Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

И явственно видно, как поэт возвышает тему, трансформирует ее, изменяет традиционное понятие самого сюжета. Так лермонтовские символы печали и тоски преобразованы Бродским в экзистенциальные понятия времени и вечности.

И философия Лермонтова в этом стихотворении носит романтический оттенок, философия Бродского – это метафизический уровень осмысления природных явлений. Уровень, на котором возможен голографический принцип познания мира и соотнесение абсолютных понятий с чувственными. Преодоление русской поэтической традиции Бродским прежде всего заметно именно на трансформации значений классических тем, ставших уже постоянным набором любого поэта. И он в корне изменяет устойчивые семантические значения вечных образов и мотивов, меняя угол зрения или наблюдателя происходящего.

И в этом смысле для Бродского настоящей школой поэзии оказалась английская метафизическая школа XVII века – это, прежде всего, Джон Донн, Джордж Герберт, Ричард Крэшо и Эндрю Марвелл. Отличительной чертой поэтов-метафизиков является интеллектуальная основа их творчества, то есть стремление дать в стихах картину мира, основанная на логическом, умственном анализе. Их поэзия была полнилась необычными образами, подчеркивалась индивидуальность восприятия мира. Поэты часто соединяли далекие по смыслам понятия, они закрепляли связи поэтического слова с миром человеческих переживаний, переживанием же становилось и само миропознание. Несмотря на то, что поэтов объединяла христианская религиозная философия, это не являлось тематикой их творчества. Для построения картины мира они просто использовали ее основные положения и посылки, то есть брали их в качестве универсальных, абсолютных понятий для анализа своих чувственных или умственных состояний. Не размышляя над ними, а включая их в стихотворения и поэмы как затекст, как некую данность, уже присутствующую в мире человека, и которая не требует доказательства или опровержения.

Общая же идеей метафизической школы поэзии было напряжение чувства под непосредственным влиянием разума, устремленного в бесконечность. Поэты-метафизики старались в первую очередь поразить ум и воображение читателя, а не его чувства и эмоции, стремились расширить горизонты понимания обыкновенных вещей. Исходя из этой цели, они выработали свой принцип отбора языковых и стилевых средств для ее достижения. Они отказались от штампов старой поэзии, от безусловных символов и контекстов. Также поэты придерживались в своем творчестве принципа "прекрасной ясности". Они пытались соединить ясность смысла с синтаксической и образной изощренностью. Однако только подготовленный, искушенный интеллектуал мог по праву оценивать эту поэзию и, действительно, получить наслаждение от поэтического текста метафизиков, потому как несмотря на основополагающий принцип их поэзии, они не стремились быть понятными большинству читателей. Противопоставляя интеллектуальное чувственному, метафизики, конечно, не исключали последнего.

Но выражение идей, чувств и ощущений в стихотворениях осуществлялось через рациональное, разумное, "алгебра лежала в основе гармонии". Быть может, они сознательно отказались от более легкого пути в своем творчестве. И не рисуя пейзажей, романтических картин, любовных сцен, все это превращалось у них в философские размышления о вечности и бессмертии, любви и смерти. Но это все было в классической Англии, в России же не было метафизической поэтической школы.

И все же Бродский выделял стихи такой направленности у Кантемира, Ломоносова, Державина, Баратынского, из поэтов ХХ века – у Хлебникова и Заболоцкого. Но, несмотря на это, без английской традиции он вряд ли бы смог так сильно почувствовать свое направление в поэзии. По своему чувственному и интеллектуальному восприятию, по совершенно особому сплаву логического и эмоционального в стихе Бродский и явился совершенно уникальным поэтом, соединившим русскую и английскую традицию стихотворчества.


Особенности поэтики Иосифа Бродского

Одна из главных особенностей поэтики Бродского – философичность его творчества. Отсюда и определенный набор тем, которые его волнуют. Поэт видит все через призму философии, пытаясь понять рациональное через его внутреннюю логику, духовное предназначение для человека. Все происходящее в мире для Бродского – это всего лишь некое "дано", через которое можно вывести вечные законы, устойчивые формулы жизни. Через единичное он может вывести природу чего-то более глобального. Внешний мир для него не просто единое предметное пространство, но наполненным своими внутренними мирами, каждый из которых живет по своим законам, говорит на своем языке. Однако через постижение этих отдельных пространств и их бытия Бродский выводил общие законы. То же касается и человека, которого поэт рассматривал как объект, со своим пространством и временем. Но, стараясь понять суть вещей, вывести "метафизические свойства" предметов, не пытается разрешать проблемы, развязывать узлы, помогать. Все остается на уровне "чистого понимания". И все же, не участвуя в происходящем активно, как участник, отвергая роль как "ведущего", так и "ведомого", находит единственное решение – преобразовывать увиденное во внешнем мире в некие философские размышления, создавать свои внутренние миры. Креациология каждого "тихотворения" Иосифа неожиданна, и его понимание зависит всегда только от способности к творчеству читателя. Постоянно творя себя, свой образ, меняя облики, часто перевоплощается то в птицу, то в дерево, ощущая свое неразрывное единство с живыми, изменяющимися мирами вокруг. Для себя он отводит роль "наблюдателя", то есть, выбирает позицию невмешательства, не принесения зла.

Предметом его рассмотрения зачастую является не отдельные лица, характеры, но, повторяющиеся в человеческих отношениях разных эпох, коллизии. Увлекающие его герои – вожди, императоры и подчиненные им рабы, ведомые. Бродский являет собой историка межвременных коллизий и событий, исследуя которые можно понять общее для всей человеческой истории. Таким образом, стоя на позициях стороннего человека, он имеет возможность более четко и точно описывать происходящее, и глубоко проникать в суть вещей.

Для того, чтобы постигать истинную "природу вещей", нужен особый способ не только видения мира, "в разрезе", но и умение выразить это для людей. Отсюда и еще одна отличительная черта Бродского – это концептуальность его поэтики. Он стремится явить идею, мысль в ее чистоте, очень важно, чтобы ясность понимания была зеркально отражена в слове, рассуждении, тексте, будь это стихотворение, драма или эссе. И в своем желании как можно четче высказать свое видение, представление о внешнем происходящем, он использует все возможные способы и методы. И, прежде всего, он отказывается от "чистоты поэтического стиля". Это значит, что Бродский, приверженец в своей основе "классицистической поэтики", использует в стихотворениях только ту лексику, которая максимально отвечает его замыслу. Он может себе позволить употреблять выражения грубые, просторечные, даже матерные. Бродский может изменять по своему желанию устойчивые словоформы, отрекается от постоянства метра в одном стихотворении. И это все – ради единственно точного определения, выведения ясного и верного афоризма. И пользуется этим поэт достаточно часто, приведу всего лишь несколько примеров.

Смотри ж, как, наг,
и сир, жлоблюсь о Господе, и это
одно тебя избавит от ответа.
Но это – подтверждение и знак,
что в нищете
влачащий дни не устрашится кражи,
что я кладу на мысль о камуфляже.
    (“Разговор с небожителем”)

То ли пулю в висок, словно вместо ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова новым Христом.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене.
     ("Конец прекрасной эпохи")

Зачастую тем самым Бродский лишает стихотворения внутренней согласованности, мелодичности, но превозносит на первый план идею. Это собственно то, за что он очень уважал Вяземского, о котором говорил, что он "был поэт из тех, для кого мысль в стихотворении важнее гармонии, кто готов пожертвовать музыкальностью и балансом ради сложности и точности мысли ". И занимая позицию не автора в своих произведениях, но свидетеля, еще раз этим подтверждает свое стремление к тотальной объективности. Бродский отказывается от собственного "я", пытается нейтрализовать тон повествования, тем самым лишить ее субъективно-личностного залога, который в свою очередь может повлечь за собой некоторое давление на восприятие текста читателем. По словам самого поэта, он старается "нейтрализовать всякий лирический элемент, приблизить его к звуку, производимому маятником, то есть, чтобы было больше маятника, чем музыки ".

Бродский не хочет быть назойливым или сентиментальным и потому обезличивает в своих стихах, насколько это возможно, первое лицо. Все это делается для того, чтобы добиться определенной свободы отношений в описании окружающего мира, убрать те элементы, которые усложняют понимание. Это позиция иначе называется "остранением", как "способностью увидеть знакомый или неизвестный феномен в особенности знакомый, под слегка измененным углом зрения ". Это и есть в определенном смысле - "смерть автора", которая позволяет родиться Читателю. И читая Бродского, вряд ли мы увидим его самого, его нет в произведении, как создателя этого мира. Но нельзя сказать, что он отсутствует.

На смену "лирическому герою" приходит особенный герой – эпический, в котором он путешествует по миру, и обращает свое внимание только на особенности жизни и устройства чужих государств и империй. У этого Одиссея нашего времени нет своей родины, он бесконечно перемещается, и он "в лучшем случае, путешественник, жертва географии ". Бродский называет это "пространственной формой самоутверждения". Его эпический герой часто лишен собственных переживаний, его душа холодна. Слова этого "Одиссея" обращены или в пустоту, или к Богу (как вариант - к небожителям), или к таким же, как он сам, уже несуществующим в настоящем времени мифологическим личностям. Его эпический герой не требует ответа на свои вопросы, поскольку он сам дает на многое ответы. Отстраненность Бродского в своих стихах вызвана еще и необходимостью быть предельно схематичным в выражении мысли.

