Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Читайте отзывы. Так же рекомендуем завод Горницу.
Страницы сайта поэта Арсения Тарковского (1907-1989)
Некоторые главы из второй части (Опубликовано в журнале "Компьютеры в учебном процессе", 1998, № 6, с. 103-160) А.Н.Кривомазов ПОЧТИ ПРОЩАНИЕ 
Фото А.Н.Кривомазов, 1986 Одно из последних, самых дорогих сердцу воспоминаний. Октябрь 1988 г. Матвеевское. Мы вдвоем сидим молча на парковой скамейке. Он сидит странно: долго держит левую руку на весу, едва-едва касаясь моей руки кончиками пальцев. В какой-то момент я замечаю необычность его позы, но не решаюсь его прямо спросить о причине, боюсь спугнуть его... Мои мысли понеслись сверхбыстро (поистине "как бы оленей косящий бег"); привычно пытался понять происходящее, но меня сносило, захлестывало другим мощным мыслепотоком (частая смена чувств, картин, впечатлений), отвлекая и мешая. Мне было приятно и дорого его прикосновение, но не совсем понятно, адресовано ли оно лично мне или... он забылся, задумался о своем, и этот жест - подарок кому-то другому (кому-то из родных, кому-то из более ранних и дорогих друзей и т.д.) Так получилось, что в данный момент рядом с ним сижу я, и не исключено, что ему сейчас дико хочется простой человеческой ласки, участия, что ему очень хочется облегчить сердце и душу без словесных объяснений и настроек, и он сам робеет и боится спугнуть меня в эти минуты... Через меня (благодаря ему?) быстро пролетело и было остро прочувствовано мной тогда много необычных ярких образов; один из них такой: мы с ним оба не люди, но два летящих куда-то космических аппарата: моя железка более поздняя, блестящая, с какими-то вереницами цветных огоньков, маневренная, легкая; я кружусь вокруг его огромного, летящего в вечность, темно-коричневого, слабо светящегося, с чудовищными вмятинами, старинной выделки корабля (помню, поразила неведомая технология древних - ни одного шва, ни одного люка, ни одной надписи, ни одной заклепки) с острым пониманием, что мы с ним одной крови, оба с одной планеты, что наша встреча в этой страшной черной пустоте сама по себе непонятная редкость, она просто немыслима по любым теориям вероятности, что я должен ему сейчас чем-то реально помочь, меня переполняет чувство какой-то жуткой трагедии там внутри и своей полной беспомощности чем бы то ни было ему помочь... В общем потоке промчались перед глазами наши встречи с ним и общими друзьями - тепло и благодарно. Тогда, помню, у меня мелькнула мысль - не происходит ли в данный момент какой-то обмен энергией между нами. Но нет, кажется, если такой обмен и имел место, то был он сугубо информационным... Оглядываясь назад, думаю, он предвидел, что в ту осень наши встречи были последними, и сумел на свой манер, необычно и памятно, проститься со мной и, возможно, другими близкими ему людьми... Ни слова не было сказано. ПОСЛЕДНЯЯ ПРОСЬБА Не смотри, что иной выше всех по уму, А смотри, верен слову ли он своему. Если он своих слов не бросает на ветер – Нет цены, как ты сам понимаешь, ему. Омар Хайям Приехал в Матвеевское. Меня узнает в лицо вахтерша и говорит: "Арсений Александрович в парке на скамейке..." Иду в парк и нахожу его на залитой нежарким осенним солнцем голубой скамье. У него страшно одинокий, запущенный вид. Вокруг него несколько пустых скамеек. А подальше - все скамейки заняты, на них обитатели Дома ветеранов кино сидят на солнышке втроем, вчетвером, впятером... Видно, они побаиваются общения с ним, считают его доходягой... а может быть, им просто страшно смотреть в его