Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Читайте отзывы. Так же рекомендуем завод Горницу.
Страницы сайта поэта Арсения Тарковского (1907-1989)Спорные страницы
Некоторые главы из второй части (Опубликовано в журнале "Компьютеры в учебном процессе", 1998, № 6, с. 103-160) А.Н.Кривомазов 
Автор мне неизвестен, 1984. ЗВЕЗДЫ Сидим возле клумб на качалке, беседуем о пустяках. Я сказал то, о чем думал все время в ту пору: люди слишком много спят! За это время можно так много сделать и так много узнать! Неожиданно он поддержал меня, но с другой стороны: ночью нужно смотреть на звезды! Он смотрит на меня обнаженно-доверчиво, как маленький мальчик. В некотором замешательстве от неожиданного поворота, но радуясь тому, что он хоть что-то отвечает, я говорю, что звезды видны лишь в ясные ночи... Именно, говорит он, именно в ясные ночи и не нужно спать - в эти ночи нужно смотреть на звезды! Он воодушевлен и становится очень красивым. Мне интересен наш разговор, и я не спешу смотреть на него глазами фотографа: снимком больше, снимком меньше... Сейчас важнее договорить... У меня близорукость плюс астигматизм, поэтому я задумчиво искренне тяну, что жаль: звезды такие мелкие и нерезкие - и похожи одна на другую... Нет, все больше воодушевляется и волнуется он, они разные и безумно интересные, но смотреть на них нужно в хороший телескоп; кстати, Саша, у Вас есть телескоп? Я мысленно представляю свою крошечную однокомнатную квартиру, когда-то регулярно заполняемую слушателями моих вечеров, а потом, после смерти матери, вобравшую в себя контейнер крупногабаритных вещей, среди которых прошло мое детство, забитую книгами и разными странными предметами так, что от одного ее вида мои друзья вежливо хмыкают (впрочем, потом наступит время, когда никого, даже самых близких, туда не пустит закрытая дверь) и мягко сообщаю ему, что телескопа нет, а вот восьмикратный бинокль найдется... Нет, это слабо, как знаток, констатирует он, для того, чтобы испытать подлинное наслаждение, нужен сильный телескоп... Знаете, это ужасно, что многие люди умирают, даже не подозревая, как выглядят звезды... Ужасно, что этого неповторимого зрелища лишены все дети... Если бы я мог, я бы дарил и дарил людям телескопы... - А мне бы подарили, Арсений Александрович? - Вам - первому... - с великодушной улыбкой говорит он. Тонкие флюиды вьются вокруг его воодушевленного лица, он тепл и доверчив, мягок и бесконечно дружественен; я, не глядя, беру левой рукой фотоаппарат со скамейки и прошу его посмотреть вверх, на небо, на память о нашей беседе... Я слышал от друзей, что у него на даче для неспешных ночных прогулок по небу есть большой медный телескоп, но никогда не видел этого аппарата и никогда не смотрел в иной приличный окуляр на небесные светила. Замечаю вслух, что звезды и созвездия есть в его стихах: а могут звезды, Арсений Александрович, вдохновить на стихи? Еще как, отвечает он поспешно, они помогают остановить время и даже заставляют его течь вспять: мои исторические и географические стихи навеяны звездами, и потом они помогают каким-то особым образом глазам и уму: благодаря им, думаешь и видишь иначе, резче, видишь главное и глубокое, что простым зрением никогда не увидишь... ТЕЛЕЦ, ОРИОН, БОЛЬШОЙ ПЕС Могучая архитектура ночи! Рабочий ангел купол повернул, Вращающийся на древесных кронах, И обозначились между стволами Проемы черные, как в старой церкви, Забытой богом и людьми. Но там Взошли мои алмазные Плеяды. Семь струн привязывает к ним Сапфо И говорит: "Взошли мои Плеяды. А я одна в постели, я одна. Одна в постели!" Ниже и левей В горячем персиковом блеске встали, Как жертва у престола, золотые Рога Тельца и глаз его, горящий Среди Гиад, как Ветхого завета Еще одна скрижаль. Проходит время, Но - что мне время? Я терпелив, я подождать могу, Пока взойдет за жертвенным Тельцом Немыслимое чуда Ориона, Как бабочка безумная, с купелью В своих скрипучих проволочных лапках, Где были крещены Земля и Солнце. Я подожду, пока в лучах стеклянных