Творчество для поэта – это не только форма существования, но и определенная возможность выведения формулы Жизни, разрешения вечных вопросов. Отсюда и навязчивая "наукообразность" его размышлений, использование в его речи различных терминов физики, геометрии, астрономии, упоминание имен ученых и исследователей. Бродский пытается исследовать лирическое, чувственное – рациональными методами, и наоборот. Нарушая обычные логические связи, разрушая закон причины и следствия, поэт добивается чистоты восприятия. И стремление Бродского к геометрической образности, символам точных наук, идет не только от основополагающего принципа английской метафизической поэтики – "прекрасной ясности", но и от его собственного представления о способе постижения мира, особенно в конце ХХ века. И через эти особые формы выражения и "мнимонаучные" обороты речи он выходит на свой излюбленный метафизический уровень понимания вещей. Точка для него – и человек,

Так долго вместе прожили без книг,
Без мебели, без утвари, на старом
Диванчике, что – прежде, чем возник –
Был треугольник перпендикуляром,
Восставленным знакомыми стоймя,
Над слившимися точками двумя…
     ("Семь лет спустя")

И - синоним пустоты или смерти, прогрессирующего распада,
Как две прямых, пересекаясь в точке,
Пересекаясь, простимся.
     ("Памяти Т.Б.")

Вечер. Развалины геометрии.
Точка, оставшаяся от угла.
     ("Вечер")

В терминах геометрии Бродский может размышлять обо всем – о жизни, смерти, положении человека в мире, любви и разлуке, времени и пространстве, и о себе самом.

Навсегда расстаемся с тобой дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него – и потом сотри.
     ("То не Муза воды набирает в рот")

Часто попытка поэта переосмыслить человеческие чувства рациональными способами – есть лишь ничто иное, как неизменная отстраненная роль "свидетеля". Под схоластическими, "околонаучными" рассуждениями он пытается скрыть свое отчаяние, горечь и тоску. Но, стараясь описывать их нейтрально и предельно точно, они становятся от этого еще ясней, явственней в их истинной природе. Описывая разлуку, поэт стремится очертить и пространство, в котором она царит над человеком.

…итак, разлука//есть проведение прямой,//и жаждущая встречи пара
любовников – твой взгляд и мой –//к вершине перпендикуляра//
поднимется, не отыскав//убежища, помимо горних//
высот, до ломоты в висках;//и это ли не треугольник!

…Разлука//есть сумма наших трех углов,//
а вызванная ею мука//есть форма тяготенья их//
друг к другу; и она намного//сильней подобных форм других.//
Уж точно, что сильней земного.
     ("Пенье без музыки")

Окружающее и особенно предметное пространство человека описывается Бродским почти всегда через определенную сумму вещей, каждая из которых уподоблена геометрическим фигурам, и соответственно этому, имеет строго определенные свойства.

Но чем ближе к звезде, тем все меньше перил;
у квартир –
вид неправильных туч, зараженных квадратностью, тюлем…
     ("BAGATELLE")

Пыль покрывает квадратные вещи.
     ("Колыбельная трескового мыса")

Планеты, океаны, моря – это символы пространства, а потому их описание передается только через меры длины.
Спи. Земля не кругла. Она
просто длинна: бугорки, лощины.
     ("Колыбельная трескового мыса")

Неизменная тема империи, как особого вида пространства, у Бродского также проявляется через геометрическую символику.

Перемена империи связана с гулом слов,
с выделеньем слюны в результате речи,
с лобачевской сумой чужих углов,
с возрастаньем исподволь шансов встречи
параллельных линий (обычной на
полюсе). И она…
     ("Колыбельная трескового мыса")

Использование терминов и имен позволяет Бродскому подчеркнуть лексическую многозначность этих слов, их многомерность. Иногда он выделяет их большими буквами.

Вот то, что нам с тобой ДАНО.
Надолго. Навсегда. И даже
Пускай в неощутимой, но
В материи. Почти в пейзаже.
     ("Пенье без музыки")

"Дано" – как предпосылка для размышлений, точка опоры для доказательства теоремы, и как нечто, данное свыше, фатальность, предопределение в человеческой судьбе. Термины есть определения сути, они вычерчивают некий круг в сознании человека, выйти за пределы которого трудно. Однако Бродский переопределяет привычные значения, поднимаясь от человеческого рассуждения до метафизического осмысления вещей и явлений. Отсюда и сложность его поэзии, ее многоплановость, которая выражается в смешивании тем и вопросов в одном произведении. Полифоничность его стихов – в одновременном звучании нескольких идей, в соединении шумов и голосов, в использовании деталей, в отсутствии "черно-белых" картин. Тем самым достигается объемное видение мира, реализуется принцип художественной стереометрии текста. Но как уже было замечено выше, Бродский стремится не столько к объемной "красивости" поэзии, столько к предельно ясному формулированию мысли.

И поэт выбирает в качестве точного инструмента выражения своей идеи - сентенцию. Особенность ее употребления Бродским в том, что она может существовать и вне контекста стихотворения, что характеризует такое ее качество, как афористичность. Потому-то, сентенции Бродского теперь так часто используются в качестве эпиграфов к современным романам и рассказам. Можно предположить, что сентенция у поэта является центральной идеей, вокруг которой строится само стихотворение, и напоминает бисерное плетение вокруг бусины. На самом же деле его умозаключения появляются совершенно неожиданно, иногда и для самого автора. Наблюдения просто и естественно вытекают в выводы. Согласно Михаилу Крепсу, исследователю творчества Иосифа Бродского, сентенции можно разбить на основные типы:

- умозаключение
- афоризм
- ироническое высказывание
- парадокс.

Умозаключение, как простейший вывод, преобладает у поэта. Зачастую Бродский его использует для того, чтобы задать тему, или определить "контрольные точки отсчета" в стихотворении, как некие рубежи. Проставляя метки, автор всегда имеет возможность вернуться к начальной точке. Умозаключения почти всегда имеют форму утверждения, с которым он позже может спорить, опровергать его, или же дать развернутое доказательство. В этом смысле полнится умозаключениями "Письмо генералу Z", каждая строфа этого стихотворения начинается с определенного утверждения.

Генерал! Наши карты – дерьмо.
Генерал! К сожалению, жизнь – одна.
Генерал! Только душам нужны тела.

Афоризмы Бродского отличаются тем, что могут использоваться самостоятельно, тем самым, претендуя на статус "вещи в себе".

Только рыбы в морях знают цену свободе.
     ("Конец прекрасной эпохи")

Жизнь – только разговор перед лицом молчанья.
     ("Горбунов и Горчаков")

Ироническое высказывание у поэта строится на особой предпосылке, что все уже известно заранее.

Нам знаком при жизни предмет боязни
     ("Песня невинности, она же – опыта")

И в этом Бродский становится "над" вечным "быть или не быть", и рассуждая обо всем, снисходителен и цинично-насмешлив, и, прежде всего к самому себе. Его ирония даже не печальна, а горька. Бродский чувствует, что для него существует только двое судей, перед которыми он Ответчик - это Бог и Реальность, которые находят свое материальное воплощение в слове "ДАНО". Реальность происходящего требует от него максимальной честности перед самим собой. Бог дает ему полное знание о жизни, которое предопределяет его судьбу. Вот потому поэт мучим невозможностью спросить что-либо о жизни и смерти, невозможностью рассказать что-то о том, что произойдет лишь так, как оно должно произойти. И именно в этом берут свое начало иронические высказывания Бродского.

У пророков не принято быть здоровым.
Прорицатели в массе увечны. Словом,
Я не более зряч, чем назонов Калхас.
Потому – прорицать все равно что кактус
Или львиный зев подносить к забралу,
Все равно, что учить алфавит по Брайлю.
Безнадежно.
     ("Прощайте, мадмуазель Вероника")

Парадокс же, как особая разновидность сентенции у Бродского, отличается от простого афоризма тем, что отрицает общепринятые мнения, или выворачивает наизнанку устоявшиеся словосочетания, дабы ввести новую тему для обсуждения. И поэт часто пользуется приемом парадокса путем смешивания стилей и разножанровой лексики.

Время есть мясо немой Вселенной.
Там ничего не тикает. Даже выпав
Из космического аппарата,
Ничего не поймаете: ни фокстрота,
Ни Ярославны, хоть на Путивль настроясь.
     ("Эклога 4-я (Зимняя)")

Особую роль в поэзии Бродского играют интонации повествования, которыми он пользуется для создания фона или настроения, или совершенно определенного историко-культурного духа времени. Леонид Баткин предлагает следующую примерное разграничение тонов Бродского:

- Мнимо-научный тон, похожий на "бормотание зубрилки". Его основной отличительной чертой является насыщенность анжанбеманами , которые создают впечатление непрерывности, бесконечности текста.

