Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Читайте отзывы. Так же рекомендуем завод Горницу.
Страницы сайта поэта Арсения Тарковского (1907-1989)
Некоторые главы из первой части (Опубликовано в журнале "Компьютеры в учебном процессе", 1997, № 6, с. 103-166) А.Н.Кривомазов (Почти десять лет назад, с разницей в год, в одном из моих журналов появились две части воспоминаний о поэте А.А.Тарковском. Так уж случилось (жизнь - мастер на подобные выкрутасы), на этом сайте первой (фрагментами, постепенно, далеко не полностью) свила гнездо вторая часть. Первой теперь приходится как-то боком, частями (в зависимости от того, на что именно из лавины своих дел трачу очередную бессонную ночь) протискиваться в уже почти окаменевший порядок страниц сайта. Чтобы окончательно не свихнуться - что дать раньше, а что пустить позже - помещаю здесь крупный целый кусок - начало первой части (три первые главки с предисловием... без предисловия - оно не найдено до сих пор, хотя пытаюсь его искать - время от времени) и, поскольку это не ограниченная в размерах журнальная публикация (хотя, пользуясь своей властью, тиснул тогда довольно емкие тексты - читатели крякнули, но смолчали), помещаю в этот текст - более-менее равномерно - новые фотографии. Надеюсь, они будут интересны пытливому читателю). К 90-ЛЕТИЮ Вместо предисловия Первоначальное предисловие к этой истории в данный момент утеряно... То, о чем я буду рассказывать ниже, нуждается, как мне кажется, в какой-то минимальной настройке читательского восприятия. Я попытался не спеша, связно рассказать о своих встречах с А.А.Тарковским в последние восемь лет его жизни, подтверждая сказанное сделанными в те годы фотографиями и записями. Это не анализ критика, это взгляд молодого друга. Данные воспоминания - первая по легкости выуживания из памяти, зримая часть айсберга частых встреч. К сожалению, в момент передачи текста для публикации в моем компьютере в стадии относительной готовности оказались лишь несколько мелких глав. Поэтому, читатель, мы, возможно, еще встретимся на каких-то иных страницах. ЗНАКОМСТВО ДО ЗНАКОМСТВА Покупая в юности много книг (1), я завел полудружеские отношения со многими продавцами книг в книжных магазинах. Хорошие книги были всегда дефицитом, уследить за всем издающимся было сложно, иногда приходилось надеяться на подсказку. Так однажды по совету продавца купил книжку стихов Тарковского “Вестник”. 
Поэт Арсений Александрович Тарковский, И началось... Все стихи были потрясающими. Книгу можно было читать в любом месте - идти к началу или двигаться к концу: стихи были великолепны, свежи, глубоки и беспредельно высоки. Они не старились от второго-третьего-десятого перечитывания. Наоборот, в них начинали ударно (по смыслу) звучать другие строки, постоянно, как коридоры в многоэтажке, открывались новые измерения, и эти стихотворения восторженно пели в голове, как старинной работы хрустальная музыкальная шкатулка. Эти стихи не просто запоминались - они сразу же после прочтения начинали жить в тебе своей собственной жизнью - чарующе гармоничной и светлой. Ими можно было делиться с друзьями, но еще лучше было их произносить про себя - в метро, в автобусе, во время утренней пробежки. Благодаря им твой внутренний мир становился ясным и упорядоченным. Он умел писать очень просто. Какой смысл - со школьных лет - мы вкладываем в эти слова? Что такое - писать просто? Давайте, не спеша, попробуем вспомнить, как это - “писать просто”: Мой дядя, самых честных правил, Или (не хуже!): Вообрази, я здесь одна, Или (все там же): Я вас люблю! Чего же боле, А как пишет Арсений Тарковский? Тоже - гениально просто и сжато: Мерцая желтым язычком, Или (читателю не требуется, чтобы я процитировал 100 или 200 страниц?): Когда купальщица с тяжелою косой, Знаток увидит перекличку с Заболоцким, но Тарковский честно никогда не скрывал своей любви к этому великолепному поэту, своему современнику и предтече. Известно, что Ахматова лучшим поэтом ХХ века называла Мандельштама. Действительно, пусть кто-то