный ритм диалога позволяет ему замедлить читательское восприятие, насытить строки переносами, паузами, включить ненормативную разговорную лексику, неожиданные интонационные переходы, жесты (повороты, указания, всматривание, вслушивание, насмешка, удивление) и т. д.

"Ушли". "Эй, Горчаков, твоя моча?"
"Иди ты на..." "Ну, закрываем глазки".
"На Пасху хорошо бы кулича".
"Да, разговеться. Маслица, колбаски..."
"Чего же не спросил ты у врача?"
"Ты мог бы это сделать без опаски:
он спрашивал". "Забыл я сгоряча".
"Заткнитесь, вы. Заладили о Пасхе".
"Глянь, Горчаков-то, что-то бормоча,
льнет к Горбунову". "Это для отмазки".
(ГОРБУНОВ И ГОРЧАКОВ, 1965-1968)

"В тот вечер батя отвалил в театр,
а я остался дома вместе с бабкой.
Ага, мы с ней смотрели телевизор.
Уроки? Так ведь то ж была суббота!
Да, значит, телевизор. Про чего?
Сейчас уже не помню. Не про Зорге?
Ага, про Зорге! Только до конца
я не смотрел - я видел это раньше.
У нас была экскурсия в кино.
Ну вот... С какого места я ушел?
Ну, это там, где Клаузен и немцы.
Верней, японцы... и потом они
еще плывут вдоль берега на лодке.
Да. это было после девяти.
Наверно. Потому что гастроном
они в субботу закрывают в десять,
а я хотел мороженого. Нет,
я посмотрел в окно - ведь он напротив.
Да, и тогда я захотел пройтись.
Нет, бабке не сказался. Почему?
Она бы зарычала - ну, пальто,
Перчатки, шапка - в общем, все такое..."
(ПОСВЯЩАЕТСЯ ЯЛТЕ,1969)

...Баран трясет кудряшками (они же -
руно), вдыхая запахи травы.
Вокруг Гленкорны, Дугласы и иже.
В тот день их речи были таковы:
"Ей отрубили голову. Увы".
"Представьте, как рассердятся в Париже".
"Французы? Из-за чьей-то головы?
Вот если бы ей тяпнули пониже..."
"Так не мужик ведь. Вышла в неглиже",
"Ну, это, как хотите, не основа..."
"Бесстыдство! Как просвечивала жэ!"
"Что ж, платья, может, не было иного".
"Да, русским лучше; взять хоть Иванова:
звучит как баба в каждом падеже".
(ДВАДЦАТЬ СОНЕТОВ К МАРИИ СТЮАРТ, 1974)

"Я, профессор, тоже в молодости мечтал
открыть какой-нибудь остров, зверушку или бациллу".
"И что же вам помешало?" "Наука мне не под силу.
И потом - тити-мити". "Простите?" "Э-э... презренный металл".
"Человек, он есть кто?! Он - вообще - комар!"
"А скажите, месье, в России у вас, что - тоже есть резина?".
"Вольдемар, перестаньте! Вы кусаетесь, Вольдемар!
Не забывайте, что я..." "Простите меня, кузина".
"Слышишь, кореш?" "Чего?" "Чего это там вдали?"
"Где?" "Да справа по борту". "Не вижу". "Вон там". "Ах, это...
Вроде бы, кит. Завернуть не найдется?" "Не-а, одна газета...
Но Оно увеличивается! Смотри!.. Оно увели..."
(НОВЫЙ ЖЮЛЬ-ВЕРН, 1980)

     Развернутый образ Бродского узнаваем по какой-то фантастически непривычной точке зрения, из которой он единственно может складываться в динамичную смысловую картинку. Перо не рисует, но складывает из неожиданных кусочков мозаичный понятийно-образный символ, для распознавания которого читателю требуется тоже известное напряжение (тем большее, чем больше по объему обслуживающий образ текст, но и достигаемый эффект тоже, как правило, сильнее).

...На скатертях
лежат отбросы уличного света,
и отголоски ликованья мирно
шевелят шторы...
(POST AETATEM NOSTRAM, 1970)

Растекаясь широкой стрелой по косой скуле
деревянного дома в чужой земле,
что гуся по полету, осень в стекле внизу
узнает по лицу слезу.
(ЧАСТЬ РЕЧИ, 1975-1976)

Пахнет свежей рыбой, к стене прилип
профиль стула, тонкая марля вяло
шевелится в окне; и луна поправляет плечом прилив,
как сползающее одеяло.
(Там же)

...и при слове "грядущее" из русского языка
выбегают мыши и всей оравой
отгрызают от лакомого куска
памяти, что твой сыр дырявой.
После стольких зим уже безразлично, что
или кто стоит в углу у окна за шторой,
и в мозгу раздается не неземное "до",
но ее шуршание. Жизнь, которой,
как дареной вещи, не смотрят в пасть,
обнажает зубы при каждой встрече.
От всего человека вам остается часть
речи. Часть речи вообще. Часть речи.
(Там же)

     Цель настоящей статьи - показать Бродского-труженника, пристального читателя и ученика своих великих предшественников, в творчестве которого явлен не только громадный природный талант, но и колоссальная работоспособность, более того - тяга к неисхоженным и неизбитым поэтическим формам, работа с которыми требует огромной затраты труда и нервной энергии. Только примитивные люди могли устроить ему судилище как "тунеядцу" и выслать на принудительные работы, результат которых - вырытые траншеи, срубленные деревья, вычищенные свинарники - являл бы их "отеческому" взору правильность выбранных ими карательно-воспитательных мер. Но, слава Богу, Бродский оказался достоин себя и своего таланта, дополнив работы по принуждению работой по призванию.