глаза?.. Он в сером плащике и синем берете, костыли лежат рядом, смотрит слезящимися глазами равнодушно и рассеянно. (Горничная довела, посадила, ушла... он сидит - и ничего не видит...). Как его взбодрить? - Греем перо, Арсений Александрович? Здравствуйте! - А, вот и Вы!.. Здравствуйте, Сашенька! Немного у меня... перьев осталось, да и не долго мне... их греть уже... - Ну и ну! Зачем так? Тут с Вами можно поспорить!.. Вяло и безразлично, словно перемалывая в кадыке стекло, он тянет с паузами и с каким-то высоким скрипом: "Да нет уж... спорить мы не будем... Мне так плохо - хуже некуда... А вот почему Вы вчера были здесь (нам передавали, Вас видели) - и не зашли к нам? " - Твердо могу сказать - это ошибка. Меня вчера в Доме ветеранов кино не было. Кроме Вас мне тут заходить не к кому. Наклоняюсь поцеловать его и чувствую щекой и губами вместо привычной мягкой бархатистой кожи крепкие уколы давно небритой, крупной, как спичка, щетины... Жуткий алый стыд заливает меня с ног до головы!!! Стыдно так, как не было никогда в жизни!!! Огромный комок в горле не позволяет ни вдохнуть, ни выдохнуть... Слезы брызжут из моих глаз, заливают очки, щеки, капают на его лицо... Наклонившись и прижавшись к его щеке, не могу разогнуться и стою так какое-то время, содрогаясь всем телом, опираясь на его слабые плечи... - Что с Вами, Сашенька? - тихо вопросительно, с молотым стеклом в голосе, протяжно и чуть-чуть остраненно спрашивает он. По тому, что его голова и плечи начинают заметно вздрагивать, понимаю, что это не дождь: он тоже плачет. Делаю сверхусилие, и мы расцепляемся. - Мне бесконечно стыдно перед Вами, Арсений Александрович! Мне безумно стыдно, что сделал для Вас так мало, что в 100 раз слабее отвечал на Вашу любовь и доброту ко мне, чем мог бы! Мне так жаль, что ничего нельзя вернуть и изменить! Мне стыдно, что Вы сейчас небриты и... неухожены... Мы сейчас пойдем и я все сделаю! Бога ради, простите меня, Арсений Александрович - за все несделанное, непрочувствованное, неотданное Вам, за всю ту боль, которую когда-нибудь Вам причинил! Ведь на самом деле я люблю Вас беспредельно и у меня нет никого, кому бы я мог это сказать... И, пожалуйста, простите всех других, кто обидел Вас - им не стыдно еще и они не попросят Вас об этом... Что у Вас с голосом? Он слаб, говорит с трудом, но напрягается и, отчетливо вижу, что-то хочет мне сказать! - Голос... необычный - от новых крепких лекарств... Сашенька... я небрит... потому что Танюша неделю больна... и сейчас лежит в постели... Ваш приход поможет поднять ее... В прошлом ничего зачеркивать не нужно... и прощать мне Вас не за что... Вы нам с Таней доставляли радость... У Вас был белый голубь... у нас с Таней белым голубем были Вы... Нам дорога даже Ваша занятость... Пусть все, что Вы задумали и делаете, исполняется... А боль... Тут нет Вашей вины... Любви без боли, счастья без боли не бывает... Простить всех может только Бог... но раз Вы просите... я прощаю 10 человек... Слабая искорка усмешки едва заметно мелькает в мокрых глазах и углах мокрых губ. Он минуту молчит, набирается сил, потом тем же незнакомым мне голосом, со свистящим и скрипящим перемалываемым стеклом, взволнованно и моляще произносит: - У меня к Вам есть... своя просьба... легкая... пообещайте исполнить... - О чем говорим, Арсений Александрович? Если в моих силах, обязательно исполню! - Я могу умереть теперь в любой день... Саша... так трудно... Сашенька... должен Вам сказать.... это так важно для меня... Вы должны понять... У нас же дружба!.. Вы еще так