Сам Сириус — с египетской, загробной, собачьей головой — Взойдет. Мне еще раз увидеть суждено Сверкающее это полотенце, Божественную перемычку счастья, И что бы люди там ни говорили — Я доживу, переберу позвездно, Пересчитаю их по каталогу, Пересчитаю их по книге ночи. 1958 * * * Стихи попадают в печать, И в точках, расставленных с толком, Себя невозможно признать Бессонниц моих кривотолкам. И это не книга моя, А в дальней дороге без весел Идет по стремнине ладья, Что сам я у пристани бросил. И нет ей опоры верней, Чем дружбы неведомой плечи. Минувшее ваше, как свечи, До встречи погашено в ней. 1967 * * * Вот и лето прошло, Словно и не бывало. На пригреве тепло. Только этого мало. Все, что сбыться могло, Мне, как лист пятипалый, Прямо в руки легло, Только этого мало. Понапрасну ни зло, Ни добро не пропало, Все горело светло, Только этого мало. Жизнь брала под крыло, Берегла и спасала, Мне и вправду везло. Только этого мало. Листьев не обожгло, Веток не обломало... День промыт, как стекло, Только этого мало. 1967 * * * Мне бы только теперь до конца не раскрытья, Не раздать бы всего, что напело мне птица, Белый день наболтал, наморгала звезда, Намигала вода, накислила кислица, На прожиток оставить себе навсегда Крепкий шарик в крови, полный света и чуда, А уж если дороги не будет назад, Так втянуться в него и не выйти оттуда, И — в аорту, неведомо чью, наугад. 1967 * * * Мамка птичья и стрекозья, Помутнела синева, Душным воздухом предгрозья Дышит жухлая трава. По деревне ходит Каин, Стекла бьет и на расчет, Как работника хозяин, Брата младшего зовет Духоту сшибает холод, По пшенице пляшет град. Видно, мир и вправду молод, Авель вправду виноват. Я гляжу из-под ладони На тебя, судьба моя, Не готовый к обороне, Будто в Книге Бытия. 1967 * * * Во вселенной наш разум счастливый Ненадежное строит жилье, Люди, звезды и ангелы живы Шаровым натяженьем ее. Мы еще не зачали ребенка, А уже у него под ногой Никуда выгибается пленка На орбите его круговой. 1968 * * * Струнам счет ведут на лире Наши древние права, И всего дороже в мире Птицы, звезды и трава. До заката всем народом Лепят ласточки дворец, Перед солнечным восходом Наклоняет лук Стрелец. И в кувшинчик из живого Персефонина стекла Вынуть хлебец свой медовый Опускается пчела. Потаенный ларь природы Отмыкает нищий царь И крадет залог свободы — Летних месяцев букварь. Дышит мята в каждом слове, И от головы до пят Шарики зеленой крови В капиллярах шебуршат. 1968 * * * Пляшет перед звездами звезда, Пляшет колокольчиком вода, Пляшет шмель и в дудочку дудит, Пляшет перед скинией Давид. Плачет птица об одном крыле, Плачет погорелей на золе, Плачет мать над люлькою пустой, Плачет крепкий камень под пятой. 1968 * * * Отнятая у меня, ночами Плакавшая обо мне, в нестрогом Черном платье, с детскими плечами, Лучший дар, не возвращенный Богом, Заклинаю прошлым, настоящим, Крепче спи, не всхлипывай спросонок, Не следи за мной зрачком косящим, Ангел, олененок, соколенок. Из камней Шумера, из пустыни Аравийской, из какого круга Памяти — в сиянии гордыни Горло мне захлестываешь туго? Я не знаю, где твоя держава, И не знаю, как сложить заклятье, Чтобы снова потерять мне право На твое дыханье, руки, платье. 1968 ПРИАЗОВЬЕ На полустанке я вышел. Чугун отдыхал В крупных шарах маслянистого пара. Он был Царь ассирийский в клубящихся гроздьях кудрей. Степь отворилась, и в степь как воронкой ветров Душу втянуло мою. И уже за спиной Не было мазанок; лунные башни вокруг Зыблились и утверждались до края земли, Ночь разворачивала из проема в проем Твердое, плотно укатанное полотно. Юность моя отошла от меня, и мешок Сгорбил мне плечи. Ремни развязал я, и хлеб Солью посыпал, и степь накормил, а седьмой Долей насытил свою терпеливую плоть. Спал я, пока в изголовье моем остывал Пепел царей и рабов, и стояла в ногах Полная чаша свинцовой азовской слезы. Снилось мне все, что случится в грядущем со мной. Утром очнулся и землю землею назвал, Зною подставил еще не окрепшую грудь. 1968 
Деград |
