Специальные ежемесячные бизнес-журналы для руководителей крупных предприятий России и СНГ О фирме Журналы Подписка и реклама Интервью Содержание сайта Обратная связь

Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

Коллекция фотографий Иосифа Бродского

Иосиф Бродский: Стратегии чтения. Материалы международной научной конференции 2-4 сентября 2004 года в Москве. О. И. Глазунова. Иосиф Бродский: американский дневник. - М.: Издательство Ипполитова, 2005.

Читаешь, сгорая от стыда и от зависти: как невежда и как провинциал. Взглянуть бы, думаешь, хоть одним глазком на такое сборище умов. Подслушать разговоры в кулуарах - в коридорах - или где там у них бывает перекур.

Как один, предположим, горячится:

- Единый вектор неотрадиционализма при всем богатстве индивидуальных его модификаций - реонтологизация искусства путем возлагания на себя ответственности, - не перебивай, пожалуйста! - перед онтологическим самодвижением жизни: в ипостаси языка, в ипостаси равнодостойного автору читателя и, наконец, в ипостаси культурной традиции...

А другой, пожимая плечами:

- Вненаходимость автора особенно заметно проявляется именно в метатекстуальных структурах.

И улыбается с оттенком превосходства.

Но вмешивается третий:

- Ай, бросьте! Кто же не знает, что игра на референциальной неоднозначности между внутренним и внешним адресатом, а также между разными типами экзегетического адресата есть один из важнейших приемов создания текста. И вообще, не ударить ли нам по пиву?

Самое поразительное, что в каждой фразе (а не только про пиво) чувствуется присутствие какого-то смысла. Так и кажется: вот встану сейчас на цыпочки, дотянусь, нажму, включу - и загорится.

Но - никак. Не загорается. Только тлеет, мерцает. Угадывается. Покореженные металлоконструкции вроде бы повторяют своими очертаниями комбинацию реальных фактов. Безумно хочется согласиться, благодарно поддержать: о, как вы правы, например, в том, что:

- Двусмысленность вульгаризации выражается в отношении между насильственностью классики и поверхностностью "врага", с одной стороны, и всесильной искусственной внутренностью, с другой стороны!

Очень, очень похоже на правду.

И вообще, на полутысяче страниц нашлось только одно предложение, неверное очевидно, - да и то всего лишь на мой взгляд:

- Такая позиция (не важно - какая; впрочем, если хотите знать, - "внежизненно активная". - С. Г.) - эстетическое оправдание поэзии Бродского...

По-моему, поэзия, чья бы ни была, нуждается в эстетическом оправдании не больше, чем коза - в баяне. Однако допускаю, что и тут вам видней.

Поскольку здесь представлены стратегии чтения. Мне же доступна, как я теперь убедился, одна только тактика. Типа: читаешь, допустим, стихотворение - и отчего-то волнуешься. Или же - нет. Чувствительный такой потребитель.

Каким был когда-то, я вижу, Михаил Хейфец: он в этой же книге рассказывает, как впервые разобрал на случайном листке выведенную авторучкой полустрофу:

Прощай,

позабудь

и не обессудь.

А письма сожги,

как мост.

И сразу же почувствовал пронзительную новизну и от нее - "балдеж".

То есть нехитрое счастье недалекого тактика.

Тогда как стратег первым делом выделит здесь:

- Форму, которая, концентрируя в себе признаки КС (коммуникативной стратегии - переоформления в наиболее явном виде), представляет ее в несколько уже устоявшемся, клишированном виде, в определенной мере стирающем живые процессы переоформления, зато обнаруживающем его признаки в простых, элементарных случаях.

Спорить опять же не приходится. Если где и позволяешь себе в чем-то усомниться, то исключительно в случаях, когда кто-либо из стратегов снисходит до тактики, она же практика.

Скажем, ну не дано мне понять, что прибавляет к строчке "Мексиканского дивертисмента":

температура, как под мышкой,

тридцать шесть -

научный анализ:

- Сравнение температур несет в себе образ слияния танцоров с тропическим зноем и семантику тревожного уравнивания жары с нормальной температурой.

И никогда, никогда не взять мне в толк, что строчка

в ночь глухую, воронью -

требует истолкования при помощи цитаты из Мелетинского, который, в свою очередь, цитирует Леви-Стросса, каковой Леви-Стросс "обратил внимание на "промежуточность" Ворона или Койота в качестве существ, питающихся падалью и потому осуществляющих медиацию между травоядными и хищными, в конечном счете между жизнью и смертью" и проч. И что-то про северо-восточных палеоазиатов.

Или вот еще такое. Человек написал:

Я не то что схожу с ума, но устал

за лето.

За рубашкой в комод полезешь,

и день потерян.

Наш брат, тактик, обрадуется, прочитав: он возомнит, что тут с необычайной простотой высказано - чуть не в поговорку возведено - состояние, знакомое ему, бедняге тактику, как собственные пять пальцев, но казавшееся почти неизъяснимым. И от скорости, при которой пунктир выглядит как непрерывная прямая, - опять же чувствует "балдеж".

Но стратег этого так не оставит - нипочем не поверит в эту простоту, - обязательно навесит диагноз:

- Вот строки, напрямую говорящие о специфически депрессивном отношении к времени, с ощущением его опасной и враждебной, непостижимо ускользающей сути.

И тоже, конечно, прав.

Что же, каждому свое. И даже нельзя не восхищаться человеком, умеющим разглядеть в словах

Для рта, проговорившего

"прощай", -

явление окказиональной субстантивации.

Поскольку действительно, чего греха таить, языковая компрессия может достигаться в том числе и за счет ресурсов морфологического синкретизма.

Нет, кроме шуток: сборник солидный. Состоит главным образом из работ, сделанных на высоком уровне. Однако же написанных темновато.

Не привожу авторов и названий: тех и других - дюжины по четыре; перечислять подряд - нелепо, а хвалить на выбор - было бы с моей стороны слишком самонадеянно.

Вот разве позволю себе заметить: раздел библиографии немного хромает. Кого-то нет, чего-то жаль. Нет, например, одной статьи 1988 года (если не ошибаюсь - "Правда отчаяния"), напечатанной в парижском "Синтаксисе". И это отчасти досадно, потому что Иосиф Бродский, говорят, нашел в той правде некоторое сходство со своей.

Не помню автора. Куда-то он закатился. Кстати, это вроде бы он в свое время определил академическое литературоведение как производство плохих текстов о текстах неплохих.

О. И. Глазунова. Иосиф Бродский: американский дневник. О стихотворениях, написанных в эмиграции. - СПб.: Издательство Санкт-Петербургского института истории РАН "Нестор-История", 2005.

Тут не до хиханек. А также не приветствуются интеллектуальные игры. Тут стратегия настоящая, без метафор и без пощады. Изобретенная не г-жой Глазуновой и не специально для Иосифа Бродского. Неизменно победоносная. Роковая.

И в сюжете звенит волнующая мелодраматическая нота. Словно в каком-нибудь ленфильме про комсомолку, полюбившую белогвардейского шпиона. Или как будто сидишь в актовом зале Смольного, оглушенный докладом Жданова о журналах "Звезда" и "Ленинград", - и вдруг на сцену бесстрашно карабкается детская писательница Д.: товарищи президиум! - восклицает звонко, глотая слезу, - не совершаем ли мы ошибку, посчитав безнадежным пошляком и хулиганом Зощенко - создателя глубоко партийных рассказов о вожде мирового пролетариата?

Без обиняков: книга г-жи Глазуновой представляет собой первую, притом неподдельно искреннюю попытку советского сознания присвоить Иосифа Бродского. Попытку его не то что простить, но все-таки пожалеть.

Да, эмигрировал - но, можно сказать, искупил.

Во-первых, невыразимыми нравственными страданиями на чужбине. Которые, отразившись в его стихах, делают их - да! - мрачными, холодными, непонятными (см. отзыв такого тончайшего знатока, как А. И. Солженицын) - да! - чуждыми, как многие считают, русскому менталитету (тут ссылка на высказывание Елены Шварц; не хочу верить - однако на всякий случай не стану проверять. - С. Г.). Но, с другой-то стороны, в отрыве от отчизны лучше и не напишешь; к тому же не забудем: в условиях США поэт, конечно, не мог себе позволить полную откровенность; и, наконец, главное: не такие уж это бессодержательные, получается, стихи, если приглядеться как следует:

"Все же надо признать, что даже при существующей аллегорической форме изложения в стихах Бродского отчетливо слышится сдавленный крик..."

"...Из уст лирического героя в стихотворениях Бродского раздается не запоздалая попытка объясниться или оправдаться, а мычание раненого зверя, немой крик отчаяния, выпущенный в пустоту без какой бы то ни было надежды быть услышанным..."

Причем смысл этого аллегорического немого мычания однозначен: Иосиф Бродский всю дорогу плачется Советскому Союзу, как Евгений Онегин - Татьяне Лариной: как я ошибся! как наказан!

(Признаюсь, этот эквивалент подобрал лично я. В книге г-жи Глазуновой, как и подобает изданию института РАН, подобные ходы допускаются лишь с оговорками:

"Конечно, мысль приведенного выше стихотворения Бродского можно выразить иначе, например строчкой из популярной песни "Хоть похоже на Россию, только все же не Россия", но, согласитесь, это будет другой жанр, другая поэзия". Соглашаюсь охотно.)

Как бы там ни было, чувства поэта похвальны, а его чуждый нам пессимизм заслуживает, по человечеству, снисхождения; также учтем, что его отрицательный пример - другим наука (Пушкина я приплел опять от себя).

Это, значит, во-первых. Во-вторых же, не стоит замалчивать и заслуг:

"Не только „На смерть Жукова", но и вся гражданская лирика Бродского наследует традиции русской классической литературы, в ней выражается позиция поэта - патриота своего отечества".

Ведь если нелицеприятно-то, по-доброму-то если взглянуть, - что, например, пытался сказать Бродский "приподнято уверенным восклицанием: „Бей, барабан, и, военная флейта, громко свисти на манер снигиря""?

Он пытался - да только не сумел, - но в общем практически сказал - вот что:

"Бей, барабан, хотя мне и не дано его услышать, - бей, потому что со смертью маршала не закончится история Российского государства, не исчезнет желание побеждать, не утратятся традиции военного искусства, точно так же, как много лет назад этого не произошло после смерти Суворова, несмотря на все опасения".

Вам смешно, граждане интеллектуалы? Вам думается, это капельку чересчур, немножко vulgar, да?

Ничего, придется потерпеть. Вот еще факт в пользу подзащитного. Просим приобщить к делу о реабилитации гр-на Бродского И. А.

"В феврале 1994 года, после того как Украина стала участником программы НАТО "Партнерство ради мира", Бродский пишет стихотворение "На независимость Украины", которое взорвало представления о нем как о поэте-эмигранте, навсегда порвавшем с Россией и со своим прошлым...

...Почему же сотрудничество с НАТО Украины, а не Грузии или, например, Узбекистана, вызвало столь гневную отповедь Бродского?

Ответ очевиден: поведение близкого человека (в данном случае представителя славянского содружества) всегда ранит глубже и воспринимается на более эмоциональном уровне. Легкость, с которой Украина была готова пожертвовать отношениями с Россией ради соображений сиюминутной выгоды (военной угрозы в отношении ее не было и быть не могло), взорвала поэта, придав его словам особую жесткость..."

Присовокуплен текст, переписанный с бесчисленными ошибками (примерно как вещдоки на процессе о тунеядстве в Дзержинском райсуде) и действительно крайне грубый. Что-то такое: "пусть теперь в мазанке хором гансы с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы..." Интернет-, видите ли, версия - с чьего-то, наверное, магнитофона, поскольку печатать это стихотворение Бродский вообще-то запретил.

Но как бы там ни было, а если подверстать сюда строчку типа "между вами козлами, воспитанными в Исламе" (из стихотворения "К переговорам в Кабуле") да как следует разобрать еще и "Стихи о зимней кампании 1980 года" (где "ироническое наименование Чучмекистан не оставляет сомнений, на чьей стороне симпатии автора"), - получаем обоснованный вывод:

"Отъезд не повлиял на взгляды поэта, а значит, хотим мы этого или не хотим, нравится это кому-то или не нравится, в своих произведениях лишенный российского (российского? really? - С. Г.) гражданства Бродский оставался гражданином той страны, которую он много лет назад покинул".

Что и требовалось доказать.

Ну как, вам все еще смешно, высоколобые мои, безродные космополиты?

Вы-то ведь небось полагаете, что, даже будь это правдой - останься Бродский до последнего вздоха советским хоть насквозь (если когда-то был) - будь он хоть ГБлюб, юдофоб, вообще Михалков, - это ничего не значило бы, если бы он при этом писал, как он писал. (Другое дело, что - навряд ли.)

Вы-то воображаете, будто посмертная судьба Бродского давно решена. Как это у вас в предисловии к "Стратегиям чтения"? "Жизнь и произведения поэта стремительно становятся "античностью" (какой, впрочем, мечтали стать всегда!), но у нас еще есть время, прежде чем вход в эту "античность" окажется дверью, ведущей в архив"?

Вам, похоже, невдомек, что эта дверь может оказаться дверью спецхрана.

А книга г-жи Глазуновой, как уведомляет издательство, "написана доступным языком, не требует специальной подготовки и рассчитана на широкий круг читателей".

Которым в свое время разрешили читать Блока исключительно потому, что он проклинал страшный мир капитализма и сочинил революционную поэму "Двенадцать".

Которые до сих пор брезговали бы Цветаевой как изменницей родины, не растрогай она патриотические сердца, воспев рябину.

Которые, так и быть, нехотя, исключительно по своей душевной доброте, признают Мандельштама поэтом талантливым и даже отчасти русским, - учитывая срок давности высшей меры и восторги иностранцев.

Отлично зная этот круг, этот строй мышления - принадлежа ему, -

г-жа Глазунова, тем не менее, пытается спасти Иосифа Бродского, напялив на него всю пошлость, какая нашлась.

Как все равно праведник мира.

А глумиться - что ж? Глумиться легко. Тем более над человеком, который пишет о стихах, не умея ни слышать их, ни даже разглядеть. Меня тоже забавляет, когда, например, г-жа Глазунова, вскрывая своим консервным ножом метафору из "Ниоткуда с любовью", сообщает: "образ зеркала как символа отражения традиционно присутствует и в прозе, и в поэзии", после чего приводит в качестве примера стихи Владимира Соловьева - про отблеск и тени. Когда строку "Пара раковин внемлет улиткам его глагола" поясняет: "Пара внемлющих улиток - это уши говорящего". Когда высказывает предположение, что треска в "Колыбельной Трескового мыса" - это, должно быть, эмигрант с просьбой о подаянии. И что сойка, которая, помните, кричит нечеловеческим голосом и обвиняет природу в преступлениях термометра против нуля, - тоже, скорей всего, эмигрант, чей, между прочим, "отъезд был не следствием политической ситуации в стране, а причиной - самоцелью..."

В некоторых случаях эти упражнения выглядят, увы, отвратительно. Хотя злая воля г-жи Глазуновой тут ни при чем. Конечно, человек, позволяющий себе отыскать в стихотворении Бродского "Облака" - "напоминание о тех, кто навсегда исчез в горной глуши Афганистана", - совершает, скажем без затей, подлог. Но таков уж метаболизм пошлости. Она питается невинной глупостью, зато ее выделения подобны ядовитой кислоте.

С. Гедройц

Татьяна Бек

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ЗАЩИТНИК

Штрихи к портрету
Евгения Рейна

Иосиф Бродский, 1988