молоды... Бывайте у меня на могиле, Сашенька!.. Хоть изредка, но бывайте, не забывайте... Я сейчас несчастный, больной, одинокий старик... Я чувствую... я задержался... не знаю, зачем... Я знаю... я буду - камень на могиле... Приедете, коснитесь камня, поцелуйте его - мне от этого будет великое облегчение. В любой мороз... мой камень... для моего друга... будет теплым... А если после Вашей смерти Вы превратитесь в птицу - прилетайте... потрите клювом о камень... и я Вас пойму правильно! Так обещайте же! - Обещаю, Арсений Александрович! Буду приходить, приезжать... прилетать... буду гладить и целовать Ваш камень... Пока жив - Вы всегда во мне, всегда живы, всегда буду Вас любить и помнить... Мы же настоящие друзья - мы будем вместе всегда... Сижу рядом с ним, держу его ладони в своих, целую их. Мы тихонько сохнем (помогают солнце и слабый ветерок). Осмелевшие старики занимают близкие скамейки, изредка тревожно посматривая на нас. Он не отнимает ладони, сурово и хмуро смотрит вперед, думая о своем... Что он видит сейчас? Телегу Мертвых? Белые слепые глаза Смерти? Свои похороны? Камень на могиле и наши встречи? Свою жизнь? Свои стихи? Цветаеву? Заболоцкого? Ахматову? Лежащую в постели больную Татьяну Алексеевну? Своего гениального сына? Дочь? Внуков? Кого-то из своих врагов? Войну? Отнятую у него библиотеку и пластинки? Свою обожаемую мать? Своего отца? Украину? Туркменистан? Грузию? Дагестан? Свою первую любовь? Свою первую жену? Фильмы Андрея? Своих старых друзей-поэтов? Кого-то неизвестного мне? Город, в котором он родился и в котором прошло его детство? Свои несчастья? Свое одиночество? Я ни о чем не спрашиваю. Того, что он мне сказал сегодня, с избытком хватило бы на десяток наших встреч. Мне только нужно переварить все сказанное им, понять, поверить в этот прощальный дар... И, Боже мой, как же мне перед ним стыдно!!! ДЕРЕВО ЖАННЫ Мне говорят, а я уже не слышу, Что говорят. Моя душа к себе Прислушивается, как Жанна Д'Арк. Какие голоса тогда поют! И управлять я научился ими: То флейты вызываю, то фаготы, То арфы. Иногда я просыпаюсь, И все уже давным-давно звучит, И кажется - финал не за горами. Привет тебе, высокий ствол и ветви Упругие, с листвой зелено-ржавой, Таинственное дерево, откуда Ко мне слетает птица первой ноты. Но стоит взяться мне за карандаш, Чтоб записать словами гул литавров, Охотничьи сигналы духовых, Весенние размытые порывы Смычков,- я понимаю, что со мной: Душа к губам прикладывает палец - Молчи! Молчи! И все, чем смерть жива И жизнь сложна, приобретает новый, Прозрачный, очевидный, как стекло, Внезапный смысл. И я молчу, но я Весь без остатка, весь как есть - в раструбе Воронки, полной утреннего шума. Вот почему, когда мы умираем, Оказывается, что ни полслова Не написали о себе самих, И то, что прежде нам казалось нами, Идет по кругу Спокойно, отчужденно, вне сравнений И нас уже в себе не заключает. Ах, Жанна, Жанна, маленькая Жанна! Пусть коронован твой король,- какая Заслуга в том? Шумит волшебный дуб, И что-то голос говорит, а ты Огнем горишь в рубахе не по росту.
* * * И эту тень я проводил в дорогу Последнюю - к последнему порогу, И два крыла у тени за спиной, Как два луча, померкли понемногу. И год прошел по кругу стороной. Зима трубит из просеки лесной. Нестройным звоном отвечает рогу Карельских сосен морок слюдяной. Что, если память вне земных условий Бессильна день восстановить в ночи? Что, если тень, покинув землю, в слове Не пьет бессмертья? Сердце, замолчи, Не лги, глотни еще немного крови, Благослови рассветные лучи.
Деград |