Действительно, прошлого всюду было гораздо больше,
чем настоящего. Больше тысячелетий,
чем гладких автомобилей. Люди и изваянья,
по мере их приближенья и удаленья,
не увеличивались и не уменьшались.
Давая понять, что они – постоянные величины.
     ("Вертумн")

Старение есть отрастанье органа
слуха, рассчитанного на молчание.
Впрочем, дело должно быть, в трусости.
В страхе. В техническом акте трудности.
Это – влиянье грядущей трупности:
Всякий распад начинается с воли,
Минимум коей – основа статики.
     ("1972")

- Мнимо-фольклорный тон
Ой, отойдите, друзья-касатики!
Дайте выйти во чисто поле!
     ("1972")

- Иронический тон с обыгрыванием канцелярских оборотов (замечу, обороты могут быть любые – опять же сочетаение несочетаемого).

- Архаически напыщенно-одический тон, который отличается по словам "коей", каковое", "коли ж", "ежели" и т.п.).

И всякий раз, задав один тон, сбивается на другой.

Все, что творил я, творил не ради я
славы в эпоху кино и радио,
но ради речи родной, словесности.
За каковое раченье-жречество
(сказано ж доктору: сам пусть лечится)
чаши лишившись в пиру Отечества,
нынче стою в незнакомой местности.
     ("1972")

Это кажется косноязычием, но именно это становится еще одним доказательством его жизненной позиции наблюдателя, который предпочитает невмешательство и чистое философское видение обывательскому взгляду на жизнь. Иногда поэт раскрывает причины своего поведения.

Ты, несомненно, простишь мне этот
гаерский тон. Это – лучший метод
сильные чувства спасти от массы
слабых. Греческий принцип маски
снова в ходу.
     ("Прощайте, мадмуазель Вероника")

Из поэтических средств Иосиф Бродский использует практические все, которые только возможны – это метафоры, парафразы, эпитеты, оксюмороны, метонимии, аллегории. В синтезе различных тематических уровней в поэзии участвуют старославянизмы, американизмы, авторские неологизмы. Не обходятся стороной и эвфемизмы – слова или обороты, употребляемые им вместо непристойных или интимных, хотя и откровенные просторечные выражения также имеют место. Поэт отказывается от фразеологизмов, как устойчивых сочетаний, которые мешают чистому восприятию авторской идеи. Не меньше внимания Бродский уделяет фоническому (звуковому) уровню своих стихотворений. Очень часто он использует звуковые повторы, звукоподражания, аллитерацию, ассонансы, паронимическую аттракцию.
Философские категории в поэтике Бродского

Категория пространства

Одной из главных, основополагающих категорий для Бродского в его поэтике является пространство. Точное определение этого понятия поэт дает всего лишь единожды.

Да и что вообще есть пространство, если
не отсутствие в каждой точке тела?
     ("К Урании")

Отметим, что здесь он подчеркивает философское значение пространства, потому что остальные размышления Бродского о нем выходят за рамки теоретическо-абстрактного рассуждения о термине, как таковом. В данном определении он особо выделяет беспредметность "чистого" пространства. Именно исходя из этого утверждения, поэт часто к пространству приравнивает воздух, который "живет своей […] жизнью, начинаясь над головою и нигде не кончаясь". Его поэт наделяет особыми качествами. Воздух представляет собой место без времени, абсолютную пустоту, в которой никого и ничего нет, кроме Творца. Творцом же может быть как Бог, так и человек.

Собственно воздух.
Просто Мекка
воздуха. Кислород, водород. И в нем
мелко подергивается день за днем
одинокое веко.
     ("Квинтет")

Пространство по своей природе пусто, и поэтому его можно считать синонимом небытия.

То, чего нету – умножь на два:
В сумме получишь идею места.
     ("Колыбельная трескового мыса")

И потому же столь часто он подчеркивает, описывая пространство, что в нем ничего не существует, или в скором времени перестанет существовать.

Пространству вонь
небытия к лицу.
     ("Раньше здесь щебетал щегол..")

Это, в первую очередь, касается человека.

"Это и есть недостаток пространства, Публий. […] Что в нем существует место, в котором нас не станет ".

Но пространство – это не просто пустота, это некая активная среда, которая поглощает попавшие в нее вещи или вытесняет их.

Новейший Архимед
прибавить мог бы к старому закону
что тело, помещенное в пространство
Пространством вытесняется.
     ("Открытки из города К.")

Частое определение Бродского пространства – "почти пейзаж".

Ты – никто, и я – никто,
вместе мы – почти пейзаж"
     ("В горах")

Но в это "почти" могут входить и люди, и деревья, и вещи, но все они должны обладать качествами неизвестного значения в уравнении. И в этом состоит совершенство "чистого" пространства – в обессмысливании вещей, и всего, что могло бы там находиться. "Никто" и "ничто" даже не являются носителями времени в пространстве, как допустим, вещи или люди, они есть идеальные символы пространства.

Почти пейзаж. Количество фигур,
в нем возникающих, идет на убыль…
     ("На выставке Карла Вейлинка")

То есть, все составляющие наблюдаемого пространства, не должны обладать свойствами материального тела, которые могут нарушить его внутреннюю гармонию.

Но чаще всего определение пространства он выводит через описание вещного, внешнего мира, показывая, что все невидимое проявляется через видимое и чувственное. И только с помощью предметов мы можем понять, что находимся, по существу, в воздухе, и, что если бы не они, мы бы оказались в пустотном пространстве, которое поглощает все живое.

…но ваш
глаз на полу не замечает брызг
пространства. Стул, что твой наполеон,
красуется сегодня, где вчерась.
Что было бы здесь, если бы не он?
Лишь воздух. В этом воздухе б вилась
пыль.
[…]
Но это – только воздух.
[…]
Лишь воздух. Вас охватывает жуть.
Вам остается, в сущности, одно:
Вскочив, его рывком перевернуть.
Но максимум что обнажится – дно".
    ("Посвящается стулу")

И все окружающее пространство состоит из существующих ныне, а в основном, из уже исчезнувших вещей, которые предъявлены контурами, очертаниями, неясными пятнами и дырками. Пятнами истории, очертаниями воспоминаний, контурами былых событий. И уже из этих "предметов" можно нарисовать пейзаж, составить город, слепить новое тело – создать новый мир из осколков прошлого. То есть, картина может твориться как из видимых, так и из исчезнувших явлений нашего мира. Картина одиночества, разлуки, - всего того, что может составить сюжет.

из забывших меня можно составить город…
     ("Я входил вместо дикого зверя в клетку")

Иногда в пустыне ты слышишь голос. Ты
вытаскиваешь фотоаппарат запечатлеть черты.
Но – темнеет.
Там, где ступила твоя нога,
возникают белые пятна на карте мира
     ("Квинтет")

Итак, пространством могут быть как географические территории, как предметный мир вообще, так и эмоциональные состояния человека – различные особые состояния сознания и психики, в которые человек может вернуться в мыслях и воспоминаниях. Пространством может быть и просто пейзаж, пределом которого будет горизонт. Горизонт как черта, подводящая итог всему, в том числе и человеческому взгляду - это и "предел для зрачка" и предел для водной поверхности, как моря, так и вина в бокале.

Кроме того, он говорит и о внутренних "потребностях" пространства.
Помни: пространство, которому, кажется, ничего
не нужно, на самом деле нуждается сильно во
взгляде со стороны, в критерии пустоты.
И сослужить эту службу способен только ты.
     ("Назидание")

Говоря о его свойствах, прежде всего, нужно подчеркнуть его бесконечную протяженность, оно обладает плотностью и цветом, может перенимать качества предметов и может существовать автономно – в чьем-либо теле. Пример тому – человек, по словам поэта, он – "пространство в пространстве ". Кроме того, пространство, с его точки зрения, пассивно, как вещь, и это его лучшее качество. Потому так часто Бродский проводит параллель-утверждение "пространство-вещь", поскольку их свойства очень схожи. Еще одно свойство пространства – мстительность. Причем оно мстит и тем, кто пытается его завоевать,

Это - месть пространства косой сажени
     ("Письмо генералу Z")

и тем, кто его игнорирует.

Всему свой срок,
поскольку теснота, незрячесть
объятия – сама залог
незримости в разлуке – прячась
друг в друге, мы скрывались от
пространства, положив границей
ему свои лопатки, - вот
оно и воздает сторицей
предательству;".
     ("Пенье без музыки")

Пространство будто ревнует, и мстит человеку.

Место, времени мстя
за свое постоянство жильцом, постояльцем,
жизнью в нем, отпирает засов, -
и, эпоху спустя,
я тебя застаю в замусоленной пальцем
сверхдержаве лесов
и равнин.
     ("Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова")

Мстительность его выражается в поглощении предметов или людей, или в вытеснении их, как уже было отмечено выше. Худшее качество пространства – это склонность к постоянному расширению, "самопроизводству", что характеризует агрессивность, направленную, в первую очередь, против человека.