попробует сказать музыкальнее и обнаженнее: Я наравне с другими Или (упакуйте компактнее сто тонн рыданий): И со мною жена Но поэтические вершины Тарковского столь же высоки и белоснежны: Вечерний, сизокрылый, Или: Меркнет зрение - сила моя, Или: Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был, А как роскошны его метафоры и сравнения, как неожиданны развернутые образы: Сквозил я, как рыбачья сеть, Или (там же): Я в спальни тенью проникал, Или (присмотритесь повнимательнее, и вы увидите, что написанное в 1961 (3) году стихотворение “Степь” представляет собой подлинное ожерелье поэтических жемчужин: каждые четыре строчки - это изумительный мини-шедевр, содержащий свою художественную находку): Земля сама себя глотает А как хороша его “Ода” (1960), кипенно-державинская по фантазии и величаво-строгая по своей отточенной форме (изумительное, как жаркий луч солнца в холодном кристалле, сочетание льда и пламени в шестнадцати строчках): Мало мне воздуха, мало мне хлеба, И так волнующе-классически писал мой современник! От одного этого можно было сойти с ума. Его физическая жизнь где-то рядом в Москве казалась фантастическим чудом. Высочайшее качество его стихов говорило о том, что он каждодневно совершает подвиг противостояния массированному натиску апробированной Главлитом поэтической пошлости, низкопробности, дешевки... Одно присутствие такого поэта на свете и совершенно случайное мое его открытие заставляло задумываться. Оказывается, можно сколько угодно любить поэзию, но объективные дефекты издательского процесса (цензура-дура и политика-дура) в стране в те годы были таковы, что, будучи даже в меру начитанным человеком, можно было запросто никогда не узнать, что ты современник нового Пушкина или Тютчева... Замечательны были и его последующие книги, дополнявшие предыдущие стихами 30-40-50-х годов. Знакомясь с ними, ты ощущал странное чувство поколенческого выигрыша: ведь предыдущие поколения были искусственно лишены этих прекрасных русских лирических стихотворений. КОРОТКО О ТЕМАТИЧЕСКИХ ВЕЧЕРАХ НА МОЕЙ КВАРТИРЕ Наблюдая из окна студенческого общежития за тем, как скучно и безрадостно жили в пятиэтажных хрущевках по соседству наши преподаватели, я поражался, какой пустотой и скукой заполнено их личное время. Нет, мы пойдем другим путем!
Авторский вечер проводит драматург Виктор Славкин. После защиты кандидатской диссертации, с мая 1975 года по февраль 1983 года, на моей квартире (а также, изредка, по воскресеньям на квартирах моих друзей) было организовано свыше 350 литературных и музыкальных вечеров - каждую пятницу и субботу любой мог к 18-00 свободно подойти к дверям моей квартиры, открыть дверь - на которой появлялась записка “Входим без звонка!” - и оказаться в теплой атмосфере вечера, на котором блистал, скажем, Аркадий Штейнберг или Марк Розовский, Василий Аксенов или Евгений Рейн, Юрий Ряшенцев или Вильгельм Левик, Ольга Чугай или Инна Лиснянская, Семен Липкин или Михаил Синельников, Евгений Бачурин или Алексей Дидуров, Владимир Тихомиров или Евгений Борисович Пастернак, Лидия Леонидовна Пастернак-Слейтер или Надежда Адольфовна Григорьева, Валентин Берестов или Алексей Бердников, Александр Радковский или Лариса Миллер, Лидия Григорьева или Равиль Бухараев, Сергей Таск или Платон Кореневский, Алла Шарапова или Юлия Сульповар, Татьяна Хазанова и Наталья Жданова, Александр Ревич или Сергей Васильевич Шервинский, Генрих Сапгир или Венедикт Ерофеев, Юрий Денисов или Элла Шапиро, Евгений Блажеевский или Ян Гольцман, Владимир Леонович или Марина Кудимова, Владимир Леванский или Асар Эппель, Олеся Николаева или Евгений Попов, Виктор Ерофеев или Александр Еременко - и многие, многие другие наши авторы, - спасибо им за дружбу и доверие в те времена!
Венедикт Ерофеев знакомит слушателей со своей повестью "Москва-Петушки". Творческий вечер нашего автора начинался в 18 часов, в 20 часов мы устраивали часовой чай и обмен впечатлениями, а потом с 21 до 23 часов (а иногда и до более позднего времени) длилась вторая часть вечера (4).