     Честный труд поэта, большая часть которого не была востребована правившим строем (но не страной, в которой, при жизни Бродского в СССР, у него были опубликованы лишь несколько стихотворений), воспринимался читателем как здоровый протест одаренного интеллигента против насаждаемой бездуховности, примитива, запрета эксперимента и критических высказываний, вызывал дополнительное сочувствие и сопереживание его творчеству и судьбе.

     В конце концов и жизнь разобралась с этим явлением: Бродскому присуждены многие литературные премии, крупнейшей из которых является Нобелевская, а в России его стихи после 1985 г. не только регулярно печатаются в главных литературных журналах и альманахах, но и в виде отдельных книг, двухтомников и многотомника, его творчеству посвящены радио- и телепередачи.

Мои слова, я думаю, умрут,
и время улыбнется, торжествуя,
сопроводив мой безотрадный труд
в соседнюю природу неживую.
В былом, в грядущем, в тайнах бытия,
в пространстве том, где рыщут астронавты,
в морях бескрайних - в целом мире я
не вижу для себя уж лестной правды.
Поэта долг - пытаться единить
края разрыва меж душой и телом.
Талант - игла. И только голос - нить.
И только смерть всему шитью - пределом.
1963

Иосиф Бродский

     Судьба и стихи Бродского для российского читателя в эпоху, позволявшую быдлу жить строго по законам разграфленой тетради, удобной для бездарей, трусов, бездельников (социальных паразитов), тупых и наглых начальников, значили очень много. Свежесть, незатасканность в рифмах, строфике, ритмах, словаре, интонациях, содержании, мощь и желанная сложность образов, четкая, как у компасной стрелки, ориентация на индивидуальность, свой путь, свои открытия манили читателя, заставляли пристально вглядываться в структуру стиха (как сделано?!), допуская возможность новой содержательной формы поэтической кодировки и богатства эстетических переживаний во времена стандарта интеллектуального двоемыслия и эзоповых иносказаний. В спертой атмосфере несвобод и запретов, страха и ненапрасных предостережений российской интеллигенции требовался свежий воздух, озон и кислород великой культуры. Добывая его по каплям (чего стоили огромные очереди и трудности, связанные с добыванием билета, пропуска, книги, пластинки, статьи, фильма, просто с возможностью встречи и общения с интересным современником-творцом), приходилось выполнять дополнительную работу, связанную с "рыхлением" добытого и извлечением дополнительной смысловой и эстетической информации. Такая духовная работа шла в России повсеместно, позволяя, благодаря "круговой поруке" (Арс.Тарковский), быть в курсе многих новостей и иметь возможность их адекватно оценивать самостоятельно и в компании единомышленников.

     Текст доклада, подготовленного для конференции по Нобелевским лауреатам в Тамбове, 28-30 ноября 1995 г.

     ПОСЛЕСЛОВИЕ. Кажется, наступили времена, когда кому-то может показаться интересной история написания этого текста. В июле 1995 г. я получил от организатора Тамбовских конференций по информатике и науковедению В.М.Тютюнника заказ на доклад и статью о работах какого-нибудь Нобелевского лауреата для готовящейся в ноябре в Тамбове конференции по Нобелевским лауреатам. На одной из полок книжного шкафа у меня пылились многочисленные карточки с выписками и заметками относительно прочитанных стихотворений Бродского. Мое предложение представить в сборник статью о Бродском возражения не вызвало. В сентяре 1995 г. статья была завершена и передана в Тамбов для публикации в сборнике трудов соответствующей конференции. Однако по неведомым мне причинам (можно предположить, что они были экономического характера) конференция по Нобелевским лауреатам в Тамбове в ноябре 1995 г. не состоялась. Мне ничего не оставалось, как опубликовать в декабре 1995 г. эту статью в "своем" журнале "Компьютерная хроника" (1995, № 12, с. 119-132). В качестве факсимиле эта и последующая статья о смерти Бродского ("Компьютерная хроника", 1996, № 1, с. 101-103) были опубликованы в другом издаваемом мною журнале "АНТОЛОГИЯ МИРОВОЙ ПОЭЗИИ" (1998, № 7).

     В Интернете эта статья впервые появилась на сайте (со ссылкой на публикацию в "АНТОЛОГИИ МИРОВОЙ ПОЭЗИИ"), посвященном жизни и творчеству Марины Цветаевой, в декабре 1999 г. Примерно тогда же мне был передан из Тамбова сборник, в котором (наконец-то!) был опубликован этот мой текст скоро уже пятилетней давности: НОБЕЛИСТИКА. НАУКОВЕДЕНИЕ. ИНФОРМАТИКА. Материалы международных конференций. (К 15-летию Тамбовских научных конференций). Материалы 5 Международной встречи-конференции лауреатов Нобелевских премий и нобелистов; 5 Международной (7 Тамбовской) научной конференции "Информатика и науковедение" (Тамбов, 17-20 ноября 1998 г.). Тамбов: Издательство ТГУ им. Г.Р.Державина, Издательство МИНЦ, 1999. Данная статья опубликована полностью в этом сборнике на стр. 107-124 с примечанием редакции: "Руководство Международного Информационного Нобелевского Центра благодарит Александра Николаевича Кривомазова за предоставление в Нобелевскую научную библиотеку МИНЦ материалов, а также за участие во всех тамбовских конференциях".