Пространство – это горизонталь, по которой он движется, перемещается, и постижение которой мешает ему преодолевать вертикаль Времени. И на этой горизонтальной субстанции существуют два мира – "предметный", в который входят – вещи, пейзажи, моря и океаны, природные явления, и мир человека. Исходя из этого, можно вывести два типа пространств, присутствующих у Бродского – природное, развивается независимо, и пространство "культуры", в которое входит, главным образом, человек, со всеми продуктами его жизнедеятельности. Особое место в котором занимает мир речи, языка, который обладает многими вышеперечисленными свойствами пространства, но отличается реальной наполненностью смыслов. Это особенные культурно-исторические, религиозные и социально-психологические смыслы, которые создают в свою очередь собственные пространства, и отличаются еще и тем, что именно они предоставляют место для существования Времени. Именно в "культурном" пространстве живет прошлое, настоящее и будущее, живет память, присутствуют все формы человеческого времени.

Какие же формы этого пространства наличествуют у поэта? Это, прежде всего, разные исторические эпохи, начиная от времени богов и легенд и заканчивая будущими временами. Это и религиозные вехи развития человечества – от мифологического времени до философско-научной религии конца ХХ века. И, конечно, это собственно "культурные" временные этапы - от племенных культур до современной цивилизации.

Категория времени

По словам Бродского, пространство – для варваров, время – для культуры и цивилизации, этим еще раз подчеркивая, что пространство – бессмысленно, оно ведет в никуда, его горизонтальная бесконечность не приносит пользы. Однако пространство дает жизнь Времени, любая его точка может стать временной частицей, в свою очередь Время не способно преобразовываться в другие формы существования. Как уже было сказано выше, пространство это, прежде всего – идея места, а "у Времени, есть все, кроме места ".

Однако, время нуждается в пространстве, в месте обитания, а проще говоря, в носителе. Им, прежде всего, оказывается человек, который как существо биологическое неотделим от времени. И он является носителем как собственного микромира, так и внутреннего времени. Таким образом, временем созданный, временем же разрушаем. Человек находится во временной системе измерения, как в клетке, из которой нельзя выбраться.

некто стучит, забивая гвозди
в прошедшее,
в настоящее,
в будущее
время.
     ("Глаголы")

Он подчеркивает, что время больше пространства, и именно потому, что где оно появляется, там образуется и пространство, куда можно переместиться человеку. "Все то, что одиноко, символизирует другое время; а это ордер на пространство". Отсюда и взаимосвязь этих двух понятий. Время может существовать или внутри чего-либо, уже существующего, либо создавать свои "жизненные" территории. Пространства могут создаваться только временем, и они всецело зависят от временных границ.

Время же создается смертью, по словам Бродского, той самой крайней ее границей, за которой перестает существовать человек как физическое тело или предмет, когда распадается на частицы. Время у Бродского – всегда сильнее всего, оно правит мирозданием, оно и все разрушает. Оно для него подобно стихии, которая, в основном, приносит несчастья. Его все боятся, поскольку время уносит жизни, никогда не продлевая их. Все явленное в этом мире, все преходяще, все разрушаемо, все стачивается. Время необратимо, и это положение, собственно, и становится одно из главных тем Бродского. Оно просто стирает людей и вещи с лица земли.

Кто думал, что их сотрет,
как резинкой с бумаги усилья карандаша,
время?"
     ("FIN-DE-SIECLE")

Бродский дает множество определений понятию Время. Он говорит: "пространство - вещь, время, в сущности, – мысль о вещи".

Время есть мясо немой Вселенной.
Там ничего не тикает.
[…]
…без примеси вашей жизни, виде.
     ("Эклога 4-я Зимняя")

Иногда он разрабатывает мысль о том, что время – это некая автономная субстанция, а человек и все бытие – лишь видимые формы времени.

Жизнь – форма времени. Карп и лещ –
сгустки его. И товар похлеще –
сгустки.. Включая волну, и твердь
Суши. Включая смерть.
     ("Колыбельная трескового мыса")

Говоря об остальных свойствах, присущих Времени, прежде всего, нужно отметить его пустотность и холод. "Время есть холод", говорит Бродский, "то есть, чем больше времени, тем холоднее. Другим постоянным атрибутом времени становится оборванная перспектива. Сама по себе она является символом надежды, человеческой устремленности в будущее, но исходя из ранее упоминавшегося утверждения Бродского, что "время создано смертью", он делает ее синонимом времени. Поскольку все существующее создается временем и им же уничтожается. Перспектива превращается в некую линию горизонта, за которой смерть. Она может быть выражена в страхе перед исчезновением, распадом. Бродский часто пользуется приемом "оборванной перспективы", часто в форме ироническо-циничного высказывания человека, которому все известно наперед.

Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
Но раздвинутый мир должен где-то сужаться. И тут –
Тут конец перспективы.
     ("Конец прекрасной эпохи")

Часто под перспективой понимается еще и набор привилегий, даруемых Временем. "Где там матери и ее кастрюлям/уцелеть в перспективе, удлиняемой жизнью сына!"

Времени свойственен еще и цвет, он преимущественно серый. Время не знает ярких красок, оно монотонно. Главный герой пьесы "Мрамор", выбирая тогу, рассуждает: "Серая лучше. Больше на Время похоже. Оно же, Публий, серого цвета… ". Время хотя и молчаливо, но не лишено звучания – оно у Бродского жужжит, тикает. В стихотворении "1972 год" время становится "жужжащим, как насекомое", постоянно возникает образ часов..

И будильник так тикает в тишине,
точно дом через десять минут взорвется.
     ("Точка всегда обозримей…")

Время – видимая субстанция, и она проявляет себя в развалинах, руинах, в разрушенных домах и памятниках, заросших садах и зацветших прудах, так как главная его функция – уничтожение.

Бег
времени требует жертвы, развалины.
     ("FIN-DE-SIECLE")

Годы проходят. На бурой стене дворца
появляется трещина
     ("Послесловие")

Но единственное против чего оно не идет – это против самого себя. То есть, оно не может исчезнуть, в его силах – это уничтожать свои формы. И, разрушая пространство, оно всегда оставит свой след.

С точки зрения времени, нет "тогда":
есть только там…
     ("Келомякки")

Человеческая память – есть единственное оправдание и в то же время противостояние разрушающей стихии. Она хранит воспоминания, возлюбленных, перспективы, чувства и надежды. Памятью рождается, а после и живет надежда на лучшее, которая питает людей, и часто заставляет их двигаться вперед, к своей мечте. Поэтому символов памяти, и одновременно надежды в поэзии Бродского много.

Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела,
глумлива?
ибо время, столкнувшись с памятью, узнает
о своем бесправии.
     ("Дорогая, я вышел сегодня из дому…")

девочка -- память бредет по городу…
     ("Пресловутая иголка в не менее достославном стоге…")

"Прощай, /позабудь/ и не обессудь./А письма сожги,/как мост./[…]/да будет надежда/ладони греть/у твоего костра".
     ("Прощай, …")

Архитектура, литература, искусство – все это материализация памяти. И, наконец, генетическая память, наиболее действенный способ передачи и сохранения информации в будущем. Но это реализовывается только на уровне предметного и информационного миров. Не во власти людей продлевать время, они могут только концентрировать его в себе.

Главные "переменные" Времени – это прошлое, настоящее и будущее. Выступающие в его поэзии как герои, активные действующие лица. И он постоянно повторяет, что для человека всегда его прошлое является его настоящим, и предопределяет будущее.

Входит вечер в Настоящем…
     ("Представление")

живем прошедшим, словно настоящим,
на будущее время непохожим.
     ("Да, мы не стали…")

Прошлое, как особое пространство Бродского, обладает силой притяжения, заставляет человека делать именно те шаги назад, которые приводят его к пропасти. Именно это прошлое для большинства людей становится Империей, в которой есть свой Цезарь и рабы. Империя – не как географическая местность, но пространственное измерение, и возвращаясь туда, человек практически лишается права и воли, вернуться обратно. И для Бродского – даже не Питер, но Родина была этим измерением, в которое он не хотел возвращаться, как бы о том не писали критики до и после его смерти. Сам же он говорил, что не смог бы вернуться туда туристом, потому как это место, где покоится его любовь и надежда. И добавлял, что чувство ностальгии, как сильной тоски по родине, его не преследует. Но в стихотворениях, однако, пространство минувшего всегда отчетливо проступает в символах. Как нечто, от чего он отталкивается и исходит в своих размышлениях. Он повторяет, что ни к чему нет возврата, но вновь пропадает в измерении прошлого. И попадая туда, любой человек, становится обладателем уникального качества – бестелесностью и безымянностью. Человек исчезает, и после него остаются только очертанья, он превращается в силуэт себя.

Для самой себя уже силуэт,
ты упасть не способна ни в чьи объятья
     ("Полонез: Вариация")

Цени равнодушье вещи […]
и сам теряй очертанья.
     ("Назидание")

То же самое касается и вещей в прошлом, которые дематериализуются, и от них остаются лишь контуры. И таким образом, вещь обретает "реальность отсутствия", а пространство становится некой реальностью, которая наполнена бытийствующими или ранее существовавшими структурами. Тем более, что любая вещь, передвигаясь в пространстве, позади себя оставляет энергетические следы, образно говоря, дырки в пространстве, как было уже замечено выше. И даже если вещь исчезает, всегда остается свидетельство ее жизни.