АВТОРСКИЙ ВЕЧЕР ВИЛЬГЕЛЬМА ВЕНИАМИНОВИЧА ЛЕВИКА. Автор успевал познакомить нас с крупными фрагментами своего творчества, слышал живой отклик из первых уст, для слушателей это было настоящая отдушина.
Авторский вечер поэта и прозаика Яна Гольцмана. Фото А.Н.Кривомазова, 1977.
Авторский вечер поэта и переводчика Юрия Ряшенцева. Фото А.Н.Кривомазова, 1978. Между слушателями и автором завязывались теплые человеческие связи, часто возникала долголетняя дружба, сходство интересов приводило и к бракам...
Авторский вечер Аркадия Штейнберга. Фото А.Н.Кривомазова, 1978.
Поэт Евгений Рейн, которого к нам привел на свой авторский вечер Аркадий Штейнберг. Фото А.Н.Кривомазова, 1984. Несколько раз в ответ на звонки одного из соседей (уже умершего) на вечера совершали налеты милиционеры во главе с начальником, перепроверяли документы, нескольких людей без документов забирали в отделение, откуда они снова возвращались на вечер с рассказом об испытанном, а один раз милая слушательница-долгожитель наших вечеров предъявила полковнику милиции удостоверение депутата Верховного Совета - благодаря случайностям я узнавал, кто ко мне приходит послушать и подышать одним с нами воздухом. ЗНАКОМСТВО Как-то раз летом на своих вечерах я услышал, что Тарковские временно живут в Переделкино, и решил съездить в Дом творчества и попытаться пригласить Арсения Александровича выступить у нас. Теплым светлым летним вечерком, после институтского академического “присутствия”, худющий, пружинисто-молодой, в очках, с раздутым от бумаг тяжеленным портфелем, в голубой рубашке и синих джинсах, в легких чешских замшевых туфлях (продержавшихся 10 лет!) я появился в аккуратной комнатке Тарковских со своим предложением и получил вежливый твердый отказ: Арсений Александрович чувствует себя не очень хорошо, выступает очень редко и его выступления всегда гонорарны (последнее замечание позволило мне - практически сразу после обыска 7 декабря 1982 года в моей квартире - устроить его авторский вечер 10 декабря 1982 года в моем институте, куда, естественно, были приглашены слушатели моих вечеров). Первая наша беседа (в которой живое участие приняла Татьяна Алексеевна) оказалась короткой: они ждали с минуты на минуту гостей; но правило обязательной доброжелательности, которой они всегда окружали всех новых знакомых, распространилось и на меня: они любезно и величественно успели попозировать на веранде для одного моего снимка старенькой “Сменой” (подаренной матерью, когда мне исполнилось 10 лет): странно, но фотография получилась весьма неплохой! - прежде чем первой появилась приглашенная к ним Белла Ахмадулина... Нужно ли говорить, что психологически я тот короткий визит совсем не принял в счет; думаю, в их душах эта встреча вообще не оставила никакого следа (увы, ту фотографию, сделанную в одном экземпляре, я им так и не отдал). Поэтому несколько последующих лет я хотел с ними познакомиться как-то иначе, по-настоящему, но оказии все не случалось... Вернее, оказия как бы наметилась и я терпеливо и с какой-то слепой доверчивостью ждал ее осуществления: мой друг поэт Михаил Синельников несколько раз обещал мне осуществить это знакомство - мое ожидание длилось более двух лет, но мишины обещания оказались обычной пустой писаниной словесной водой по быстро бегущей воде времени... К совершенно другой категории человеческих реалий нужно отнести обещание другого нашего общего друга поэта Александра Радковского (с которым, кстати, именно Миша меня и познакомил): на своем вечере у меня он, в ответ на подобную просьбу, ответил очень коротко: “Хорошо. Завтра едем. Встреча на Киевском в 11-00 у кассы пригородных поездов”. Любопытно, но на следующий день к 11 часам на вокзал пришел и Миша, но ехать к Тарковским почему-то передумал. Постояли, я их поснимал, они меня поснимали в паре с третьим, и, наконец, мы на крыле Радковского отправились в наш полет... В тот день у Тарковских уже находился молодой поэт Александр Лаврин и две молодые женщины (одна из них - жена Лаврина). Я оказался новым человеком в уже устоявшейся близкой и теплой компании и мне было рассказано - конечно же, Татьяной Алексеевной - приличное для первого раза энное количество