Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

[ Несчастная любовь Иосифа Бродского к Марине Басмановой ] [ Январский некролог 1996 г. ] [ Иосиф Бродский и российские читатели ] [ Стихотворения, поэмы, эссе Бродского в Интернете, статьи о нем и его творчестве ] [ Книги Иосифа Бродского, о его творчестве и о нем ]

Замечательная книга и радостный труд по ее усвоению!
Что мы знаем о его саморазвитии? Первое упоминание в его воспоминаниях:
"Мне тогда было лет шестнадцать. Я в те времена занимался самообразованием,
ходил в библиотеки... Начиналось это как накопление знаний,
но превратилось в самое важное занятие,
ради которого можно пожертвовать всем".
Он быстро осознал простую истину:
время и кипучую энергию в молодости нельзя бесцельно терять,
их нужно сверхплотно использовать для саморазвития.
В ссылке у него было время на запойное чтение
(книги привозили друзья, передавали знакомые;
он сам составлял списки книг,
которые хотел прочесть и просил достать их для него),
и чем книга была содержательнее,
тем большее удовольствие и пользу
от ее внимательного прочтения-анализа-разбора он предвкушал...
Когда мы напряженно ищем в его жизни тот суперфактор,
ту волшебную палочку, тот пушкинский "магический кристалл",
который сверхбыстро превратил вчерашнего угрюмого и упрямого двоечника,
мальчишку абсолютно средних возможностей и даже,
как казалось некоторым опытным учителям, - "пониженного потенциала",
не знающего "делать жизнь с кого" и бросающего школу в восьмом классе
(для преодоления седьмого ему потребовалось два года юной жизни,
он испытал шоковое подростковое унижение учиться дальше с "малолетками",
как бы признавая, что он - по уму -
объективно отстает в развитии от одногодков - пока на год,
и ему, кстати, уже в новой школе, с новыми учителями и новым классом,
грозило в восьмом классе вновь "объективно на год уйти ниже",
почему он и бросил школу, отучившись лишь первую четверть в восьмом!),
тупо-слепо мечущегося в поисках самостоятельности и заработка,
за несколько лет сменившего (и проклявшего их
из-за ловушечной тупиковости) 15 профессий,
в один из, бесспорно, самых свободных, ослепительных,
притягательных и плодотворных умов ХХ века,
перед нами с неизбежностью встает
рано выбранный им для себя путь интеллектуального Титана,
состоящий в пожизненном прилежном многочтении
и осмыслении книг лучших авторов.
Бродский был вынужден в изгнании делать себя сам,
он хотел читать только лучшие из лучших книг -
и читать их максимально пристально...
Он умел работать с книгой, концентрировался на главном;
каждая усвоенная книга, как батут, подкидывала его вверх-вверх-вверх...
Из полуторагодовой ссылки он вернулся личностью и художником,
на десятки голов выше своих сверстников
(а сколь многие были убеждены, что в ссылке он опустится, отстанет навсегда,
что деревня сломает его, сделает алкоголиком и т.д.;
произошло же обратное - ровесники лавину времени спустили на пустую суету,
тупиковые тусовки-выпивки-болтовню,
всяческое дешевое выпендривание и самоутверждение,
а Бродский в это же время, планово работая с книгами,
целеустремленно семимильными шагами шел вперед и вверх;
и еще - о генах, таланте, наследовании интеллекта, избранничестве, еврействе и т.д.
(напомним, он - сын интеллигентных, но весьма-весьма
средних по жизненным достижениям родителей) -
его родной сын, успешно избежавший книжных университетов,
работает в Санкт-Петербурге простым рейсовым троллейбусным кондуктором -
таков, увы, реальный жизненный потолок
среднего от природы и неразвитого книгами интеллекта)...
Итак, книги для Иосифа Бродского в ссылке были лестницей в небо:
всегда готовыми к беседе собеседниками, надежными друзьями, мудрыми учителями...
Впрочем... "На выжженной земле культуры, как вспоминал о своем поколении
Бродский в Нобелевской речи, при вандалах-начальниках любовь к культуре
и даже обыкновенная начитанность были бунтарством: "библиотечной эмиграцией"
называлось это в официальной прессе; за "ученость" можно было
схлопотать не только от властей, но и от соседей по месту жительства, месту
работы и месту в общественном транспорте ("больно умные!")." (Ольга Седакова)

Вот несколько его афоризмов о книгах (и не только о книгах):

Есть преступления более тяжкие, чем сжигать книги. Одно из них - не читать их.

Формула тюрьмы - недостаток пространства, возмещенный избытком времени.

...в качестве собеседника книга более надежна, чем приятель или возлюбленная...

... для писателя упоминать свой тюремный опыт -
как, впрочем, трудности любого рода -
все равно что для обычных людей хвастаться важными знакомствами...

Возможно, искусство есть просто реакция организма
на собственную малоемкость.


Надежнейшая защита от зла — это предельный индивидуализм,
самостоятельность мышления, оригинальность, даже, если угодно, эксцентричность.

Выживает только то, что производит улучшение в языке, а не в обществе.

Жизнь — так, как она есть, — не борьба между Плохим и Хорошим,
но между Плохим и Ужасным. И человеческий выбор на сегодняшний день
лежит не между Добром и Злом, а скорее между Злом и Ужасом.
Человеческая задача сегодня сводится к тому, чтобы остаться
добрым в царстве Зла, а не стать самому его, Зла, носителем.

...книга является средством перемещения в пространстве опыта
со скоростью переворачиваемой страницы.

Поэзия это не "лучшие слова в лучшем порядке",
это - высшая форма существования языка.

Поэт - средство существования языка.

Авторы, которых мы именуем древними, превосходят современных во всех отношениях -
по крайней мере, с моей точки зрения. Превосходство это заключается уже хотя бы в одном том,
что мироощущение, присущее нашей эпохе, - вся эта фрагментарность, раздробленность сознания,
неуверенность в иерархиях земных и небесных, сознание некоей общей обреченности и порождаемая
оным сознанием та или иная форма стоицизма - авторами этой так называемой древности чрезвычайно
подробно выражено, или, лучше сказать, освещено. Литература современная в лучшем случае оказывается
комментарием к литературе древней, заметками на полях Лукреция или Овидия...

Жалко, что Иисус Христос не читал латинских поэтов. Теоретически, он мог бы знать их язык, поскольку жил на территории Римской империи. Так что возможность у него была. С другой стороны, Понтий Пилат тоже был не большой любитель поэзии. Если бы он читал стихи, и прочёл бы, в частности, вергилиевы эклоги (которые вышли на добрых семьдесят лет раньше событий в Иерусалиме), он наверняка внимательней отнёсся бы к сказанному Иисусом. Пилат мог бы признать в приведённом к нему человека, чьё явление было предсказано, как полагают некоторые учёные, в четвёртой эклоге вергилиевых “Буколик”. В любом случае, если бы он знал это стихотворение, то мог бы усомниться настолько, чтобы спасти человека. С другой стороны, Иисус, знай он это стихотворение, мог бы добиться для себя лучшей участи.