Чем незримей вещь, тем оно верней, что она когда-то существовала.
     ("Римские элегии")

Все теряет свои формы в прошлом, и остаются лишь звуки и ощущения, что были восприняты тогда, и запомнились до сегодняшнего дня. Собственно, этому и посвящен цикл стихотворений "Часть речи", в каждом из них автор неизвестен, и нельзя понять, откуда он родом, он – никто.

Ниоткуда с любовью….ничей верный друг…
     ("Ниоткуда с любовью")

Человек в своих путешествиях в прошедшее смешивается с пейзажем, предметами, он будто призрак, скользит по серым стенам, просачивается через окна домов, и все смешивается в одно большое воспоминание.

Да и глаз, который глядит окрест,
скашивает, что твой серп, поля;
сумма мелких слагаемых при перемене мест
неузнаваемее нуля.
     ("С точки зрения воздуха…")

Прошлое для Бродского – это темнота, в которой время стирает свои следы, в котором оно – всевластно, где оно поистине обладает разрушительной силой.
Темнота по плечу,
тем, в ком памяти нет,
кто, к минувшему глух,
и к грядущему прост.
     ("В темноте у окна")

Ты слышишь – там, в холодной тьме,
Там кто-то плачет, кто-то шепчет в страхе.
Там кто-то предоставлен всей зиме.
     ("Большая элегия Джону Донну")

И вновь настойчиво повторяет о поглощении прошлым сознания людей, что единственная преграда между прошлым и будущим, то есть холодом и временем – тепло, горячее тело. Именно человеческая жизнь и являет собой концентрацию, слияние времен.

Я не способен к жизни в других широтах.
Я нанизан на холод, как гусь на вертел.
     ("Эклога 4-я Зимняя")

Но человек, ясно понимая свою зависимость от времени, свое незавидное место в будущем (а стало быть, в скором прошлом), продолжает борьбу со Временем. Иначе – со старением и, в конечном счете, смертью. Человек боится смерти, потому что он страшится своего исчезновения, то есть – превращения в ничто. Ничто, по человеческим меркам – это не переход в другую жизнь, это распад, это победа чего-то абстрактного над человеческим разумом.

Это не страх ножа
или новых тенет,
но того рубежа,
за каковым нас нет.
     ("Сидя в тени")

Итак, нельзя сказать, что пространство и время – это два конфликтующих начала. И то и другое обладает значительной силой проявления и влияния на человека, и, конечно, на окружающий мир. Эти две категории одинаково зависят друг от друга, и все же каждая из них пытается установить свое первенство. Время же, как активное начало, чаще главенствует.

Время уходит в Вильнюсе в дверь кафе,
провожаемо дребезгом блюдец, ножей и вилок,
и пространство, прищурившись, подшофе,
долго смотрит ему в затылок.
     ("Литовский дивертисмент")

Совершенно очевидно то, что пространство и время лежат в основе мироздания, и между ними нет конфликта, но своего рода кажущееся противостояние, которое Бродский разрешает следующим образом. Пространство все же подчинено Времени, оно пассивно, менее агрессивно, и его воплощение в материальном плане представляется человеку более эстетично. Пространство по своей сути соотносится с такими понятиями, как "вечность" и "религия". Время – активно, обладает силой творения и разрушения, его видимый мир чаще устрашает человека. С этой категорией связаны такие слова, как "никогда", "навсегда", "смерть", "старение", "никто и ничто". И, тем не менее, именно осознание времени, текущего в человеке, понимание того, что "ты сам – часы", позволяет человеку идти к самосовершенствованию, дает ему возможность понять, что есть свобода. Бродский утверждает, что человек обязан бороться не со временем, а с пространством, и только в этом случае это не будет обычным "пространственным перемещением", но станет истинным путем самореализации человека.

Предметный мир: пространство и время

Об особенностях взаимоотношений вещи с пространством и временем было уже сказано несколько слов. Перечислю основные ее характеристики: вещь, прежде всего – материальный носитель пространства, она имеет свои границы, недвижна. Вещи Бродский отводит вечность, говорит, что "материя конечна, но не вещь", что

Ваш стул переживет
вас, ваши безупречные тела,
их плотно облегавший шевиот.
     ("Посвящается стулу")

Лучшее, что есть в предмете – то, что он не причиняет никому вреда, и его существование может быть отторгнуто только самим человеком.

Вещи приятней. В них
нет ни зла, ни добра
внешне. А если вник
в них – и внутри нутра".
     ("Натюрморт")

Другим, не менее важным, ее качеством является то, что с помощью вещей или той же самой пыли, можно увидеть, "визуально ощутить" пространство.

Окраска
вещи на самом деле маска
бесконечности, жадной к деталям.
     ("Эклога 5-я (летняя)")

Поэт часто говорит о том, что "вещь – есть пространство, вне коего вещи нет" и приравнивает пространство к вещи, подчеркивая, что это - взаимозависимые экзистенции. Первое наполняет второе жизнью, вечным существованием, а предмет предъявляет человеку пространство, как субстанцию бесконечности. И, несмотря на то, что

У вещей есть пределы. Особенно – их длина,
неспособность сдвинуться с места.
     ("Келомякки")

они, однако, обладают способностью зрительно вытягивать пространство, что также служит доказательством бытия этого невидимого для человека понятия.

Проезжающий автомобиль
продлевает пространство за угол, мстя Эвклиду".
     ("Колыбельная трескового мыса")

Однако вещь у Бродского часто находится в конфликте с пространством:

Вещь, помещенной будучи, как в Аш-
два-О, в пространство, презирая риск,
пространство жаждет вытеснить.
     ("Посвящается стулу")

Предмет оживает и становится действующим лицом, переставая быть частью мебели. Пространство желает слиться с вещью, или, по крайней мере, обрести себя в ней. И здесь встает вопрос, что же главней, по Бродскому, – форма или содержание, что оставляет себя в другом, отдавая часть своей жизни? Несомненно, то, что вещь определена границами, ими она и оставляет следы в пространстве, обрекая себя на вечность. Когда исчезает вещь, от нее остаются ее контуры, которые будто вырезают дыру в пустоте, как бы рисуя пятно на белом фоне. Пространство просто поглощает вещь, не оставляя ей выбора. Однако предмет все же остается активным участником происходящего:

Кресло стоит и вбирает теплый
воздух прихожей.
     ("Прощайте, мадмуазель Вероника")

Итак, если взаимоотношения вещи с пространством определены, то как она соотносится со Временем? Именно она является как носителем, так и материальным воплощением времени. Отсюда, частый мотив фотографии в стихотворениях Бродского, где вещь хранит ушедшее прошлое.

Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела,
глумлива?
ибо время, столкнувшись с памятью, узнает
о своем бесправии.
     ("Дорогая, я вышел сегодня из дому…")

Сохраняю твой лик, устремленный на миг в безнадежность..
     ("Письмо к А.Д.")

Предметный мир, по Бродскому, становится, таким образом, тем миром, в котором пространство и время беспрепятственно царят. Никакая вещь не может противостоять этим двум стихиям, в отличие от человека.

Отчужденность – вот главное качество человека, которое выделяет Бродский. В своем взгляде на личность Бродский сближается с мнениями и положениями философов-экзистенциалистов – Камю, Сартра, Бердяева, Кьеркегора и Хайдеггера, которые утверждали обособленность, одиночество человека в мире. При этом они подчеркивают то, что человек, только полностью отказавшийся от общества, обретет "подлинное существование", найдет сам себя, и сможет реализовать заложенные природой уникальные способности. Однако, чтобы выйти на свой личностный путь самоутверждения в мире, человек должен отказаться и от личных представлений о самом себе, которые сложились также под влиянием социальной среды. В ранних стихотворениях Бродский ясно определяет такую позицию по отношению к миру.

Сумев отгородиться от людей,
Я от себя хочу отгородиться.
Не изгородь из тесаных жердей,
А зеркало тут больше пригодится.
     ("Сумев отгородиться от людей…")

Чтобы человек не делал, он всегда остается одиноким, отчужденным от общества. Но именно в своем одиночестве он приходит к абсолютной свободе. Однако свобода у Бродского – не награда, а тяжкое бремя для человека, потому что она предполагает ответственность и личный выбор. В этом он схож с Сартром и Камю, которые занимались этой проблемой достаточно подробно и детально.

Как хорошо, что некого винить,
Как хорошо, что ты никем не связан,
Как хорошо, что до смерти любить
Тебя никто на свете не обязан.
     ("Воротишься на родину…")

Человек изначально одинок, поэт это не раз утверждает и в своем зрелом творчестве. Во многом на взгляды Бродского повлияла и ссылка, а позднее и эмиграция из России. Тема "ухода от людей" постоянно звучит в его поэзии. В позднем периоде его творчества поэт приходит к мысли о том, что человека общество растворяет, в особенности – идеологизированные религии, которые навязываются ему насильно. Поэтому Бродский "проповедует" частную жизнь. Он возводит отчужденность в цель жизни. Отстранение дает возможность обрести свободу. Свободу от всего, что довлеет над человеком, будь то идеология, религия, власть или он сам.