ключевых историй из долгой совместной жизни замечательной пары российских литераторов. То, что для меня было в тот день полным откровением, вызвавшим мое пристальное внимание, для двух других Саш было, очевидно, десятикратно слышанным ранее, но они держались молодцами, показывая мне неплохой пример на будущее. Итак, неплохо для начала - доброжелательность и терпимость. На мой недоуменно-простодушный вопрос: почему бы этот пир души не записать на магнитофон - для себя и, сиречь, для памяти потомков? - было отвечено, что много лет назад молодые увлеченные головы - Радковский, Миллер и Синельников - сделали большое число магнитофонных записей воспоминаний супругов Тарковских, приходя к ним с магнитофоном. Но как-то раз Арсений Александрович проявил живейший интерес к какой-то конкретной записи, прослушал ее, преисполнился волнения и гнева и потребовал - взял с них честное слово - что они непременно уничтожат все до единой сделанные записи, что они, пожухло и с понятной болью, сделали. После этого я, необыкновенно остро почувствовавший после поразительного вечера воспоминаний Сергея Васильевича Шервинского “Анна Ахматова в быту” возможность своего бытового преступления ввиду незаписи таких вечеров на своей квартире (в результате чего в дополнение к толстым альбомам для записей и фотографий тех вечеров был спешно куплен магнитофон и писались все последующие вечера), сразу же отказался от идеи что бы то ни было происходящее в квартире Тарковских когда бы то ни было пытаться записать на магнитофон. Дело в том, что главным правилом жизни по закону расширяющегося круга активости является отсутствие бесполезных действий, а везти куда-то далеко тяжелый и громоздкий магнитофон, чтобы потом все стереть - это запрещалось азами... Но можно ли фотографировать? Можно. А потом не нужно будет все снятое - пленки и отпечатки - уничтожать? Нет, не нужно. Наоборот, то что получится хорошо, можно принести и подарить - будет принято с благодарностью. Эта информация была важна, воспринял я ее впрок твердо. В тот день, думаю, лавина отснятых пленок с блицами и сложными подсветками показала собравшимся, что можно пировать и упорно работать одновременно - и это ни у кого не вызвало возражений. Итак, доброжелательность остается, терпение возрастает, на сцене появляется мужество. В общем разговоре Арсений Александрович почти не участвовал, сидел в белой рубашке и куртке в уголке за столом тихо, думал о чем-то своем, курил (Татьяна Алексеевна строго следила за количеством выкуренных сигарет - ни одной больше!), был он по-домашнему небрит, серьезен, закрыт, выглядел несколько остраненным и усталым.
Чрезвычайно сложный момент начала нашего знакомства и взаимной настройки фотографа и модели: Я испытал много понятных волнений в тот день, но в меня гвоздем - по шляпку! - оказалась вбитой сказанная накоротке доверительным тоном фраза Тарковского о том, что ему для книги очень нужна фотография и он надеется на результат сегодняшней съемки. Мои мысли бешено закрутились, как оказалось впоследствии, в неправильном направлении: у него сын - знаменитейший режиссер, в его фильмах цитируются стихи отца, читает автор, значит, они не в разрыве, значит, по логике, лучшие операторы страны могли бы снять поэта для книги так, как мне и не снилось... Почему он так сказал? Может быть, я показался ему смешным в своем привычном напоре активности и желании не только говорить, но и каждый день успевать сверхупорно много делать? Неужели сказанное может быть правдой? Но я в это не могу поверить! Мысленно пролистав отснятое, я увидел, что не обладаю минимально необходимым разнообразием поз и сюжетов для отбора лучшего снимка - и прямо сказал ему об этом. Что нужно сделать? Он говорил так просто и так редко, что его слова психологически обретали большой вес, становились тяжелыми и физически давили, по крайней мере, именно так я ощущал субъективно его слова в тот день. Потом я освоюсь, начну сначала робко, потом все смелее и непринужденнее парировать, отфутболивать, шелушить его слова, увижу, как внимательно он слушает и как хорошо играет с партнером “в стенку”, у нас постепенно выстроятся эмоциональные и содержательные отношения, возникнет