Окна из алюминия в Севастополе — это новые возможности при остеклении больших площадей и сложных форм. Читайте отзывы. Так же рекомендуем завод Горницу.
Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)Коллекция фотографий Иосифа Бродского
Желание многих знать о нем все доходит и до кухни. ПЕВЕЦ ИМПЕРИИ И ПРОВИНЦИИ К юбилею поэта, которого любят не все Виктория Шохина БРОДСКИЙ И ДРУГИЕВ СОЗНАНИИ многих (большинства?) Иосиф Бродский предстает прежде всего в ипостаси мифологического существа - либо бога, либо героя в зависимости от установки (от отношения). Как продукт так называемого интеллигентского мифотворчества. Ну а мифологическое сознание, как известно, не разделяет языка и реальности - отсюда, собственно, и все проблемы. "... реальная полемика раскручивается не вокруг Бродского-поэта, а вокруг Бродского-мифа, точнее - того мифа о Бродском, который зародился еще в советском самиздате... - говорит Виктор Куллэ, - он одновременно становится мучеником и стоическим героем, жрецом чистого искусства и воплощением абсолютного Зла, последним имперским поэтом и первым поэтом Провинции..." Добавим сюда еще несколько составляющих мифа: жестокий, ироничный поэт, не позволяющий "возвышающему обману "взять над собой верх"; "стихи написаны из пространства предельного холода", каковым является смерть; "бухгалтер" (Э.Лимонов); вконец американизировавшийся Joseph Brodsky (А.Вяльцев), элитарист, сноб и индивидуалист (А.Солженицын). В общем, получается не очень симпатичная личность, к сожалению многих, маркированная в качестве классика Нобелевской премией... Основная проблема, как представляется, в том, что сочинители мифов - это чаще всего литераторы и еще чаще поэты. Для одних из них Бродский - нечто, что нужно преодолеть в собственной работе; для других - соперник, которого хочется стащить на несколько строк ниже в табели о рангах. Мудрая Ахматова еще когда на вопрос о неоднозначном отношении к Бродскому сказала: "К Бродскому - зависть. Ведь он - чудо". Вот поэт Икс, из младших современников (имя неважно, поскольку ход рассуждений - типичный). Цитирую дословно: "Принципиальный индивидуалист, Иосиф Бродский, сравнивший свою судьбу с участью одинокого ястреба, умер и вскоре стал кумиром широкой публики". И далее: "Есть во всеобщей массовой экзальтации что-то ненастоящее". Здесь все построено на полуправде, которая хуже откровенной лжи. Кумиром людей литературных Бродский стал задолго до того, как умер. А что до широкой публики, то она Бродского как не знала, так и не знает (см. опрос, приводимый ниже). Стать кумиром широкой публики, будучи одновременно ценимым людьми литературными, - участь для поэта скорее завидная, нежели предосудительная. И выпала она в XX веке только Есенину и Высоцкому... "Принципиальный индивидуалист" - имеет источником, по-видимому, слова, открывающие Нобелевскую речь поэта, где он называет себя "человечком частным и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшим" и прочие его высказывания такого рода. Хотя сюда лучше ложатся со знанием дела цитируемое Бродским: "Ты царь, иди один дорогою свободной..." и т.д. Индивидуализм обретает смысл только в оппозиции коллективизму (это то, что отличает, например, Америку от России, Англию от Китая etс.). В других контекстах - это просто эвфемизм эгоизма/эгоцентризма, который, сдается, и имел в виду поэт Игрек. Насчет одинокого ястреба - тоже передержка, основанная на прочитанном с неприязнью стихотворении "Осенний крик ястреба", которое на самом деле о другом: Не мозжечком, но в мешочках легких Забавным (хотя и безвкусным, на мой взгляд) проявлением мифа оказывается потребность в амикошонстве, желание слыть если не другом (круг друзей известен и очерчен довольно строго), то соучастником жизни Бродского, точнее - творимой легенды о нем. Лично я встречала энное количество людей, так или иначе спасавших Бродского от ка-гэ-бэ (произносится в растяжку), провожавших его в эмиграцию, одалживавших ему деньги etс. А уж тем, кто последним говорил с Бродским по телефону, вообще счету нет! И с какого перепугу поэт Илья Кутик выдумывает вдруг историю про гроб, раскрывшийся в самолете едва ли не на его глазах?! (См. "НГ" от 28.01.99.) Безусловно, в самой (литературной) личности Бродского, как и в личности Пушкина, есть нечто провоцирующее на желание сопричастности... Стоит отметить, что сам Бродский почтительно (если не по фамилии) произносил: "Анна Андреевна", "Александр Сергеевич", "Евгений Абрамович"... Но всегда - "Марина", говоря про Цветаеву, которую считал величайшим поэтом XX века, и "Маяк" про Маяковского, которого называл "в плане чисто техническом чрезвычайно привлекательной