В облике многих вод,
Бегущих на нас, рябя,
Встающих там на дыбы,
Мнится свобода от
Всего, от самих себя,
Не говоря – судьбы.
     ("Тритон")

Именно частная жизнь позволит человеку идти своим путем, жить по своим законам.

Иначе – верх возьмут телепаты,
Буддисты, спириты, препараты,
Фрейдисты, неврологи, психопаты.
Кайф, состояние эйфории
Диктовать нам будет свои законы.
     ("Речь о пролитом молоке")

И здесь раскрывается еще одна традиционная тема отчуждения – "поэт и толпа", в которой Бродский не нов, и тоже ставит поэта над толпой, подчеркивая его исключительность и избранность. Более того, для него люди превращаются в досадную помеху в творчестве, которые мешают почти исследовательской работе поэта. Для Бродского люди превращаются в "лезущую в глаза психологическую пыль ".

Однако, для поэта, или любого другого творческого человека, по Бродскому, быть в стороне от общества недостаточно, нужно быть, отстраненным и от самого себя. "Ведь поэт и человек – разные вещи ". И вот это новое качество "самоотчуждения" человека поэт рассматривает как цель и средство для достижения свободы.

В иерархии мироздания человек стоит на последнем третьем месте после времени и пространства. Все располагается по уровню значимости. Не время с пространством существуют для человека, они просто предоставляют человеку территорию для жизни. Однако это не значит, что он находится в подчиненном положении. Несмотря на то, что человек зависим от них, ему дано право управлять этими категориями жизни по своему разумению. И человек занимает в мире совершенно особое положение, являясь одновременно и обладателем времени, будучи сам его частью, и покорителем пространства.

Человек и время

Ранее уже было сказано о том, что человек является и носителем времени и, одновременно, его обладателем. Время же, по Бродскому, является основой для существования и создателем всего живого, а это значит, что все находится в его власти. Человек не единственная форма пребывания времени, а это значит, что человек зависит от времени целиком и полностью. Человек был создан временем, оно его и подчиняет.

Время есть холод. Я нанизан на холод. Холод ценит пространство.
     ("Эклога 4-я Зимняя")

Время приносит человеку болезни, несчастья, и в конечном итоге, смерть. Из этого ясно, что он существует в его уничтожающей, враждебной среде. Время им управляет, определяет сроки его жизни, и все опасности человеческой жизни – лишь формы, через которые проявляется убивающее действие времени. Жизнь и смерть, по Бродскому, становятся враждующими сторонами, и он выделяет особые категории – время жизни и время смерти.

Время жизни, стремясь отделиться от времени смерти,
Обращается к звуку.
     ("Bagatelle")

Осознание человеком времени происходит через определенные события, коими являются – болезнь, старение и смерть. И если смерть представляется чем-то, о котором можно сказать: "смерть – это то, что бывает с другими", и черты ее не материальны, чего нельзя сказать о болезни и старении. Они как раз имеют свои ярко выраженные во внешнем мире черты, которые человек переживает сам. Смерть отличается тем, что у нее отсутствует такое качество как длительность.

Годы
Жизни повсюду важней, чем воды,
Рельсы, петля или вскрытие вены:
Все эти вещи почти мгновенны…
     ("Памяти Т.Б.")

Размышляя о старении, Бродский всегда конкретно-предметен в образах, ассоциациях. Неизменно болезни и старость проявляются у него в натуралистических деталях.

В полости рта не уступит кариес
Греции древней по крайней мере.
Смрадно дыша и треща суставами
Пачкаю зеркало
     ("1972")

Тема старения, естественно, связана со страхом смерти. И она навязчиво преследует Бродского в течение всей его жизни.

Смрадно дыша и треща суставами,
Пачкаю зеркало. Речь о саване
Еще не идет. Но уже те самые,
Кто тебя вынесет, входят в двери.
     ("1972")

Помимо страха смерти, старение еще и "грозит" превращением в вещь, которая является сама по себе лишь сгустком материи, лишенная ощущений и чувств, свойственные человеку.

Вот оно – то, о чем я глаголаю:
О превращении тела в голую
Вещь! Ни горе не гляжу, ни долу я,
Но в пустоту – чем ее ни высветли.
Это и к лучшему. Чувство ужаса
Вещи не свойственно. Так что лужица
Подле вещи не обнаружится,
Даже если вещица при смерти.
     ("1972")

Человек, ясно осознавая свое положение во времени, испытывает трагическое чувство обреченности на смерть. И как раз знание того, что тебя ожидает -

Нам знаком при жизни предмет боязни… ("Песня невинности, она же - опыта")

Человеку всюду
Мнится та перспектива, в которой он
Пропадает из виду.
     ("Примечания папоротника")

и того, что этого уже не изменить

Того, что грядет, не остановить дверным
Замком.
     ("Примечания папоротника")

превращает человека в "комок страха". Любой предмет для него может стать символом уходящей жизни, а значит, и близкой смерти. Помимо обычных вещей, связанные для человека напрямую с временем, появляются и другие материальные символы, ассоциирующиеся с ним. Это мрамор, фотографии, книги, архитектурные памятники, картины, бытовые предметы (столы, стулья, кровати).

Когда-нибудь эти годы
Буду восприниматься как мраморная плита
С сетью прожилок – водопровод, маршруты
Сборщика податей, душные катакомбы,
Чья-то нитка, ведущая в лабиринт, и т.д., и т.п. –
С пучком
Дрока, торчащим из трещины посередине.
     ("MCMXCIV")

Страх смерти возникает прежде всего потому, что это – сугубо личное, частное дело каждого человека. Именно осознание того, что это случится с каждым, повергает человека в ужас. И поэтому, когда Бродский говорит о смерти, "я" у него очень часто звучит как "мы". Видимо за этим кроется попытка избежать своей участи.

Смерть – не скелет кошмарный
С длинной косой в росе.
Смерть – это тот кустарник,
В котором стоим мы все.
     ("Холмы")

И именно этот страх заставляет человека искать выход из этой неизбежной, в любом случае, ситуации. Но у него остается по сути два пути – смириться или бороться. Эти темы, борьба со смертью и принятие ее, четко прослеживаются во всем творчестве Бродского, начиная от самого раннего периода до самого позднего 90-х годов.

Да не будет дано
Умереть мне вдали от тебя,
В голубиных горах,
Кривоногому мальчику вторя.
Все умолкнет вокруг.
[…]
И летящая ночь
Эту бедную жизнь обручит
С красотою твоей
И с посмертной моей правотою.
     ("Стансы городу", 1962)

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
Долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
Там немного, но на похороны хватит.
     ("Письма римскому другу", 1972)

Состоя из любви, грязных снов, страха смерти, праха,
Осязая хрупкость кости, уязвимость паха,
Тело служит в виду океана цедящей семя
Крайней плотью пространства: слезой скулу серебря,
Человек есть конец самого себя и вдается во Время.
     ("Колыбельная трескового мыса", 1975)

Вас убивает на внеземной орбите
Отнюдь не отсутствие кислорода,
Но избыток Времени в чистом, то есть –
Без примеси вашей жизни виде.
     ("Эклога 4-я (Зимняя)", 1981)

Причем, нужно заметить следующее, если в раннем периоде творчества Бродский относится к смерти, как романтик, воспринимая ее чувственно, то в зрелой поэзии отмечается переход к экзистенциальному осмыслению факта смерти. Поэт приходит к мысли, что жизнь, по сути, содержит в себе смерть. Жизнь есть одновременно и умирание, что бы ты ни делал, ты на пути к смерти. Надо подчеркнуть еще и то, что юный Бродский не боялся смерти, этот страх пришел к нему позже, о чем он говорил в своих эссе и интервью.

- Боитесь ли вы смерти?
- Да. И это постоянно влияет на мои мысли и работу. Смерть – она как редактор. Она редактирует тебя, твое мышление .

"Существует затравленный психопат, старающийся никого не задеть – потому что самое главное есть не литература, но умение никому не причинить бо-бо, но вместо этого я леплю что-то о Кантемире […], а слушают, […], есть нечто еще, кроме отчаяния, неврастении и страха смерти ".

И страх перед смертью у Бродского перерос в постоянное ожидание конца. Постоянно звучит лейтмотив якобы умершего человека, который говорит о прожитой жизни.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
     ("Я входил..")

Тронь меня – и ты тронешь сухой репей,
Сырость, присущую вечеру или полдню,
Каменоломню города, ширь степей,
Тех, кого нет в живых, но кого я помню.
     ("Послесловие")

То есть, неизбежность смерти сделала для Бродского смерть уже свершившимся фактом. И это мироощущение чувствуется постоянно и окрашивает отношение к любому из фактов или событий, о которых он повествует. Все отношение к жизни у лирического героя Бродского пронизывает предчувствие смерти и страх перед ней. То есть человек, по Бродскому, ведет некое полумертвое существование, и этому во многом способствует одиночество человека, неуверенность в существовании даже самого себя.