свой “мир для двоих” (куда, судя по некоторым косвенным признакам, бывала им допущена Татьяна Алексеевна), но в тот первый день знакомства я был улыбчив, молчалив, вял, скован, абсолютно не упруг - и он мял меня своими редкими обращенными ко мне словами, как пластилин. Я предложил выйти в парк и попытаться немного поработать среди деревьев. Пленка, к счастью, оставалась; отойдя от веранды Дома творчества шагов на двадцать, мы поснимали на аллее во весь рост и немного у березы. Я видел, что он не боится меня, не испытывает неловкости, наоборот, полностью доверяет и следует всем просьбам и советам (“спокойнее”, “чуть выше” и т. д.). Мне сильно мешало то, что в тот момент я абсолютно не верил, что ему реально нужна фотография для книги, к тому же я еще плохо его чувствовал как человека (тогда для меня он прежде всего был великий поэт и я старался, как минимум, показать его принадлежность к литературе) - образы получались холодноваты, но я не решался психологически “рыхлить” его, не осознавал масштабов его пластичности и артистической управляемости. Я видел его лицо в видоискателе - до этого это лицо сводило меня с ума на фотоснимке в его стократно прочитанной книге “Вестник” (первой, по которой я запоздало узнал его как читатель) - и мне казалась успехом уже эта простая возможность вновь нажать на спуск затвора... В итоге почти все первые снимки получились эмоционально низкотемпературны. Я принес ему через несколько дней уже в квартиру на Маяковке три больших снимка, над которыми тщательно поработал: во весь рост, крупным планом лицо с пеньками небритости, у березы. Он поблагодарил, крупным четким почерком надписал одну из фотографий - его самый первый автограф в моей коллекции - “Милому Саше на память о его несчастной модели. 22 июня 1981. А.Тарковский.” Мы побеседовали, почаевничали втроем, ни слова не было сказано о его решении включить какую-нибудь фотографию в книгу, я уехал с чувством полной своей правоты касательно неверия включения фотографии в книгу... Как же я был изумлен, когда год спустя мне был подарен большой серый том с его стихотворениями, поэмами, переводами; в книге был его портрет у березы моей работы, с надписью: “Дорогому Саше с пожеланием счастья и дружбой. А.Тарковский. 12 окт. 1982”. К сожалению, в издательстве поэту равнодушные “специалисты” понавешали ненужных сине-черных теней на лицо, и мне не оставалось ничего другого, как вклеить в книгу в качестве реабилитации среди друзей исходную фотографию. 
Таков был мой фотодебют. ___________________________ (1) Студенчество - странная пора в жизни. Надвигающийся огромный массив новых сложных (чего стоили только курсы высшей математики и квантовой механики в Московском инженерно-физическом институте (МИФИ), а ведь еще есть трехлетний фундаментальный курс общей физики, начертательная геометрия, материаловедение, сопромат, нейтронная физика, теплофизика и т. д.) знаний активно вытеснял из юной памяти все то, за что ставили хорошие и отличные оценки в школе. "Это больше не пригодится! - и скорее всего - никогда..." Память в студенческие годы, как пергамент, стирается и переписывается заново несколько раз, но то, что казалось навсегда утраченным, оказывается, снималось с верхних активных слоев и запасливо, - наверное, во время сумасшедших снов - переписывалось в подкорку, впрочем, все-таки с колоссальными потерями... По гороскопу я Близнец, мне на роду написано вольно плавать в огромных массивах разнообразной информации, постоянно испытывая читательский голод и непрерывно находя средства (чаще всего - деньги) для его утоления... Где-то на втором-третьем курсе (у меня это произошло на первом) студент-технарь должен решить, как ему поступить с так называемыми гуманитарными знаниями: держать их в голове или освободить место для новой технической и научной информации. Как поступать с музыкой? Поэзией? Литературой вообще? Я сравнивал выпускников своего вуза и видел, что те, кто выбрал путь простой специализации, сильно проигрывают - в моих глазах - тугим универсалам, сумевшим в студенческие годы получить хорошую профессиональную подготовку, но также успевшим самостоятельно за это же время и ускоренно создать