Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Читайте отзывы. Так же рекомендуем завод Горницу.
СТРАНИЦЫ САЙТА ПОЭТА АРСЕНИЯ ТАРКОВСКОГО
«Неточная рифма безнравственна»
Компьютерная графика - А.Н.Кривомазов, май 2011 г. «Неточная рифма безнравственна» 25 июня — 100 лет со дня рождения Арсения Тарковского Его, девятнадцатилетнего, Федор Сологуб благословил так: «У вас плохие стихи, молодой человек, но не теряйте надежды, пишите, возможно, у вас что–нибудь и получится». Позднее Мандельштам, послушав его, сказал, что один Мандельштам уже есть – второго не надо. Оба не ошиблись: и получилось, и не второй Мандельштам пришел в нашу культуру, а первый Тарковский (вот второй Тарковский появился – его сын Андрей). И именно Арсений Тарковский написал лучший стихотворный портрет Мандельштама: …Говорили, что в обличье У поэта нечто птичье И египетское есть; Было нищее величье И задерганная честь. Как боялся он пространства Коридоров! Постоянства Кредиторов! Он, как дар, В диком приступе жеманства Принимал свой гонорар. Так елозит по экрану С реверансами, как спьяну, Старый клоун в котелке И, как трезвый, прячет рану Под жилеткой из пике. . . . . . . . . . . . . Гнутым словом забавлялся, Птичьим клювом улыбался, Встречных с лету брал в зажим, Одиночества боялся И стихи читал чужим.Если бы Россия не была столь богата талантами и по–купечески, то есть по–хамски, расточительна, стихи Арсения Тарковского учили бы в школе, с их помощью прививали чувство языка и развивали вкус. Но… А если уж говорить об уроке подрастающему поколению, да и всем переросшим тоже, то он явлен в самой жизни Арсения Александровича Тарковского. Родившийся в Елисаветграде Херсонской губернии 25 июня (нового стиля) 1907 года мальчик уже в шесть лет вместе с отцом, служащим банка, посещал поэтические вечера Ф. Сологуба, Северянина, Бальмонта. Возможно, это и определило его судьбу. Во всяком случае, хотя у Тарковского были золотые руки, своим главным делом в жизни он всегда считал Слово. В 1925 году поступил в Москве на первый курс Высших Литературных Государственных курсов при Союзе поэтов, в конце двадцатых начал работать в знаменитой тогда газете «Гудок» (между прочим, некоторое время она располагалась в том самом здании, где сейчас находится редакция «Новой»). А в тридцатые, познакомившись с Георгием Шенгели, тогда сотрудником отдела литературы народов СССР, стал заниматься переводами и как переводчик был принят в Союз писателей. Началась война. Комиссия признает Тарковского негодным к военной службе. Но он просится в действующую армию и в декабре 1941–го получает разрешение. В 1943–м гвардии капитана Тарковского награждают орденом Красной Звезды. В декабре этого же года после тяжелого ранения ему ампутируют правую ногу. Удивительно, что никаких преференций как участник и инвалид войны Тарковский не получил. Он даже не попал в обойму поэтов–фронтовиков, которых после войны стали издавать и поминать в печати как «активно работающих в литературе». Тарковский проходил по ведомству переводчиков, был одним из «квадриги» (определение Липкина) вместе с самим Семеном Израилевичем, Аркадием Штейнбергом и Марией Петровых. Поэтическими переводами тогда можно было жить, но… …Для чего я лучшие годы Продал за чужие слова? Ах, восточные переводы, Как болит от вас голова.Другой возможности существования в литературе, кроме переводов, Тарковскому не оставили. В 1946 году после постановления ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград»» (а Тарковский уже был знаком с Ахматовой) матрицы его первой «своей» книги «Стихотворения разных лет», набранной в «Советском писателе», уничтожили. От восточных переводов было никуда не деться. И Тарковский блестяще перевел классика туркменской литературы Махтумкули. Первая книга собственных стихов Тарковского «Перед снегом» вышла только в 1962 году, когда автору сравнялось 55 лет. Ничего себе поэтический дебют! Но это вообще был счастливый год для Арсения Александровича – в том же году его сын Андрей получил Гран–при Венецианского фестиваля за фильм «Иваново детство». Сам Арсений Александрович при жизни никаких премий не получал – только посмертно в ноябре 1989 года (скончался он 27 мая) ему дали Государственную премию. А еще за пять лет до этого, в 1984 черненковском году, в «Комсомольской правде» гордились, что, несмотря на цензурные сокращения, удалось напечатать интервью с Тарковским… Так в чем же урок этой судьбы – привычно тяжелой, как судьбы большинства русских поэтов? А урок как раз в умении быть счастливым и даже беспечным, несмотря на внешние обстоятельства! Тарковский был счастлив со своей последней женой Татьяной Алексеевной Озерской, переводчицей доброй половины западной приключенческой