фигурой" (впрочем, и "Евтух" тоже, которого хоть и ставил невысоко, но выше Вознесенского). БРОДСКИЙ И СОЛЖЕНИЦЫННаивно было бы ожидать, что два этих наших нобелевских лауреата понравятся друг другу. "... про этого господина и говорить неохота...", - небрежно обронил как-то Бродский. Солженицын же, напротив, посвятил поэту главку в своей "Литературной коллекции" - "Иосиф Бродский - избранные стихи" ("Новый мир", 1999, # 12). Надо сказать, что это редчайший пример "пристального чтения", которое под стать классному литературному критику. Солженицын не поленился даже подсчитать количество строк в том или ином стихотворении рецензируемого автора: "Стих по замыслу любовный? Но растянут на 160 строк ледяного холода"; "растянутая на 240 строк попытка объяснения с одной из отдаленных возлюбленных"; "Бродский застуживает в долготе 200 строк и все холодеющие размышления"; "Так и "Келомякки" /.../ - 120 строк, и повернуты на предметную обстоятельность, утомительную рассудительность, - хотя тут и так несвойственное этому автору: "Холодея внутри, источать тепло/ вовне". "Совсем другой полюс искреннего чувства поэта прокололся в раздраженнейшиеся "Речи о пролитом молоке" (еще 320 строк)"... Часто рецензент указывает точный возраст автора в момент создания стихотворения, например: "Написано в его 27 лет". Солженицыну не нравится в Бродском "неизменная ироничность", "снобистская поза", отсутствие "человеческой простоты и душевной доступности" и "сплошное тускло-мрачное восприятие мира". А также то, что общественные взгляды Бродский "выражал лишь временами, местами", тогда как вполне мог выступать "на еврейскую тему, столь напряженную в те годы в СССР". Как полагает Солженицын, Бродскому "начало мниться, что он провел гигантскую борьбу с режимом, с коммунистическим режимом, нанес ему страшные удары". Высказанные Солженицыным претензии - известные, расхожие. Но убедительность и силу им придает умное и обстоятельное цитирование; и многие, возможно, согласятся... Что до борьбы с режимом, то это чистой воды проекция своего представления о своем месте в литературе и общественной жизни. Бродский с режимом не боролся - у него представления о задачах поэта были другие. С остальными характеристиками спорить нет смысла: портрет Бродского, написанный рукой Солженицына, в основном совпадает с восприятием тех, кто поэта не любит. И, в конце концов, это - нормально. Ведь мы выбираем любимые стихи, следуя внутренней своей музыке, которая счастливо пробуждается при звуках чужой речи. Или не пробуждается. Или речь эту отторгает вовсе. Гораздо интереснее другое, а именно: что нравится Солженицыну в Бродском: "То ли песня навзрыд сложена/ и посмертно заучена"; "дыхание земли, русской деревни и природы внезапно дает ростки первого понимания: "В деревне Бог живет не по углам, /как думают насмешники, а всюду/. Он освящает кровлю и посуду /.../ В деревне он в избытке. В чугуне /он варит по субботам чечевицу/.../ Возможность же все это наблюдать /.../ единственная в общем благодать,/ доступная в деревне атеисту"... Отмечая "отприродную многостороннюю космополитическую преемственность" поэта, Солженицын называет "отменно удачной" "Большую элегию Джонну Донну" ("уже в 23 года"), "Стихи на смерть Т.С. Элиота". Более того, "во всех его возрастных периодах есть отличные стихи, превосходные в своей целостности, без изъяна", пишет Солженицын. В качестве примера он приводит "разительный" "Осенний крик ястреба": эти смены взгляда - от ястреба на землю вниз, и на ястреба с земли, и вблизи - вблизи, рядом с летящим, так что виден нам в "желтом зрачке <...> злой /блеск<...> помесь гнева /с ужасом" - и отчаянный предсмертный крик птицы (и мир на миг/ как бы вздрагивает от пореза) - и ястреба разрывает со звоном, и его оперенье, опушенное "инеем, в серебре" выпадает на землю, как снег" - великолепный образец разбора! Столь же хороша и кода: "Это - не только из вершинных стихотворений Бродского, но и - самый яркий его автопортрет, картина всей его жизни". Особенно выделяет Солженицын "корпус стихов Бродского на античные мотивы", называя их, правда, не совсем точно - "весьма удавшиеся стилизации под античность". Не останавливаясь на этом, скажу лишь, что античность Бродского - не стилизация, а скорее метафора, в рамках которой он осознает бытие своей родины - России. Первоисточник "античных стихов" - не переводы античных авторов; античность Бродский брал из рук Батюшкова, Вяземского, того же Тютчева и т.д. "На эзоповой фене" легче было говорить о вещах щемящих и горестных, как, например, в стихотворении "На смерть друга": /.../ да лежится тебе, как в большом оренбургском платке, |
| Ранее |
|
Деград