в своих головах луга и леса, океаны и небеса, начиненные ценностями мировой культуры. Избрав второй путь и полагая, что по окончании института мне предстоит по распределению оказаться у какого-нибудь экспериментального ядерного котла в закрытой зоне где-нибудь в тайге или проплавать 5 лет на подводной атомной лодке, обслуживая другую модель реактора (а стало быть, со мной останется только то, что я смогу увезти в своей голове и багаже из Москвы), я стал пропадать в Государственной исторической библиотеке, приезжая туда утром к открытию и уезжая после закрытия. (После дня занятий ужин состоял из пяти котлеток из трески по 5 копеек, которые казались самым вкусным деликатесом на свете...) По ночам штудировал вузовские предметы, приучая себя мало спать. И очень много, находя фантастические возможности для подработки, жестоко экономя на еде и одежде, покупал книг и пластинок... Кастелянша в общежитии совершенно искренне полагала, что получает свои 60 руб. в месяц за то, что хранит вещи студента Кривомазова: в ее кладовке на полу у дверей лежала чья-то пара разбитых кед, рядом - еще чей-то грязный рюкзачок, а на всех полках (вдоль правой и левой стены, с пола до потолка) стояли огромные коробки из-под телевизоров, на которых крупно значились три буквы "К.А.Н."... Впрочем, этот юный складик, как и другие мои айсберги, до поры до времени был не виден большинству моих знакомых. Уже тогда я понимал, что самое точное слово, характеризующее мое поведение - странный. Но подражать чужой пустоте мне всегда было неинтересно. (2) Оказывается (по свидетельству М.А.Тарковской) это стихотворение посвящено первой жене Арсения Тарковского, матери двоих его детей - Андрея и Марины - Марии Ивановне Тарковской-Вешняковой (см. фото на апрельской странице в календаре, посвященном 90-летию поэта, изданном при участии М.А.Тарковской и усилиями В.Р.Цывкина, директора муниципального предприятия "Сергиево-Посадский аудио-визуальный центр" (к 90-летию поэта этот центр также организовал вечер воспоминаний об А.А.Тарковском, записал несколько аудио-кассет с песнями на стихи А.А.Тарковского и совместно с Детско-юношеским центром авторской песни г. Сергиева-Посада поставил чудесный спектакль "Прикосновение", в котором одаренные школьники читают стихи и прозу поэта и поют песни на его стихи). (3) Не знаю, как другим, а лично мне здорово мешает отсутствие дат под стихами любимых поэтов. Четыре цифры несут колоссальную смысловую нагрузку. В этом плане бесценным подарком для таких читателей является книга стихотворений Тарковского "Благословенный свет" (1993), в которой составителем (М.А.Тарковской) приведены точные или оценочные даты написания каждого стихотворения. (4) Мне известны три публикации частично и об этих вечерах. Первая в журнале "Столица" 5-10 летней давности (говорю по памяти, сейчас у меня нет в руказ этого номера журнала) принадлежит Татьяне Щербине (я был свидетелем со стороны жениха на ее свадьбе с поэтом Алексеем Бердниковым, а потом, несколько лет спустя, помогал Алексею увезти его вещи назад), в которой уверялось, что я сотрудник КГБ и стучал в эту организацию на наших авторов. В январе 1997 г. на вечере А.Ревича в ЦДЛ Т.Щербина подошла ко мне с радостным видом по случаю нашей встречи. На ее приветствие я, в присутствии стоящей рядом Е.В.Адамской, сказал, что читал ее текст в "Столице" и знаю о ее действительных оценках меня и этих вечеров. Она забормотала, что писала об этих вечерах для передачи британской радиостанции БИ-БИ-СИ, что плохое могли написать в редакции "Столицы" от себя - но кто меня знает и кому я нужен в этой редакции? Вторая публикация (с поправками, что я кандидат наук, а не доктор, и издаю три журнала, а не четыре): А.Дидуров. Как я был тележурналистом. - Новое время, 1996, октябрь, № 42, с. 36-37. Третья публикация содержит много фотографий, сделанных на этих вечерах: Шелли Барим. О строчки, только вы одни... - Эхо планеты, 1997, 10-16 мая, № 21, с. 4-5 в приложении "Комплимент". Без фотографий, но зато и без сокращения текста вдвое последняя публикация появилась в нашем журнале: Ш.С.Барим. Спасти душу живу. - Деловая информация, 1997, № 5, с. 129-134. ФОТОГРАФИЯ
Деград |
