Специальные ежемесячные бизнес-журналы для руководителей крупных предприятий России и СНГ О фирме Журналы Подписка и реклама Интервью Содержание сайта Обратная связь

Страницы сайта поэта Иосифа Бродского (1940-1996)

Коллекция фотографий Иосифа Бродского

Отдельное место в номере занимают интервью самого Бродского - прежде всего его фундаментальная по замыслу беседа о Марине Цветаевой с Соломоном Волковым, а также интервью о Бродсклм Валентины Полухиной с поэтом и филологом Львом Лосевым.

Стало общим местом утверждать аполитичность Бродского. Беседа поэта с Соломоном Волковым оказывается гораздо шире цветаевской темы и показывает поэта в непривычном аспекте политического публициста.

Из беседы Иосифа Бродского с Соломоном Волковым

(речь идет о стихотворении Бродского "На смерть Жукова"):

"Бродский. Ну, для давешних эмигрантов, для "ди-пи" Жуков ассоциируется с самыми неприятными вещами. Они от него убежали. Поэтому к Жукову у них симпатий нет. Потом прибалты, которые от Жукова натерпелись.

Волков. Но ведь стихотворение ваше никаких особых симпатий к маршалу Жукову не выражает. В эмоциональном плане оно чрезвычайно сдержанное.

Бродский. Это совершенно верно. Но ведь человек недостаточно интеллигентный или совсем уж неинтеллигентный - он такими вещами особенно не интересуется. Он реагирует на красную тряпку. Жуков - вот и все. Из России я тоже слышал всякое-разное. Вплоть до совершенно комичного: дескать, я этим стихотворением бухаюсь в ножки начальству. А ведь многие из нас обязаны Жукову жизнью. Не мешало бы вспомнить и о том, что это Жуков, и никто другой, спас Хрущева от Берии. Это его Кантемировская танковая дивизия въехала в июле 1953 года в Москву и окружила Большой театр.

Волков. Танки Жукова остановились тогда у Большого или у здания МВД?

Бродский. Да это, по-моему, одно и то же... Жуков был последним из русских могикан. Последний "вождь краснокожих", как говорится.

Волков. Я понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите о жизнях, спасенных Жуковым. Почти все мои родственники погибли в катастрофе, в Рижском еврейском гетто. И, кстати, однажды- это было, вероятно, в конце 60-х годов- в симфоническом концерте под Ригой, в Дзинтари, я заметил садящегося передо мной мужчину; на пиджаке у него были четыре золотые звезды, то есть он был четырежды Героем Советского Союза! Свет быстро потушили, лица я разглядеть не успел. И, глядя на седой ежик и плотный красный затылок незнакомца, гадал вплоть до антракта: кто бы это мог быть, с подобным неслыханным количеством "Героев" на груди. Когда в антракте маршал Жуков - а это был, разумеется, он - встал, его уже жадно разглядывал весь зал. И, я помню, меня удивило: зачем Жукову, завоевавшему при жизни всю славу и уважение, какие только можно было иметь, нужно было выходить в концерт, нацепив на штатский пиджак свои регалии?

Бродский. Я считаю, это совершенно естественно. Это же другой менталитет, военный. Тут дело не в жажде славы. Ведь к этому времени его уж отовсюду погнали?

Волков. Да, он лет десять уже был в окончательной отставке.

Бродский. Тем более. И вообще, как мы знаем, Героям Советского Союза- пиво вне очереди...

Волков. А каков был импульс к сочинению вами "Стихов о зимней кампании 1980 года"? Это стихотворение о вторжении советских войск в Афганистан было для читателей ваших, я полагаю, такой же неожиданностью, как и "На смерть Жукова"...

Бродский. Это была реакция на то, что я увидел по телевизору. Будапешт, Прага- мы слушали Би-Би-Си, читали газеты, но не видели этого. А вторжение в Афганистан... Не знаю, что еще из мировых событий произвело в моей жизни такое впечатление. И ведь никаких ужасов по телевизору не показывали. Просто я увидел танки, которые ехали по какому-то каменному плато. И меня поразила мысль о том, что это плато никаких танков, тракторов, вообще никаких железных колес прежде не знало. Это было столкновение на уровне элементов, когда железо идет против камня. Если бы показывали убитых или раненых афганцев, так к этому- здесь особенно - глаз человеческий уже привык; без трупов и последних известий нет. В Афганистане же произошло, помимо всего прочего, нарушение естественного порядка; вот что сводит с ума, помимо крови. Я тогда, помню, три дня не слезал со стенки. А потом, посреди разговоров о вторжении, вдруг подумал: ведь русским солдатам, которые сейчас в Афганистане, лет 19-20. То есть если бы я и друзья мои, вкупе с нашими дамами, не вели бы себя более или менее сдержанным образом в 60-е годы, то вполне возможно, что и наши дети находились бы там, среди оккупантов. От мысли этой мне стало тошно до крайности. И тогда я начал сочинять эти стихи. Когда подобное учиняли в Европе, когда лезли в Венгрию, в Чехословакию, в Польшу, то это уже почти само собою разумелось; это было, в конце концов, всего лишь еще одним повторением, на новом витке, европейской истории. Но по отношению к афганским племенам это не просто политическое, но антропологическое преступление. Это какая-то колоссальная эволюционная погрешность. Это как вторжение железного века в каменный. Или как внезапное оледенение. Что же касается вашего замечания о неожиданности "Cтихов о зимней кампании...". Стилистически я не вижу никакой разницы между ними и моими же стихами про природу и погоду. И конечно, когда я стал работать над "Стихами о зимней кампании...", то пытался разрешить и другие задачи - не то чтобы чисто формальные, но интонационные. Но это уже было потом..."


Источник: http://magazines.russ.ru/zvezda/1997/1/vol.html

           На смерть Жукова

     Вижу колонны замерших внуков,
     гроб на лафете, лошади круп.
     Ветер сюда не доносит мне звуков
     русских военных плачущих труб.
     Вижу в регалиях убранный труп:
     в смерть уезжает пламенный Жуков.

     Воин, пред коим многие пали
     стены, хоть меч был вражьих тупей,
     блеском маневра о Ганнибале
     напоминавший средь волжских степей.
     Кончивший дни свои глухо в опале,
     как Велизарий или Помпей.

     Сколько он пролил крови солдатской
     в землю чужую! Что ж, горевал?
     Вспомнил ли их, умирающий в штатской
     белой кровати? Полный провал.
     Что он ответит, встретившись в адской
     области с ними? "Я воевал".

     К правому делу Жуков десницы
     больше уже не приложит в бою.
     Спи! У истории русской страницы
     хватит для тех, кто в пехотном строю
     смело входили в чужие столицы,
     но возвращались в страхе в свою.

     Маршал! поглотит алчная Лета
     эти слова и твои прахоря.
     Все же, прими их - жалкая лепта
     родину спасшему, вслух говоря.
     Бей, барабан, и, военная флейта,
     громко свисти на манер снегиря.

             1974