классики. Он был счастлив, мастеря мебель, слушая птиц и играя в шахматы в Переделкине. Весело плавал в переделкинском пруду, проворно отстегивая протез и допрыгивая до воды на одной ноге. Гордился успехами Андрея. Радовался общению с друзьями и молодыми поэтами. «Счастье на простых путях», — писал Пушкин. Но более всего счастлив Тарковский был в творчестве. Ему писалось и в поздние годы, да как! Какое значение по сравнению с этим имеют издания, признание, почести, даже слава?! Вот стихотворение семидесятилетнего Тарковского: В магазине меня обсчитали: Мой целковый кассирше нужней. Но каких несравнимых печалей Ни дарили мне в жизни моей: В снежном, полном веселости мире, Где алмазная светится высь, Прямо в грудь мне стреляли, как в тире, За душой, как за призом, гнались; Хорошо мне изранили тело И не взяли за то ни копья, Безвозмездно мне сердце изъела Драгоценная ревность моя; (каков эпитет, а? – О.Х.) Клевета расстилала мне сети, Голубевшие, как бирюза, Наилучшие люди на свете С царской щедростью лгали в глаза. Был бы хлеб. Ни богатства, ни славы Мне в моих сундуках не беречь. Не гадал мой даритель лукавый, Что вручил мне с подарками право На прямую свободную речь.Да, он был свободен и в речи, и в жизни, и равен со всеми живущими, в этом сказывался его аристократизм. И «равенство» Тарковского я почувствовал на себе. Впервые обнаружив его книжку «Зимний день» (1980–й) на полке книжного магазина, открыв ее и не в силах оторваться, а потом купив все имевшиеся экземпляры дарить друзьям, я возмечтал познакомиться с автором. Добрейший человек и замечательный писатель Александр Михайлович Борщаговский взялся передать мой первый сборник Тарковскому. И я получил от него письмо. Нет, он меня не хвалил – приободрял, призывал идти вглубь и душой и разумом, сетовал на некоторые неточные рифмы. «Неточная рифма безнравственна», — писал он. «Сделайте усилие творческой воли своим постоянным свойством», — призывал он меня. Но как же я был счастлив, прочитав это письмо! Как будто я получил долгожданную весточку из любимого Серебряного века, как будто с горы Парнас окликнули и меня: приходи, парень, только рифмуй поточней… А потом я шел знакомиться с Арсением Александровичем. Он жил тогда вместе с Татьяной Алексеевной в старом корпусе Дома творчества в Переделкине (это – прямоугольная, «раскольниковская» комнатка с умывальником, шкафом, двумя кроватями и письменным столом). Был май, и все цвело. Я шел мимо храма Преображения Господня, и среди цветущих яблонь близ церкви ходили коровы и даже какие–то агнцы. Рай! Господи, как радость и волнение, сливаясь, похожи на счастье! По дороге – всего–то пятнадцать минут – я написал стишок. А придя, тут же нахально прочитал его Арсению Александровичу, который в убогой комнатенке Дома творчества принимал меня, как граф – в тройке и с коньяком. Стишок был принят. А я понял, что получил от жизни щедрый подарок. Этот подарок я не засунул в шкаф – часто приезжал к Арсению Александровичу, кого–то знакомил с ним. Говорили мы о многом – здесь не пересказать, и даже спорили – например, о Маяковском, которого он терпеть не мог, а я отстаивал «Облако в штанах» и ранние стихи. А однажды, спустя долгий перерыв в общении, вызванный моими разъездами, я решился познакомить с Тарковским жену, начинающую поэтессу. Он принял нас радостно и так же в тройке, хотя и снова в тесной комнатке Дома творчества. Поцеловал руку моей жены. Татьяна Алексеевна предложила чай. Мы чинно и пусто разговаривали. Наконец, спустя минут сорок он воскликнул: «Так вы Олег Хлебников!». Я был потрясен – только позднее узнал о неизлечимой болезни Тарковского с легкомысленным названием рассеянный склероз. Началась она после смерти Андрея Арсеньевича, великого кинорежиссера и сына, обделенного внешними проявлениями внимания отца… Это была моя последняя встреча с Тарковским. Потом Татьяна Алексеевна звонила мне и просила написать мемуары для книги. При ее жизни я не успел… Чему я научился у Арсения Александровича, кроме точной рифмовки? Да, наверно, главному – тому, что сказано в этих его стихах: Предчувствиям не верю, и примет Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда Я не бегу. На свете смерти нет. Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо Бояться смерти ни в семнадцать лет, Ни в семьдесят. Есть только явь и свет, Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете. Мы все уже на берегу морском, И я из тех, кто выбирает сети, Когда идет бессмертье косяком. Ну вот, а сегодня Тарковскому – сто лет. Всего–то (!) по сравнению с бессмертием. Олег Хлебников 25.06.2007 Источник: http://uisrussia.msu.ru/docs/nov/2007/46/nov_2007_46_24.htm 
Компьютерная графика - А.Н.Кривомазов, май 2011 г.
Деград |