Можно, глядя в газету столкнуться со
Статьей о прохожем, попавшем под колесо;
И только найдя абзац о том, как скорбит родня,
С облегченьем подумать: это не про меня.
     ("Темза в Челси")

Итак, человек, по мнению поэта, - есть дитя внешнего времени, в котором он живет, и внутреннего, носителем и обладателем коего является. И хотя он полностью зависит от времени, он может противостоять ему с помощью собственной памяти и творчества. Бродский выдвигает, таким образом, своеобразную теорию эволюции человека.

Эволюция не приспособление вида к незнакомой среде,
А победа воспоминаний
Над действительностью.
     ("Элегия")

Человек в пространстве

Бродский не раз говорит о том, что человек – это "пространство в пространстве ". Он оспаривает привычное понимание пространства, говоря о том, что "не человек пространство завоевывает, а оно его эксплуатирует… "

Как уже было замечено выше, пространство бывает двух видов – "природное" и "культурное".

Под природным пространством подразумевается, прежде всего, географическое. Человек в нем играет роль своеобразного покорителя территории. Лирический герой Бродского часто путешествует по миру, преследуя при этом самые различные цели. Чаще всего – это попытка убежать от самого себя, или же наоборот – желание спастись от зла.

В северной части мира я отыскал приют,
Здесь никто не крикнет, что ты чужой,
Убирайся назад, и за постой берут
Выцветаньем зрачка, ржавой чешуей.
     ("Прилив")

В пространство культуры входят вся мифология, религия и все историко-культурные реалии, создателем которых явился человек. Своеобразными формами культурного пространства являются исторические эпохи, религиозные вехи развития человечества, и собственно "культурные" временные этапы. Все они отражены в мифологических и религиозных сюжетах произведений поэта.

Бродского чаще всего интересует римская, и менее - греческая мифология. Известные, популярные легенды о богах и героях подвергаются авторской трактовке. Часто поэт пытается раскрыть глубинные психологические черты героев, о которых не сказано ни слова в обычном повествовании, или же скрупулезно исследует поступки героев. Мифологические герои могут переноситься Бродским в другое время, чаще всего в двадцатый век, и наоборот, могут стать проводниками для поэта эпоху архаики. Во всяком случае, они для него являются всегда желанными собеседниками, к которым он обращается со своей речью. Примером тому служат такие стихотворения, как: "К Ликомеду, на Скирос", "Вертумн", "Одиссей Телемаку", "К Урании". Под мифологическим героем Бродским подразумевается не только персонаж мифов, былин, преданий или сказок, но и любое историческое или псевдоисторическое лицо.

Поэт активно пользуется "готовыми" образами, поскольку они заключают в себе уже завершенную связку сюжета и эмоциональных переживаний, связанных с ним. Для Бродского легенда чаще становится не предметом рассуждения, а материалом для сотворения смыслового, "культурного" пространства. И поэт редко использует весь миф для своего стихотворения, предпочитая брать из него только части – героев или названия местностей, где происходило событие.

Слышишь, опять Персефоны голос?
Тонкий в руках ее вьется волос
Жизни твоей, рассеченной Паркой.
     ("Памяти Т.Б.")

И если кто-нибудь спросит: "кто ты?" ответь: "кто я,
я – никто", как Улисс некогда Полифему.
     ("Новая жизнь")

Понимаю, что можно любить сильней,
безупречней. Что можно, как сын Кибелы,
оценить темноту и, смешавшись с ней,
выпасть незримо в твои пределы.
     ("Полонез: Вариация")

Таким образом, получается некий "многослойный пирог" из ассоциаций, аллюзий и собственных размышлений Бродского. Поэт, разрывает старые контексты восприятия мифологических сюжетов, создает новые пространства, в которых все возможно.

Однако религиозные сюжеты у Бродского в меньшей степени подвергались каким-либо трансформациям или принципиально новым трактовкам. По его словам изменять их – значило говорить о себе, выдвигать на первый план второстепенное, преходящее. И хотя поэтом брались преимущественно новозаветные христианские темы – Рождество, Сретенье, Ветхий Завет его интересовал не меньше. И, прежде всего потому, что законы Моисея были созвучны его внутренней позиции как человека. "Новому Завету я предпочитаю Ветхий. Метафизический горизонт, метафизическая интенсивность Ветхого Завета, на мой взгляд, куда выше, чем метафизика Нового. Идея грандиознее, идея верховного существа, которое не оперирует на основании этических, то есть человеческих категорий, а исходит из собственной воли, в основе которой лежит произвол ". Христианские сюжеты давали для него много материала для создания метафизического пространства, которое может возникнуть только при соблюдении всех условий религиозного канона. Бродский для определения такого рода стихотворений пользовался психологическим термином – "капюшон", когда максимум времени концентрируется в минимуме пространства. Этим минимумом может быть – пещера, где родился Спаситель, церковь или человеческая душа.

Различные культурные эпохи Бродского интересуют постольку, поскольку в них наличествуют свои мифологические персонажи – это исторические личности, правители, императоры, и которые активно участвуют в его "театрально-поэтических постановках". С их помощью поэт аккумулирует "культурные" эпохи в одном стихотворении, тем самым, открывая "Алеф" Борхеса – миры в одном мире.

Создать изобилие в тесном мире.
это по-христиански. Или:
в этом и состоит Культура.
    ("Речь о пролитом молоке")

Одна из особенностей поэтики Бродского в том, что в его лексиконе не было слов – страна, родина, советская власть, но присутствовал принципиально иной семантический ряд – возлюбленное отечество, держава, империя. И как раз понятие имперского пространства Бродским затрагивается часто. Империя у поэта выступает не только символом государственного устройства страны, но как квинтэссенция человеческих взаимоотношений, во главе которых стоит власть. Империи существовали во все времена, а особенно ярко выражена их сущность во времена Рима, потому Бродский и предпочитает говорить об империи в терминах римской действительности. С помощью этого понятия он анализирует все существующие ему государства с точки зрения управления народов. Положение дел при любой имперской системе – борьба за власть, и, следовательно, везде устанавливается примерно одинаковый режим тирании. Бродский очень часто описывает различные имперские пространства, ведь человек в них может быть кем угодно – от тирана до раба, а законы везде одни и те же. Особенно глубоко тема империи разработана в цикле "Post aetatem nostram" (1970). И хотя там есть и люди, и наместник, ими управляющий, но нет настоящей жизни, нет личностей, индивидуальностей.

Империя – страна для дураков.
     ("Post aetatem nostram")

Итак, он еще раз утверждает губительное влияние любой общественной системы на человека, снова и снова говорит о своем предпочтении частной жизни общественной.

Если выпало в Империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники – ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
     ("Письма римскому другу")

Любовь и разлука

Помимо страха смерти, следующими сильными чувствами человека являются любовь и одиночество. Рассматриваемое выше понятие одиночества было тесно связано с позицией отчуждения человека в мире. В данном же случае любовь с одиночеством образуют оппозицию, и в поэзии Бродского связаны с определенными причинно-следственными отношениями.
А что ты понимаешь под любовью?
Разлуку с одиночеством.
     ("Горбунов и Горчаков")

Любовь и разлука у поэта неразрывно связаны.

Любовь – есть предисловие к разлуке
     ("Горбунов и Горчаков")

Любовь – сильней разлуки,
Но разлука сильней любви.
     ("Двадцать сонетов….")

Но любовь – это понятие широкое, которое может включать в себя и любовь к женщине, и любовь к родине, и к друзьям, и к утраченным иллюзиям. И тем не менее, схема для всего одна: любовь – разлука - одиночество. Итак, одиночество, в любой жизненной ситуации становится итоговым событием.

Бродский иронически замечает, "но даже мысль о – как его! – бессмертьи / есть мысль об одиночестве, мой друг".

Любовь, по Бродскому, всегда тотальна,

Так суди же о силе любви, коль вещи
Те, к которым ты прикоснулась ныне,
Превращаю – при жизни твоей – в святыни.
     ("Прощайте, мадмуазель Вероника")

и по силе своей превосходит религиозную веру.

Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
И поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих.
     ("Ниоткуда с любовью…")

Любовь обладает как созидающей силой, она способна создавать другие миры, но итогом в любом случае станет разлука.

Я был только тем, чего
Ты касалась ладонью.
Это ты, горяча,
Ошую, одесную
Раковину ушную
Мне творила, шепча.
Так творятся миры,
Так, сотворив, их часто
Оставляют вращаться,
Расточая дары.
     ("Я был только тем…")

Основной формой любовной лирики у Бродского становится сонет, который, как известно, отличается жесткой конструкцией. Однако, поэт не всегда следует его каноническому построению, оставляя за собой право экспериментировать. Зачастую, он лишь называет стихотворение сонетом, но по форме это никак ему не соответствует.

Бог и человек

Немаловажной темой у Бродского становится проблема человека и веры. По его собственным словам "мы живем в мире, который занят отрицанием высшего существа ". И потому взаимоотношения человека и Бога в двадцатом веке подвергаются жесточайшему испытанию. Лирический герой Бродского часто жаждет встречи с Богом, или хотя бы с его ангелами. Отсюда столь частые монологи человека, обращенные к небесам. Примером тому могут служить такие стихотворения как "Разговор с небожителем", "Загадка ангелу", а также цикл рождественских стихотворений. Примечательно, что человек никогда не получает ответа с небес, он всегда остается лишь человеком.

Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.
Однако интерес у всех различен.
Бог органичен. Да. А человек?
А человек, должно быть, ограничен.
У человека есть свой потолок,
Держащийся вообще не слишком твердо.
     ("Два часа в резервуаре")

Однако столь часто размышляющий о христианстве Бродский сам не считает себя христианином. По его словам, у него нет никакого чувства идентификации с православием. Дело все в том, что Россия принадлежит христианской культуре, и поэтому она волей-неволей присутствует в его стихах, да и в самом русском языке. Отчасти Бродский считает себя кальвинистом. "То есть человеком, которому присуща склонность судить себя наиболее серьезным образом, который не перекладывает этот суд, который не доверяет ничьему иному, в том числе суду Высшего Существа ". Отчасти он что-то взял из иудаизма, в котором живет "представление о Всемогущем как существе совершенно своевольном. Бог – своевольное существо в том смысле, что с ним нельзя вступать ни в какие практические отношения, ни в какие сделки ".

Изучая поэзию раннего периода творчества Бродского, может показаться, что он не верил в существование Бога. Он цинично рассуждал о его существовании в сознании человека.

Бога нет. А земля в ухабах.
Да, не видать. Отключусь на бабах.
    ("Речь о пролитом молоке")

Однако, это первое впечатление. Уже самые первые вещи Бродского, такие как "Остановка в пустыне", "Пилигримы", позволяют нам увидеть достаточно серьезные рассуждения поэта о вере, религии и церкви.

В провалах алтаря зияла ночь.
И я – сквозь эти дыры в алтаре –
Смотрел на убегавшие трамваи,
На вереницу тусклых фонарей.
И то, чего вообще не встретишь в церкви,
Теперь я видел через призму церкви.
     ("Остановка в пустыне")

Впрочем, в сумме своей наших дней объятья
Много меньше раскинутых рук распятья.
[…]
Ибо от всякой великой веры
Остаются, как правило, только мощи.
     ("Прощайте, мадмуазель Вероника")

Но вывод, который делает Бродский – простой. Человек должен быть достаточно честен, свободен и трудолюбив, и главное – уметь прощать ближнего, чтобы достичь рая, а это значит, Вечности. Таким образом, определяются четкие отношения человека и Бога. И несмотря на это, высшая реальность является такой же закрытой для понимания средой, как смерть.

Отличительной чертой русской культуры конца ХХ века является ее эклектичность. Человек не воспринимает мир целостно, органично, его сознание дробно. Этому, конечно же, способствуют и постоянные перемены в обществе, войны, смена власти, и как следствие этому, смены идеологий. Человек потерян в современном мире, ему трудно найти опору. Он потерял веру в будущее, и пытается найти выход из этого состояния любыми путями. Некоторые пытаются укрепить себя в обществе с помощью денег и положения, кто-то находят себя в христианстве или любых других конфессиях. Можно сказать, что на сегодняшний день, современное общество представляет собой еще одно "потерянное поколение", которое неуверенно в настоящем и еще больше боятся будущего.

Культурные явления, которые возникают в обществе всегда будут отражением происходящего жизни людей. Так и Иосиф Бродский явился человеком, который явился символом этого "потерянного поколения". Его поэзия воплощает в себе ту самую эклектичность восприятия окружающего мира. Это объясняет его постоянное обращение к разным поэтическим стилям и литературным традициям в своем творчестве. Он использует в своей поэзии различные пласты чужих культур, пытаясь быть понятым, говорит на разных языках.

Бродский, также как и остальные люди поколения ХХ века, потерян, и пытается найти опору в жизни. Его не менее страшит будущее, он также одинок и отчужден от общества. Поэзия Бродского становится зеркалом, в котором отражены все страхи, тревоги и надежды "потерянного поколения". Однако его творчество более ценно тем, что он находит выход из этой тьмы. Творчество является единственным оправданием и целью человеческой жизни. Оно – единственный выход для затерявшегося человека. В творчестве человек обретает свободу самореализации.

Иосиф Бродский стал не только символом времени, но и привнес многое в русскую культуру и литературу конца ХХ века. Он явился новатором в литературе, и первооткрывателем новой поэтической традиции в поэзии. Более того, его творчество стало огромным влияющим фактором на сознание людей. Многие сейчас обращаются к его поэзии, чтобы разрешить для себя жизненно важные вопросы.

Его особая философичность творчества привлекает историков и культурологов, которые часто используют его стиль в своих исследованиях.

В данной работе была предпринята попытка проанализировать творчество Бродского с точки зрения категориальной структуры его поэтики. Были определены и охарактеризованы такие категории его поэтики, как пространство и время, предметный мир, роль вещи в мире человека, категория личности в художественном мире человека.

Работу отличает еще и то, что в ней был использован философский метод исследования творчества Бродского, который до сих пор не был использован другими литературоведами, как основополагающий.
Список использованной литературы

Сочинения И.А. Бродского

1. Бродский И.А. Сочинения в 4тт. Сост. Комаров Г.Ф. – С.-Пб, 1995гг.
2. Бродский И.А. Избранные стихотворения: 1957-1992. – М., 1994. – 496с.
3. Бродский И.А. Большая книга интервью. – М., 1995. – 702с.
5. Бродский И.А. Послесловие// Лит. газета.- 1996.-28.02.96 №9.

Литература

6. Айзенберг М. Одиссея стихосложения // Арион. 1994. N 3. С. 22-27.
7. Барт Р. Избранные работы:Семиотика.Поэтика.-М., 1994.
8. Берг М. Усталый гений//Лит. газета.- 1996.-28.02.96 №9.
9. Вайль П. Иосиф Бродский о скорби и разуме//Лит. газета.-1996.-17.01.96 №3.
10. Волков С. Диалоги с Бродским.- М., 1998.
11. Гаспаров М.Л. Рифма Бродского// Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М., 1995. с. 83-92.
12. Генис А. Бродский в Нью-Йорке//Иностр.лит. – 1997.-№5.
13. Гордин Я. Дело Бродского//Нева.-1989.-№2.-с.134-166.
14. Гордин Я. Странник / Предисловие к кн.: Бродский И. Избранное. М.: Третья волна, 1993. С. 5-18.
15. Журавлев А.П. Звук и смысл.- М., 1991.
16. Иосиф Бродский: Труды и дни.- М., 1998.
17. Крепс М. О поэзии Иосифа Бродского. - Ardis Publishers, Ann Arbor, 1984.
18. Лосев Л. Иронический монумент: пьеса Иосифа Бродского "Мрамор"//Русская мысль.-1984.- 14.06. - С. 10.
19. Лотман М.Ю., Лотман Ю.М. Между вещью и пустотой//Уч. Зап. Тартусского ун-та. – 1990. – Вып. 883. – с. 170-187.
20. Мышалова Д.В. Очерки по литературе русского зарубежья. – Новосибирск: Цэрис; Наука, 1995. –223с.
21. Найман А. Пространство Урании: 50 лет И.Бродскому//Октябрь. - 1990. - N 12.- C. 193-198.
22. Павлович Н.В. Язык образов: Парадигмы образов в русском поэтическом языке.- М., 1995.
23. Памяти Иосифа Бродского//Лит. газета.- 1996. – 2.02.1996.
24. Печенкин А.И. Тайны русского алфавита. - М., 1997.
25. Ранчин А. Религиозно-философские мотивы поэзии Бродского и экзистенциализм//Октябрь.-1997.-№1.
26. Рейн Е. Человек в пейзаже//Арион.-1996.-№3.
27. Рикер П. Конфликт интерпретаций:Очерки о герменевтике.-М., 1995.
28. Солженицын А.И. Иосиф Бродский – избранные стихи//Новый мир.-1999-№12.
29. Уфлянд В. Один из витков истории Питерской культуры//Петрополь. - Л-д, 1991. - Альм. Вып. 3. - С. 108-115.
30. Фатеева Н.А. Лингвистический анализ художественного текста:Материалы к лекциям.-М., 1999.
31. Хализев В.Е. Теория литературы.-М., 1999.
32. Хрестоматия по западно-европейской литературе XVII века/Сост. Пуришев Б.И. – М., 1940.
33. Шайтанов И. Уравнение с двумя неизвестными//Вопросы литературы.-1998.- №6.
34. Якимчук Н. "Я работал – я писал стихи": Дело Иосифа Бродского//Юность.-1982.-№2.-с. 80-87.

Справочная литература

35. Литературный энциклопедический словарь. – М., 1987. – 752с.
36. Мифологический словарь. – М., 1992. – 736с.
37. Музыкальный энциклопедический словарь. – М., 1990. – 672с.
38. Философский словарь. – М., 1987. – 590с.
Источник: http://www.countries.ru/library/twenty/brodsky/diplom.htmИсточник: